До меня доносятся глухие удары, и я наклоняю голову, прислушиваясь к шуму. Я выпрямляюсь и иду на звук, пока не оказываюсь под дверью гостевой комнаты, откуда он доносится.

Вместе со всхлипами Калисты.

Они режут меня словно ножом, и я чуть не сгибаюсь пополам. Но беру себя в руки, не понимая, что делать. Мои инстинкты требуют, чтобы я выбил чертову дверь, но я не могу идти у них на поводу.

Однако я и не в силах слышать, как она страдает.

Я поднимаю руку, чтобы постучать в дверь, но, помедлив, опускаю ее. Может, это и мой дом, но прямо сейчас у Калисты вся власть над ситуацией. Надо мной.

Я делаю вдох и медленно выдыхаю, прежде чем позвать ее.

– Малышка?

Я удивлен этой нежностью. Я знаю, что уже называл ее этим ласковым словом, но сейчас оно словно доказательство того, насколько я уязвим перед этой женщиной. Знает ли Калиста, что может попросить о чем угодно, и у меня не будет сил отказать ей, если я буду уверен, что тогда она вернется ко мне?

Я сжимаю зубы. Хоть мы и в ссоре, она принадлежит мне. Для меня не существует других вариантов. Они просто неприемлемы.

Мне не нужна жизнь без нее.

А ей – без меня.

Я собираю всю свою силу воли, чтобы уйти от двери, за которой она страдает. Оказавшись в стенах своей комнаты, я шагаю из угла в угол, чтобы усмирить пылкие эмоции, разбушевавшиеся внутри меня. Глаза Калисты, наполненные слезами, преследуют меня, а ее рыдания эхом отдаются в ушах, и я хватаюсь за волосы, готовый вырвать их.

Все должно вернуться на свои места. Я не могу представить, что больше не увижу ее улыбку и не услышу ее смех. Впервые увидев Калисту на заседании суда по делу ее отца, я захотел узнать о ней все. И только на похоронах сенатора я, наконец, позволил себе это сделать.

Даже тот мерзкий поступок, с которым ей пришлось столкнуться, не смог уничтожить благородство ее души. Непорочность ее сердца – вот что я обнаружил и хотел защитить все эти месяцы. Ничего не изменилось. Если для этого нужно обмануть, то так и будет.

Ее гнев и боль со временем утихнут. Должны утихнуть. Мои действия были продиктованы благими намерениями. Все, чего я хотел, – обеспечить ее безопасность. Калиста не видит этого сейчас, но потом она поймет.

Должна понять.

Я терплю из последних сил, пока потребность пойти к ней не завладевает мной целиком. Широким шагом я направляюсь обратно к ее двери с отмычкой в руке. Моя необходимость проверить, как она там, перевешивает ее желание уединиться. Как только я удостоверюсь, что она в порядке, и успокоюсь, сразу уйду.

Боже, когда я перестану лгать?

Калиста будет спать в моей кровати, и больше нигде.

В пентхаусе царит мрачная тишина. Никаких всхлипываний и ударов о дверь. Единственный звук – поворот ручки и щелчок дверного замка.

Я открываю дверь и вглядываюсь в темноту. Комната освещена лунным сиянием, благодаря которому я вижу нетронутую постель и пустое кресло. Пульс начинает стучать у меня в висках, и я быстро озираюсь по сторонам, пока мой взгляд не падает вниз на женщину, свернувшуюся клубком у моих ног.

Я стремительно припадаю к ней и кладу пальцы на ее шею, с облегчением обнаруживая ровный пульс. Калиста лежит, не шелохнувшись, ее грудь продолжает медленно, но ритмично подниматься.

Она так красива, когда спит.

Я убираю прядь волос с ее лица и чуть не издаю стон от ощущения ее кожи под моими пальцами. Прикосновение к ней не просто приятно. Оно исцеляет меня.

Смятение внутри меня затихает в тот момент, когда я подхватываю ее на руки. Я ожидаю, что она проснется и начнет сопротивляться, но она остается в объятиях Морфея. Пока она расслаблена, я прижимаю ее к груди и вдыхаю ее запах, цветочный аромат проникает в меня.

Подойдя к своей кровати, я чувствую, что не готов отпустить ее. Я качаю головой, упрекая себя, и все же кладу ее на матрас, намереваясь лечь рядом. Место Калисты возле меня.

