– Шуруп, охренеть! Вникаешь? Это гномы! Реальные гномы! – шепнул Карась, отгибая ветку, чтобы лучше их разглядеть. – Не удивлюсь, если здесь водятся эльфы и орки с гоблинами! Это же просто пиз…ц!

На эмоциях последняя буква у моего друга вырвалась так звонко и громко, что это цыканье, кажется, услышал один из гномов.

– Тише! – сердито прошептал я, прикидывая, полезным или опасным может стать такое знакомство.

– Не ссы, оружия у них нет! – продолжил Глеб. – Хотя у того, что слева что-то вроде большого молотка или топорика. У того, что справа тоже что-то железное – не разгляжу. Может, выйдем, поговорим? Топорик нам был бы очень полезен. Можно обменять мои на мои часы или лучше на твой мобильник – все равно не работает.

– Помолчи, бля! – прошептал я, сдавливая его руку и глядя на приближающихся гномов.

Тот, что шел первым с бородой, заплетенной в три тонких косички, то ли услышал нас, то ли заметил шевеление в кустах, когда Карась отгибал ветку. Гном сказал что-то своим, вытянул из-за пояса топорик и направился прямиком к тому месту, где мы стояли. При этом, его приятели остановились недалеко от края поляны, переговариваясь о чем-то и не проявляя особого беспокойства.

– Вот же, сука, заметил! – прошептал Глеб и наклонился, чтобы поднять увесистый камень.

– Не надо этого делать! – сердитым шепотом предостерег я, еще не совсем понимая замысла Карася.

Гном шел медленно. Возможно, в нашем случае, самым разумным было тихонько отступить и попытаться спрятаться за деревьями. Было где: позади нас шагах в тридцати росли дубы, невысокие, но корявые и толстостволые, за нами начиналась вовсе непролазная чаща. Однако, мы упустили удобный момент. Гном приближался, отчего-то кривя морщинистую физиономию и шмыгая крупным, синюшным носом.

Я как задницей чувствовал, что Карась сделает сейчас большую глупость. Об этом недвусмысленно намекал камень в его руке, увесистый, размером с крупное яблоко. И остановить его я не мог. Не в перепалку же с ним вступать в столь непростой ситуации! Я очень хотел закончить первое знакомство с гномами миром, быть может какими-то взаимополезными отношениями, правда при этом я не представлял, что мы им можем дать кроме рассказа о нашем родном мире и демонстрации немногих диковинных вещиц.

Низкорослый бородач сделал еще пару шагов и, ухватив левой рукой ветвь, отогнул ее в сторону.

– Наилсис! – приветствовал я его, улыбаясь широко и добродушно.

– Наилсис! – подтвердил Глеб и метнул камень.

Вот не думал, что Карась такой ловкий в метании камней! Ловкий, сука, быстрый и меткий! Камень угодил гному точно в лоб. У бедолаги-карлика аж голова дернулась резко назад. Темные с синевой глазищи пошли навыкат. Он охнул, роняя топорик, пошатываясь, попятился назад. Жуткое изумление на его лице сменилось ужасом. Гном, с хриплым криком: «Адархи! Адархи!» – бросился бежать.

Я не слышал, что он сказал своим приятелям. Уловил лишь первоначальные его слова: «Адархи! Большие, белые, много!». Услышав его, трое других тоже бросились удирать. Хотя у их ноги походили на обрубки или вовсе пеньки, а не нормальные ноги, бежали гномы с удивительной расторопностью.

– Ну, и слава Ланите! – возликовал Карась и поспешил поднять топорик. – Шуруп, ты хоть понимаешь? Вроде мелочь, но как же приятно! Жизнь должна складываться хотя бы из маленьких побед! И ты сейчас стал свидетелем одной из них! Прекраснейшая из богинь на нашей стороне! – он с триумфом поднял трофей, блеснувший на солнце синевато-серебристой сталью или каким-то неведомым мне металлом.

– Глеб, извини, но ты идиот! А что было бы, если б они не испугались?! – вопросил я, поглядывая в сторону, куда удалились гномы. – Давай договоримся, что мы не будем провоцировать ни гномов, ни судьбу. Хотя бы первое время, пока не разберемся, что к чему в этом мире!

