– Стой, стой, – услышала она голос соседки, когда уже собиралась выключить телефон.

– Что такое? – спросила она, запыхавшись.

– Привезли лекарства для твоей мамы. Убрать их в холодильник?

– Оставь на кухне. Дома все равно холодно, ничего страшного не случится.

– Хорошо. Тогда все, пойду почитаю Аль-Фатиха^[6] за спасение твоей души, дорогая Караджа.

– Отключайся, Октем. Отключайся.

Добравшись до конца шумного коридора, ведущего к выходу на ринг, девушка увидела, что на верхних трибунах суетятся люди, спеша занять места. Заметив три лифта, расположенные рядом друг с другом, она ускорила шаг, но ее внимание привлек знакомый человек, который только что закончил телефонный разговор и теперь пристально смотрел в ее сторону. Это был тот самый тренер, который вышел из медпункта, когда у него зазвонил телефон. Несмотря на возраст, он выглядел таким же мускулистым и крепким, как молодой боксер.

Девушка кивнула в знак приветствия и хотела пройти мимо, но тренер обратился к ней:

– Простите, доктор, не могли бы вы подойти? У меня есть несколько вопросов, – сухо произнес он.

Она остановилась и, покачав головой, подошла к тренеру, которому на вид было около пятидесяти лет, мысленно молясь чтобы он задал вопросы как можно быстрее. Если в приемном отделении возникла критическая ситуация, ее отсутствие в условиях большого потока пациентов приведет к тому, что ее наставница, которую соседка по квартире, насмотревшись сериала «Доктора», называет Гестапо, разъярится вдвойне. Порой она могла быть очень жесткой. Поэтому сейчас главным желанием Караджи было вернуться в приемное отделение.

– Только можно побыстрее? – громко попросила девушка, двигаясь за тренером к окну в конце коридора. – Я тороплюсь. Мне нужно возвращаться в больницу.

Она услышала, как он тяжело вздохнул, и едва не столкнулась с ним, когда он внезапно повернулся.

– Ну как? – громко спросил мужчина. – Я имею в виду швы. Они выдержат эту ночь?

– Важно защитить область ранения от удара. Ранее наложенные швы разошлись из-за неосторожности, и мне пришлось зашивать рану заново. Если во время поединка швы опять разойдутся, то начнется кровотечение, а он может даже не почувствовать этого из-за действия анестезии. Может попасть инфекция. Может подняться температура. Могут начаться галлюцинации. – Облизав пересохшие губы, девушка сделала глубокий вдох, а затем перевела взгляд на стоящего перед ней серьезного мужчину. – Федерация знает об этой ситуации? Это нормально, что он в таком состоянии будет участвовать в поединке?

– Надеюсь, ты умеешь держать язык за зубами, девочка, – пробормотал мужчина, глядя на экран снова звонящего телефона и отклоняя вызов.

– Можете не сомневаться, – она произнесла слова невнятно, но он понял.

– Вот и отлично.

Сглотнув, она посмотрела на него и сухо сказала:

– Его соперник – мой брат.

Когда суровое выражение лица тренера сменилось удивлением, девушка уже отступила на несколько шагов. Не дав ему возможности проронить слова, она быстро развернулась и устремилась к лифту. За спиной снова зазвонил телефон, и до нее донесся агрессивный ответ мужчины. Она была уже в лифте.

Когда двери лифта закрывались, она заметила знакомого человека, приближающегося с другой стороны. Это был ее брат, одетый в бордовый спортивный костюм. По его сонному выражению лица и зевоте нетрудно было догадаться, что он недавно проснулся. Рядом с ним шел его тренер, а за ним – товарищи по команде. Взгляд девушки словно приковали к закрывшимся дверям лифта, за которыми скрылся ее уверенно шагающий брат. Ее сердце колотилось бешено, а мысли путались. Что ей делать? Может быть, стоит подняться и пожелать ему удачи? Или сообщить ему о травме его противника? Что делать?

