– А ты как хотел? – усмехнулся тот. – Она же девочка, ей хочется, чтобы все вращались в ее орбите, а особенно молодой, красивый и перспективный ты. А у тебя таких планов нет. Более того – то ты с ведьмой хороводишься, то с какой-то девчоночкой из главка… Или откуда она у тебя там? Да тьфу! Я тоже хорош – самое то место для задушевных бесед нашел! Старею, однако.

И начальник отдела три раза ударил кулаком по двери, а после еще и ногой пару раз добавил, громко гаркнув:

– Эй, кто в теремочке живет? Давайте открывайте!

Не сказать чтобы те, кто обитал по ту сторону экзотически выглядящей двери, прямо бросились выполнять его требование. Францев сам еще раза три ногой по ней вдарил, и Ровнин, повинуясь его жесту, успел побарабанить кулаком, прежде чем лязгнул то ли засов, то ли замок, скрежетнули несмазанные петли, и высунувшийся из-за двери отвратно выглядящий гуль не поинтересовался:

– Ш-ш-што нада?

– На тебя, неумытого, поглядеть, – без особых дипломатических изысков ответил ему Францев. – Мы к королеве. Пропускай давай.

– Ни-и-из-з-зя-я-я, – протянул гуль и втянул ноздрями воздух. – Человекам ни-и-из-з-зя-я-я.

– Мне – можно. – Без малейшей брезгливости Францев ухватил нежить за те самые ноздри и дернул его на себя, причем на пальце начальника отдела сверкнул золотом перстень, которого раньше там вроде и не было. – Ты с кем спорить вздумал?

– Не ус-с-снал-л-л, – заканючил гуль, тоже явно рассмотревший невесть откуда взявшееся ювелирное изделие и дергающийся, точно рыба, попавшая на крючок. – Тебе мож-ж-жно. Мож-жно-о-о!

– То-то же, – отпустил его начальник отдела и вытер пальцы о дверь. – Давай веди нас к своей повелительнице, а то в этих ваших переходах можно до конца времен блуждать. Сколько раз тут бывал, никак запомнить не могу, где что.

Вонь. Жуткая, совершенно невозможная, невыносимая вонь – вот что встретило Олега за дверью. Ощущение было такое, что кроме смрада в этом мире не осталось вообще ничего. Парень даже пошатнулся, вот настолько силен был удар по его обонянию.

– А, проняло? – поддержал коллегу за локоть Аркадий Николаевич. – Понимаю. Сам, когда сюда впервые попал, чуть в обморок не грохнулся. Пиотровский, тогдашний начальник отдела, после сказал, что в какой-то момент он даже задумался о том, чтобы меня обратно в коридор выволочь и там оставить до своего возвращения от Джумы.

– Да? – зажимая нос, прогнусавил Олег.

– Конечно. Не на себе же ему меня тащить? И не по чину, да и на кой? Так что ты еще ничего держишься. Вон даже не стошнил. Я-то тогда желудок почти сразу опростал.

Ровнину очень захотелось произнести что-то вроде «Вот зачем сказали?», потому что после услышанного кишечник мигом узлом завязался, а к горлу подступил комок.

– Потерпи пару минут, после попустит, – сочувственно посоветовал сотруднику Францев. – Так всегда и у всех случается, рецепторы привыкнут – и вроде ничего. Проще говоря – принюхаешься. А теперь – пошли. Тут стоять столбом не стоит, Олежка.

Единственным плюсом этого места, пожалуй, являлось то, что здесь было не сильно темно. Нет, свет присутствовал не электрический, конечно же, а эдакий рассеянный, вроде того, что в помещение через сильно грязное окно проникает. То есть все происходящее и находящееся вокруг тебя можно различить, но немного размыто, словно сквозь пелену.

Так что Олегу и этого скромного освещения хватило для того, чтобы заметить – стены вокруг него уже не кирпичные, кладка тут, в логове гулей, совсем иного типа. Тоже, несомненно, старинная, но другая.

– Под Москвой чего только нет, – заметив, на что обратил внимание его сотрудник, негромко произнес Францев. – Можно найти клады, захоронения, сгнившие дома на любой вкус, от лачуг бедняков до боярских палат. Что дома? Я вот знаю, где полуторка, забитая до отказа взрывчаткой, стоит. И два ящика с ППШ там же в кузове лежат. В смазке, новенькие, бери и в ход пускай хоть сейчас.