– Спокойно, большой белый адарх! Все вышло более чем удачно! Я всего лишь сработал на опережение. Думаешь было бы лучше, если бы не я, а он метнул свой томагавк? Таким вполне можно раскроить череп. А штуковина интересная, – разглядывая трофей, Карасев вышел из зарослей на поляну, повернул топорик другой стороной, проводя пальцем по рельефному орнаменту. – Тут и написано что-то… О, Герх…

– Ну-ка дай! – я ловко выхватил гномью штуковину из руки Карасева.

Да, эту вещь вполне можно было назвать топориком. Обух у него был массивнее привычного нам, а лезвие не таким широким, но в целом эта вещица вполне могла выполнять роль и молотка, и небольшого топора, даже небольшой кирки, если ее держать под советующим наклоном. Весил топорик пару килограмм. По лезвию и обуху шел витиеватый орнамент, и по его краю можно было прочитать: «О, Герех! Пусть растет сила твоя с каждым ударом!».

– Не наглей, – Глеб не дал мне рассмотреть трофей внимательнее – забрал его и спросил. – Смог прочитать?

– Смог. Герех – это чье-то имя. Слова похожи на какое-то заклятие. Быть может, они в самом деле имеют силу. Я уже начинаю тихо верить в небылицы. Знаешь, в чем странность? Гном назвал нас адархами, – я не сводил глаз с дальнего края поляны, опасаясь, что коротыши побороли первоначальный страх и вернуться за топориком, возможно, и за нашими головами.

– Да, причем не просто адархами, а огромными, белыми адархами. Я одного не догоняю: почему-то он решил, что нас много. Двое, разве это много? Может эти слова относились не к нам? – Карасев попытался пристроить топорик себе за ремень.

– Не знаю. Думаю, что к нам. А много… Ну ему могло всякое привидится после такого удара камнем по башке. Не гуманно это, Карась. Еще раз прошу: давай не будем нарываться на проблемы без веских на то причин, – настоятельно произнес я. Увы, на Карася иногда такое находит: сначала делает, потом думает. Несколько раз ввязывались с ним в драку в баре практически на пустом месте.

– Вот что странно: я почему-то точно знаю, что Герех – гномье имя, но не знаю, что такое адарх, – продолжил я, незадолго прикрыв глаза и как бы исследуя содержимое своей черепной коробки, пытаясь разобраться, что в ней так поменялось после того, как я расстался с родным миром. – Совсем непонятно, как это неожиданное знание чужого языка работает, – добавил я. – Оно какое-то избирательное. А ты знаешь, что такое адарх?

– Нет. Но абсолютно уверен, что он именно нас назвал этим словом, – ослабив ремень, Карась все-таки пристроил топорик. Щурясь от солнечного света, покосился на статую Ланиты и сказал: – Есть такая у меня версия: здесь имеется что-то вроде энергоинформационного поля. Магического поля, черт его дери. Наши мозги в состоянии считывать с него нужную информацию, но не всю, а как-то избирательно. Поэтому мы как бы язык и письменность аборигенов воспринимаем, но при этом в наших знаниях полно белых пятен. Иногда не пятен, а огромных белоснежных пустошей. Ведь при том, что мы отчасти знаем их язык, мы нихрена не знаем об этом мире! Нонсенс, блять! Вникаешь, Шуруп? Это охренительный нонсенс!

– Да, огромная странность. И объяснение твое мутное, но за неимением лучшего возьмем его за основу. При этом остается совершенно непонятно, откуда у нас навыки произношения слов, которых мы никогда в жизни не говорили. Ведь без соответствующей практики даже одно слово на неведомом языке не всегда можно выговорить. Ладно, загадок так много, что очень быстро можно сломать мозги, а они нам очень нужны. Нужны для выживания. Пока самое разумное, просто принимать этот мир как он есть, и не перегружать себя вопросами, ответа на который мы не видим. Рискнем пойти той тропой или вернемся к лодке? – спросил я, осознавая, что дорожка, о которой говорил Глеб, ведет в том же направлении, куда бежали гномы.

– Конечно идем. Полагаю сейчас немного за полдень, – оценил Карасев, поглядывая на солнце над головой и наши короткие тени. – Время достаточно, чтобы оглядеть окрестности и подыскать место для ночлега. Но к гномам в гости не пойдем. Очень похоже, что белых адархов они не жалуют.