Не стоит разговаривать с ним лично. Можно просто отправить ему сообщение. Но что она скажет, если он спросит, откуда у нее такая информация? Она не знала.

До самого выхода из здания она боролась сама с собой. В этой ожесточенной схватке в ее сознании верх одержали моральные принципы. Связанная клятвой Гиппократа, она не могла использовать состояние пациента в своих интересах, даже под давлением обстоятельств. Она знала, что, если поделится с братом этой информацией, он ее осудит и очень разозлится.

Такой груз был непосильным для девушки.

И все же в ту ночь этот груз лег на ее плечи.

1. Жизни под откос

Самой изнурительной борьбой, в которую я когда-либо вступала, оказалась борьба, которую я вела сама с собой.

Я была той девушкой, которая не стала бы разводить костер, несмотря на пронизывающий холод, лишь бы не осветить путь своему врагу. Я была той девушкой, которая из гордости не позволила бы себе просить о помощи, даже если бы умирала с голоду; которая, пересилив боязнь вида крови, поступила в медицинский университет, которая умела молчать, а при необходимости обворожить своим красноречием, которая умела устанавливать личные границы и говорить нет, которая отстаивала свои идеи до конца, которая имела свои идеалы и убеждения, которая казалась легкой и воздушной, но при этом уверенно стояла на ногах.

А сейчас? Сейчас я чувствую себя дымкой, которая рассеется при первом же дуновении ветра.

Неужели все кончено?

Неужели мир рухнул?

Я нахожусь под его руинами?

Или руины – это я?

Я услышала шепот подруги Октем, сидевшей рядом со мной: «Караджа». Одетые в черное с головы до ног, мы ехали в черном микроавтобусе, предоставленном Федерацией профессионального бокса. За маской равнодушия скрывалась скорбь, окрашивающая все вокруг в оттенки печали. Я посмотрела на свои черные волосы, рассыпавшиеся по плечам; черный платок готов был соскользнуть с головы. Разжав дрожащие пальцы, я приподняла голову, закрыла глаза и крепко сжала губы.

Караджа. Это мое имя.

Когда моя мама была юной, к ее дому в родной деревне часто прибегали косули. Опасаясь, что ее отец может застрелить их, мама подбирала подол юбки и бежала прогонять незваных гостей, не обращая внимания на непогоду и грязь. Как-то раз одна косуля рассердилась и погналась за моей мамой через всю деревню до самого источника. Именно в тот день она встретила моего отца; он был просто случайным прохожим, остановившимся утолить жажду, – так говорит моя мама, ведь я не знаю своего отца. Я никогда его не видела. Из-за упрямства той косули судьбы моих родителей пересеклись, а образ тех прекрасных косуль из деревни, которую моя мать покинула после этой встречи, навсегда остался в ее памяти. Имя моему брату дал дед, но, когда мама увидела меня, она сказала: «Мою черноглазую девочку должны звать Караджа. Пусть глаза ее черные, а судьба будет светлой».

Теперь это единственный лучик, освещающий мне путь, потому что я одинока. А сегодня одиночество чувствуется еще острее.

Все детство я носила мешковатые рубашки, которые свисали с моих хрупких плеч, и тайком присваивала одежду из гардероба брата. Мое детство прошло незаметно, или, может быть, я слишком рано повзрослела. Шум в доме создавал только мой брат; он отличался вспыльчивым характером, и мы узнавали о его приходе домой по звуку громко хлопнувшей двери. Не заходя на кухню, где я делала уроки за столом, а мама фаршировала долму, уже из коридора он интересовался, что можно поесть, потом обыскивал холодильник, набирал в перекус столько, сколько мог унести, и уходил в свою комнату, откуда не показывался до самого вечера.

– Едой, которую ты утащил, можно как минимум сутки кормить голодных в Африке, – говорила я ему вслед.

Он шел в свою комнату, не останавливаясь, и отвечал, не оборачиваясь:

– Эта еда гарантия твоей безопасности как минимум на неделю.