– Да ладно? – не удержался Ровнин.

– Ага. То ли диверсанты во время войны припасли для своих делишек, то ли наши чего хотели по осени сорок первого заминировать, но после того, как немца погнали, про захоронку эту и забыли. А полуторке хоть бы хны, стоит себе. И еще сколько хочешь простоит, там шахта сухая и вентилируемая, потому ничего ни с машиной, ни с ее содержимым не случится.

– Так надо же кому следует доложить? – предположил Олег. – Наверное?

– Наверное, да, – согласился с ним начальник. – Только в прежние времена руки до этого не дошли, а в нынешние… Если бы я был уверен, что саперы рванут этот ГАЗ-АА со всем содержимым где-то на полигоне – сдал бы. Но небольшие сомнения в том, что часть хранящейся в кузове взрывчатки может пойти на другие цели, все же присутствует, потому пусть стоит этот памятник обороне Москвы там, где стоит. Я, собственно, к чему тебе это все поведал? Мы, Олежка, сейчас находимся на территории бывшего монастыря, причем настолько старого, что даже название его никому неизвестно. Да что название? Кто его возводил, когда он под землю ушел, почему, при каких обстоятельствах – ничего про монастырь этот неведомо. Просто он есть – и все. А, да. Проход видишь? Вон тот, что слева? Посмотри на него издалека и никогда туда не суйся.

– Почему? – глянул Ровнин на небольшую арку, за которой начиналась густая темнота.

– Просто запомни и делай, как сказано, – бросил взгляд Францев в ту же сторону, а потом инстинктивно поежился, словно ему стало холодно. – Да и этот ход, которым мы сейчас идем, тоже до конца исследовать не стоит. Гули тупые, но с инстинктами у них все в порядке, если они его до самого конца не освоили, значит, на то есть повод. Кстати, ты когда-нибудь лежбище моржей видел? Нет? Ничего, сейчас посмотришь на его некое подобие. С той, правда, разницей, что морж животное хоть и некрасивое, но обаятельное, а гули… Они гули.

Все так и вышло. В какой-то момент их проводник повернул вправо, оставив широкий ход, продолжение которого терялось во все той же темноте, и сотрудники отдела оказались в приличных размеров зале, где на полу нежилось не меньше сотни костлявых дурнопахнущих тварей. Зрелище это было одновременно и отвратительное, и отчего-то завораживающее. Тощие сизовато-черные тела корчились, точно черви под дождем, кто-то из них глодал гнилыми, но острыми зубами кости, кто-то, совершенно не стесняясь окружающих, совокуплялся, кто-то просто терся спиной о шершавую поверхность пола.

И опять – вонь. Олег, вроде бы уже чуть к ней привыкший, вновь испытал рвотные спазмы. Правда, совсем уж точно определить, что именно послужило причиной для их возникновения, он вряд ли бы смог. Может, запах, а может, и зрелище, на которое ему пришлось смотреть.

– А тут таких помещений десятка два, – негромко сообщил своему подчиненному Францев, – и там этих красавцев не меньше.

– Но это же очень много! – окинул зал взглядом Олег, а после представил, как толпа жаждущих людского мяса существ десантируется из канализационных люков, которых в Москве имелось огромное количество, на улицы города. – Ужас какой!

– Ужас, – согласился с ним начальник. – Но, на наше счастье, они сильно не любят солнечный свет и по сути своей очень трусливы. Плюс кое-кто из их старших, кто живет давно, еще помнит то, что их племени устроили наши с тобой предшественники. Чего ты скалишься? А ну брысь!

Последние слова были адресованы не Олегу, а одному из гулей, который, учуяв живую плоть, неожиданно быстро и уверенно вцепился своими длинными узловатыми пальцами в брючину проходящего мимо него Аркадия Николаевича.

Впрочем, Францев мог и не осаживать чересчур самоуверенную нежить. Сопровождающий сотрудников отдела гуль, заметив случившееся, тут же что-то зашипел, зацокал языком и даже погрозил плотоядному собрату кулаком, после чего тот отпустил штанину, опрокинулся на спину и уставился в потолок.