И так будет всегда.

Я все еще чувствую тепло ее кожи на своих руках и сжимаю кулаки, чтобы удержаться и не сделать того, что хочу. Я осторожно раздеваю ее. Сначала снимаю блузку, расстегиваю пуговицы и вижу мягкую округлую грудь и изящную впадинку на животе. Каждый дюйм ее тела дразнит меня.

Меня охватывает вожделение, как и всегда при виде этой женщины. Я тут же отмахиваюсь от него и продолжаю раздевать ее. Джинсы представляют особую сложность не только потому, что их трудно снять, не разбудив ее. Но и потому что, увидев под ними кружевные трусики, я готов тут же сорвать их с нее.

Может, мне и не удалось забраться в голову Калисте, но вот она прочно засела в моей.

Когда на Калисте остаются только бюстгальтер и трусики, я раздеваюсь догола. Нисколько не сомневаюсь, что она психанет, проснувшись в моей постели, так что моя нагота ничего не изменит.

Я укладываюсь в постель, обхватываю Калисту руками и притягиваю к себе, ее спина касается моей груди. Физический контакт, как и ритм ее нежного дыхания, дарит мне расслабление. Но следы от слез на ее щеках причиняют невыносимую боль, словно кто-то воткнул мне в живот нож и начал проворачивать его там.

– Ты моя, – говорю я и протягиваю руку, чтобы дотронуться до нее и задушить чувство вины, вновь поднимающееся во мне. Я провожу пальцами по ее волосам, плечу, скольжу по ее руке к изгибу бедра. – Я не позволю тебе уйти, – шепчу я, дыханием касаясь ее кожи. – Я предупредил, что хочу обладать тобой, и я добился этого. Каждая частичка тебя принадлежит теперь мне.

Я замолкаю на секунду, когда она вздыхает во сне. Этот звук беззащитный, доверчивый. Он пробуждает нечто внутри меня, нечто такое, что я не хочу называть.

– Твоя способность прощать сбивает меня с толку, но мне нужно твое прощение, – говорю я. – Я никогда не стану извиняться за то, что защищал тебя, потому что твоя жизнь – единственное, что имеет для меня значение. Но я сожалею о том, что причинил тебе боль.

Искренность моих слов изумляет меня, как и тот факт, что я извинился, ведь я никогда не чувствовал в этом потребности. Но Калиста для меня гораздо больше, чем просто любовница. Она – женщина, которая мне небезразлична.

И моя будущая жена.

Глава 4

Калиста

Один из моих любимых моментов – когда я просыпаюсь и еще дрейфую где-то между сном и явью. В эти несколько секунд я пока не чувствую груза тревог и нет ничего, кроме абсолютного умиротворения. Дремота, словно теплый кокон, оберегает меня от всего мира.

По мере того как я медленно пробуждаюсь, это спокойствие грозит ускользнуть. Я цепляюсь за него, пытаясь удержаться в этой безмятежности еще хоть ненадолго, но осознание действительности берет верх. От ощущения какой-то непривычной тяжести на своем теле я резко открываю глаза.

Я оглядываюсь и тут же понимаю, что нахожусь в комнате Хейдена. Затем ко мне торопливо возвращаются воспоминания о прошлой ночи. Жемчужины и его ложь. Обнаруженная правда и мои слезы.

Вот только я не помню, как оказалась в его кровати.

Чувство тревоги пронзает все мое тело. Я слегка поворачиваю голову и замираю. Хейден свернулся рядом, обхватив меня рукой за талию и уткнувшись лицом мне в плечо. Я чувствую его теплое и ровное дыхание на своей коже. Наши ноги сплетены под простынями, и я ощущаю пожар в каждой точке, где его голая кожа касается моей. Учитывая, что он обнажен, я словно вся горю в огне.

Не обращая внимания на реакцию моего тела на близость к Хейдену, я смотрю на него. Я никогда не видела его таким и, не в силах оторвать от него взгляда, пытаюсь запечатлеть все в памяти. Мышцы его лица расслаблены во время сна, исчезли резкие линии возле губ, глаз и на лбу, от которых он кажется таким суровым. И бездушным.

С этим беззащитным выражением лица он кажется даже доброжелательным, а не отстраненным и замкнутым.

Обаятельным, а не полным ненависти.