Полицейский стал нашим постоянным гостем, еженедельно принося очередную жалобу. В округе не было ни одного парня, с которым бы не подрался мой брат; особенно попадало тем, кто заглядывался на меня. Мое имя было у всех на слуху, и все знали, что Караджа из дома с синей дверью – неприкосновенная. Все боялись моего брата, поэтому не осмеливались даже поздороваться со мной. Однажды, когда я училась в средней школе, в День святого Валентина один мальчик оставил на моем столе красную розу, которую сорвал в саду. Мой брат, узнав об этом, заставил его съесть эту розу вместе с шипами, а остальных – смотреть, как несчастный мучительно ее жует. Он был психопатом. Его воображение превращало любой невинный взгляд в мою сторону в назойливое домогательство, в каждом проходящем мимо дома человеке он видел потенциального вора, во всех женатых и разведенных мужчинах – коварных хищников, жаждущих заполучить мою мать.

Несмотря на недостатки нашего района и школы, я всегда считала, что его опасения были чрезмерными. Были.

Однажды брат сидел перед телевизором в тишине уютного вечера и следил за развитием событий в сериале, который с волнением смотрел каждую неделю. В момент напряженной сцены он внезапно бросил взгляд на мать, чистившую для него яблоки, и, как будто подгоняемый внезапной решимостью, произнес:

– Мама. Я буду драться.

На следующее утро ему предстояло сдавать экзамен в университете. Мама молча поставила на стол контейнер с очищенными фруктами и ушла в свою комнату.

– Я же просила его не делать этого, – прошептала я в пустоту, не в силах отвести взгляд от своих побелевших холодных рук.

– Что? – переспросила Октем, слегка повернувшись ко мне и немного наклонившись, чтобы увидеть мое лицо. – Караджа, что ты сказала?

Я просила его не делать этого. Я сказала ему, что утром он должен пойти и сдать экзамен, что нужно хорошо подготовиться и поступить в университет. Я знала, что брат интересуется боксом, ведь он ходил в спортзал и наблюдал, как тренируется молодежь. Он тоже занимался спортом и был крепкого телосложения; но ему не нужно было пробовать себя в боксе. Ему нужно было, получить профессию и устроиться на хорошо оплачиваемую работу – это единственное, чего хотела от нас мама.

– Вы должны учиться и твердо стоять на ногах. Тогда вы будете свободны и ваши решения будут зависеть только от вас самих, – всегда говорила она.

Это все, что от него требовалось.

В то утро он ушел из дома и больше не вернулся.

Говорят, что каждый шаг, который мы делаем, и каждая дорога, на которую мы ступаем, отражают сделанный нами выбор и определяют нашу судьбу. Этот выбор – темные улицы, где можно заблудиться, и безлюдные склоны, требующие от нас неустанной выносливости и определяющие темп нашего дыхания и ритм бьющегося сердца. У нас есть выбор. В наших силах сидеть с достоинством, словно на троне, или ссутулиться, словно под тяжестью невидимого груза. От нашего выбора зависит все. Наш выбор делает нас такими, какие мы есть.

В ту ночь прямая дорога, по которой я так долго шла, разветвилась на две, а небо, всегда казавшееся далеким и недоступным, обрушилось на мою голову. Оцепенев на ледяном и мокром асфальте, я была не в силах решить, какой путь выбрать.

В ту ночь вдруг осознала, что даже уклонение от выбора – это тоже выбор, а шипастые ветви терновника, укоренившегося в груди, обвили мое сердце. Говорят, что кладбище манит к себе тех, в чьих сердцах угас огонь жизни. Каждый день, проходя мимо морга, я невольно бросаю взгляд на это мрачное здание. Я знаю, что однажды и меня привезут сюда на носилках под белым покрывалом. Размышляя об этом, я понимаю, что жизнь можно прожить даже с оледеневшим сердцем, ведь человеческий дух способен выдержать невообразимые испытания и невзгоды. Сейчас, после всего пережитого, я осознаю это с предельной ясностью.

Об этом не пишут в школьных учебниках.