– Я бы даже не спешил соваться в гости к большим белым адархам, если здесь есть такие поблизости. Осмотримся, прикинем, как лучше, – решил я и, повернувшись спиной к статуе Ланиты, зашагал к дальнему краю поляны.

Глеб оказался прав: за коротким отрезком тропы, уводившей с поляны, находилась дорожка, мощеная булыжником, кривенько, косо, но все ж вполне себе приличная дорожка, задававшая направление к обитаемым местам неведомого мира и подтверждавшая, что цивилизация не прошла мимо этих мест. Мы пошли по ней медленно, вслушиваясь в звуки, доносившиеся из леса, но пока не слышали ничего кроме щебета птиц и шелеста листвы. Минут через десять выбрались на дорогу, мощеную не булыжником, а плиткой или темно-синим кирпичом, поблескивающим на солнце стекловидным слоем глазури. Это покрытие – ровное, гладкое – смотрелось весьма эффектно, и если уж говорить о цивилизации, то я начал относиться к новому для нас миру с куда большим уважением. Учитывая то изящество, с которым была вырезана статуя Ланиты из глыбы нефрита, оставалось признать: здесь имеются мастера, превосходящие в умении многих мастеров из мира, родившего Фидия, Поликлета и Микеланджело.

– Налево или направо? – спросил Глеб, оглядывая открывшуюся перед нами дорогу.

Я медлил. Если направо, то там в разрыве зеленого массива леса виднелись горы, высокие, со снежными вершинами, сияющие синими ледниками. Если же пойти налево, то дорога, мощеная глянцевым кирпичом, шла под уклон, и неизвестно куда она могла вывести.

– Шуруп, не тормози. Ну чего здесь думать? Если хочешь, можно бросить монетку – у меня как раз в кармане завалялось несколько. В общем, идем налево, – решил Карасев. – Есть две веских причины. Дорога идет под уклон – идти легче. И вторая: я люблю ходить налево, – он рассмеялся.

– Да, в этом тебе нет равных. Бедная Лиза! Послушай, Карась, я правильно понимаю: ты уже вознамерился изменить ей с какой-нибудь гномихой? – я прищурился, не скрывая насмешливой улыбки.

– Давай не будем хотя бы здесь трогать вопросы Лизы? Я понимаю, для тебя эта тема больная, хотя столько лет прошло… – Глеб возвел взгляд к небесам, всем видом показывая, как он устал от подобных разговоров. – Остановимся на том, что Лизы здесь нет. Быть может, я с ней никогда больше не увижусь, так что мне теперь, засохнуть как мужчине? И я на гномих не падкий. Вот если такую, как Ланита, то да. Тут, Сань, даже без разговоров.

Его тело – его дело, как говорится. И чего греха таить, вместе с Карасем мы немало погуливали по девушкам, хотя я кое-как пытался его оградить от измен Лизе. Дело здесь не в том, что я весь такой правильный, но в том, что Лиза – все-таки для меня давняя подруга. Мы вместе с Глебом охаживали ее еще в институте. Был даже спор, кто ее первый соблазнит. В те далекие годы мы на нее серьезно запали вдвоем. Елизавете Сергеевне нравилось наше внимание сразу с двух сторон. Она подыгрывала то мне, то Глебу. Когда же вопрос стал ребром и нам предстояло определиться, кому достанется Лиза, Карась меня уговорил отойти в сторону. Я уступил. И уже потом, через несколько лет после их брака, когда Карась начал изменять ей, я иногда высказывал ему, мол, это нехорошо с его стороны: и мои отношения с Лизой разрушил, и свои у него с Елизаветой Сергеевной как бы не очень прочные.

Ладно, все это в нашем положении теперь былое, и сейчас нет смысла трогать то, что скорее всего уже не вернется никогда. Вспомнилось лишь потому, что иногда мне становится обидно за то, прежнее. А так, я тоже, если честно, далеко не идеален в отношениях с женщинами и в вопросах постоянства. Еще, когда я думал обо всем этом и ловил эмоции, которые совершенно всегда на меня навевает разговор о Лизе и женщинах, то у меня возникло странное и сильное предвестие, будто в этом неведомом мире женский вопрос для нас будет играть роль уж точно не последнюю.