– А что они устроили? – уточнил негромко Олег. – Нет, я обмолвки на этот счет слышал, но деталей не знаю.

– Огнем все залили, – ответил Францев. – В те времена эта публика занимала под землей куда более обширную площадь. Конкретно здесь тогда в основном молодняк обитал, а старшаки квартировали поближе к поверхности, в совсем уж старых тоннелях, которые чуть ли не во времена боярина Кучки рыли. Вот их по приказу Ардова в двадцатые годы горючкой и залили. Море огня, по-другому не назовешь.

– Ничего себе!

– Люди тогда мыслили широко, на мелочи и дискуссии не разменивались, – с немалым уважением к коллегам из прошлого пояснил Аркадий Николаевич. – Кто не с нами – тот против нас. Там как вышло? Гули – они же тугодумы, наверху жизнь уже изменилась, а они считали, что там лихолетье и военный коммунизм как были, так и есть. То есть – хватай человека и тащи под землю, все одно никто искать не станет. Вот и уперли женщину с ребенком, а те оказались семьей какого-то наркома. Это сейчас родню власть предержащих на казенных машинах с личным охранником по магазинам возят, а тогда и семьи совработников пешком по Москве ходили, и наркомы, и даже сам товарищ Сталин. Последний, правда, до поры до времени, пока покушение на него не устроили. Но не суть. Наши коллеги быстро смекнули, что к чему, а через день-два вещи и обрывки одежды пропавших в тоннелях нашли. Ардову, ясное дело, нагорело крепко, он чуть в СЛОН не загремел.

– Куда?

– На Соловки, – пояснил Францев. – Соловецкий лагерь особого назначения. Но обошлось, Бокий заступился. Было решено разговоры более не вести и сделанное не прощать, потому через недельку подвели куда надо шланги, залили под землю горючки и пустили пал. Вероятность того, что Москва не только внутри, но и снаружи здорово полыхнет, конечно, имелась, и немалая, но риски были сочтены допустимыми. Просто пришло время для эдакой показательной казни, если угодно, аутодафе, без нее было уже не обойтись. Такой казни, о которой вся ночная Москва сначала будет долго говорить, а потом еще лет сто ежиться лишь при ее упоминании. В результате акция сработала отлично, памяти о ней хватило надолго. Даже в сорок первом, когда ситуация в столице сложилась сильно не ахти, и то никто не рыпнулся. Ну, кроме совсем уж отмороженных личностей, в основном из числа вурдалаков.

– Так, а чего же сейчас мы что-то в этом роде не провернем? – изумился Олег. – Самое же время?

– Увы, не самое, – усмехнулся Францев. – Своими силами нам такое не организовать, нужна поддержка сверху и сбоку.

– Сбоку?

– Ну, я фигурально выразился. Проще говоря, требуется поддержка милиции и Конторы, без них подобную операцию не осилить. А им вынь да положи санкцию откуда?

– Сверху?

– Верно. Без нее никто и пальцем не шевельнет. До и с ней, признаться, не факт. Хотя в любом случае ее не будет: тем, кто сейчас высоко сидит и далеко глядит, не до наших маленьких неприятностей, у них есть дела поважнее. То, «да, да, нет, да», па-а-анимаешь, то раздача портфелей, то утверждение бюджета, то дискуссии о том, как страну с колен поднимать станем. Короче – у них дела, у нас делишки.

– А те, что в двадцатых? Они же смогли?

– Другая страна была, – пояснил Аркадий Николаевич, – и другие люди. Вообще другие. Они мыслили не так, как мы нынешние, понимаешь? У них не было «я», имелось только «мы». Не существовало твоей-моей работы, была общая. Потому что вокруг все общее – и беды, и победы. Кстати, московский розыск, который очень сильно тогда отделу помог, при разработке плана операции решил совместить выжигание гулей с разгромом Хитровки. Там тогда рынок находился… Как тебе объяснить-то… Про Черкизон слышал?

– Конечно, – кивнул Ровнин. – И даже там побывал. С Баженовым.

Его, кстати, очень впечатлила эта толкучка, чем-то похожая на сибирскую тайгу. Что там, что там делаешь пять шагов в сторону и уже не понимаешь, где находится выход. Только в тайге деревья кругом, а на Черкизоне торгуют всем, чем только можно и куча людей вокруг постоянно толкается и орет.