Сердце болезненно сжимается у меня в груди. Я знаю, что должна уйти, не только из его кровати, но из этих отношений тоже. И все же часть меня, очень глупая часть, хочет, чтобы у нас все сложилось.

От его убаюкивающего дыхания и тепла его тела, прижавшегося к моему, закрываются глаза. Мне даже не приходится напрягаться, чтобы отмахнуться от проблем и не видеть ничего, кроме мужчины, который обнимает меня так, словно боится потерять.

Если еще не потерял…

Я мысленно возвращаюсь к нашей ссоре и начинаю дрожать от того холода, который исходил от Хейдена, когда он, глядя мне прямо в глаза, признался, что преследовал меня. Вместо того чтобы извиниться и просить меня о прощении, он прикрылся заботой о моей безопасности, чтобы оправдать свои действия.

Мимолетное мгновение спокойствия в его объятиях рассеивается в лучах восходящего солнца. Я отворачиваюсь, стискивая простыню пальцами. Негодование схлестнулось с нежностью внутри меня так, что мне кажется, я вот-вот взорвусь.

Как будто почувствовав мое смятение, Хейден шевелится. Он утыкается носом мне в плечо и неразборчиво шепчет что-то… Я понимаю лишь одно слово.

Малышка.

В глазах жжет от навернувшихся слез, а от кома в горле все сложнее дышать. Я пытаюсь держать себя в руках, втягиваю воздух и медленно выдыхаю. Хейден перечеркивает все мои старания, крепче сжимая меня за талию, а с его губ срывается удовлетворенный вздох.

Я в ловушке: зажата под ним и тяжестью его предательства. Не говоря уже о моих собственных разбитых иллюзиях о любви и счастье.

Дыхание Хейдена скользит по моей шее, и все его тело вдруг каменеет. Он поднимает голову, и я ощущаю на себе его взгляд. Он ощущается как физическое прикосновение. Я сжимаю зубы, пытаясь не шевелиться, не показать никакой реакции на него.

– Калиста? – нотки неуверенности слышатся в его грубоватом и хриплом от сна голосе. – Ты не спишь?

Я киваю, потому что не чувствую в себе сил ответить, но знаю, что если проигнорирую вопрос Хейдена, то лишь усложню и без того непростую ситуацию. Бессмысленно играть в игры с тем, кто плюет на правила.

– Посмотри на меня, – это не просьба. Хейден вообще редко просит о чем-то.

– Нет, – отвечаю я.

Я разжимаю кулак и выпускаю простыню, чтобы стукнуть его по руке и оттолкнуть от себя. Но как только моя ладонь касается предплечья Хейдена, он шевелится. Не успеваю я моргнуть, как он откидывает меня на спину, нависает надо мной, зажимает мои бедра между своими коленями и обхватывает мои запястья, держа их по обе стороны от моей головы.

У меня перехватывает дыхание от соприкосновения наших тел и от его взгляда. Я смотрю на него и не удивляюсь, когда вижу гнев. Во мне вспыхивает паника, от которой не получается так легко отмахнуться.

Какое-то время Хейден молчит. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит ровно, а лицо опять становится непроницаемым.

– Калиста, нам надо поговорить.

Я отвожу глаза, потому что не хочу и не могу встречаться с ним взглядом.

– Просто выслушай меня, – говорит он, сжимая пальцы на моих запястьях. – То же вещество, которым тебя опоили, было обнаружено в крови Кристен Холл, и от него же погибла моя мать. Эти дела нельзя рассматривать по отдельности, как я это делал изначально. Все они связаны.

Я перевожу взгляд на него, а кровь стынет в жилах от ужаса. Я ищу на его лице хоть какие-то признаки сомнений, но не нахожу их. Я открываю рот, чтобы слабо возразить, но не могу выдавить и звука. Слезы наворачиваются мне на глаза и катятся по вискам вниз.

У Хейдена вырывается низкий звук, полный боли, и он отпускает одно запястье, чтобы вытереть мне слезы. От этого нежного жеста их становится только больше. Я зажмуриваюсь, борясь с нахлынувшими эмоциями, грозящими утянуть меня на дно.

– Эти таблетки взялись откуда-то, – говорит он. – И я не остановлюсь, пока не разоблачу их создателя, производителя и распространителей. Все это или поможет закрыть все три дела, или ни к чему не приведет. Но в любом случае я все выясню. Я обещаю, что это не сойдет им с рук.