История с бесследно сгинувшим поездом чрезвычайно заинтересовала ученого мужа, и он с особым рвением приступил к исследованию тоннеля. Со знанием дела физик достал из громоздкого чемодана специально сконструированный прибор, предназначенный для улавливания электромагнитных излучений окружающего пространства. Последовательно двигаясь вдоль по тоннелю, ученый проверял показания своего шедевра научной мысли начала столетия и периодически удовлетворенно хмыкал. За ним неотступно следовал важный железнодорожный чиновник синьор Бьянки – постоянно потеющий и шумно отдувающийся усатый мужчина, сильно смахивающий на большую сдобную булку. Присутствие данного человека весьма раздражало физика, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы выразить свое неудовольствие назойливым поведением постоянно вертящегося у него под ногами итальянца.

– Каков будет Ваш вердикт, синьор Барнетт?! – заискивающе и одновременно с надеждой в голосе произнес Бьянки, преданно посмотрев на ученого.

– Доктор Барнетт, – бесстрастно поправил его физик.

– Да, да, конечно, мой дорогой доктор! – подобострастно зачастил толстяк. – И все-таки, Вам удалось что-либо обнаружить?

– Определенно, в этом месте произошел всплеск спиритической активности, – авторитетно заявил Барнетт, поглаживая свою седую клиновидную бородку. – Прибор до сих пор фиксирует сильное электромагнитное возмущение, хотя прошло достаточно много времени с момента исчезновения поезда. Полагаю, что ваш поезд столкнулся с полтергейстом, и его утянуло в некий призрачный портал, – убежденно произнес ученый. – В данном случае я бессилен чем-либо помочь. Предлагаю немедленно покинуть сие скорбное пристанище и выйти к свету.

С этими словами Барнетт развернулся. Повыше подняв свободной рукой фонарь, он выставил его перед собой и двинулся в сторону выхода из тоннеля.

Не успел физик сделать и десяти шагов, как заметил застывшего прямо на рельсах железнодорожного пути молодого долговязого репортера в клетчатом жилете и объемной кепке с длинным козырьком. Очевидно, этот беспардонный газетчик незаметно подслушал разговор, ведущийся между ученым и отчаявшимся синьором Бьянки. Парень усердно слюнявил графитный карандаш и делал какие-то пометки в записной книжице. При этом отсутствие мало-мальски приличного освещения нисколько его не смущало, как, впрочем, и громкое возмущенное покашливание заметившего его доктора Барнетта.

Поравнявшись с репортером, физик ожег его яростным, возмущенным взглядом.

– Как Вы смеете шпионить за мной, молодой человек?!

Вместо ответа газетчик вскинул голову и пристально взглянул на Барнетта.

На короткое мгновение эти двое остались наедине. Синьор Бьянка безнадежно отстал и тяжело ковылял по неудобной насыпи, подсвечивая себе под ноги тусклым переносным фонарем. В гнетущей сумрачной атмосфере безлюдного тоннеля Барнетт странным образом почувствовал себя неуютно, встретившись с холодным изучающим взглядом незнакомца.

К своему удивлению, физик отметил совершенно необычные глаза газетного репортера – агатово-черные, выпуклые, как у летучей мыши, и кожу его лица нездорового оттенка остывшего пепла. В довершение ко всему стрелка тонко настроенного электрометра в руках у доктора Барнетта неожиданно пришла в движение и взлетела, как по волшебству, достигнув предела шкалы прибора.

– Голубчик, какая у Вас диковинная аномалия! – вырвалось у физика.

В ответ газетчик иронически усмехнулся и, попятившись назад, бесшумно скрылся во мраке нависающих каменных сводов, оставив ученого гадать, почудилось ли ему, или Барнетт и в самом деле только что повстречался с привидением.

Часть первая

КИМ

ОЖИВШИЕ СНЫ

– Кто они – эти Серые люди?

– Вот Вы мне об этом и расскажите, молодой человек. Смею предположить, что Вы знаете о них гораздо больше, чем готовы в этом признаться.

Сидящий напротив меня низенький, лысоватый, в однобортном бархатном пиджаке и аккуратном галстуке-бабочке мужчина самодовольно улыбнулся и машинально поправил проволочную оправу своих определенно дорогущих очков. Его слова, обращенные ко мне, звучали вкрадчиво, но в каждом из них чувствовался скрытый подтекст. Именно так я представлял себе частного поверенного времен Российской империи, или пожилого профессора, чей проницательный взгляд видит тебя насквозь, а любой вопрос заранее таит в себе подвох.

Помещение, в котором я очутился, напоминало скорее музей, чем жилую комнату. Весь его интерьер был буквально пропитан запахом старины – забившейся в корешки книг пыли, чуть подгнившего дерева и спертого воздуха редко проветриваемого помещения. Окна были занавешены тяжелыми портьерами, подвязанными плетеными шнурами с длинными кисточками на концах. Повсюду присутствовало дерево, очень много дерева – массивные панели, которыми были отделаны стены, кессонный потолок и затейливый рисунок до блеска отлакированного паркета. Все это вкупе создавало впечатление роскошного прошлого, давно вышедшего из моды и отдающего нафталином.

Мягкий свет лился откуда-то сверху, а хрустальные бра искрились, создавая волшебную оптическую иллюзию, подчиняясь общему настрою этой загадочной комнаты. Мой до сих пор не представившийся собеседник сидел напротив за массивным письменным столом из красного дерева, край которого был уже давно изъеден жучками-короедами. Удобно расположившись в высоком кожаном кресле с подлокотниками, заканчивающимися резными набалдашниками в форме головы дикого вепря, он слегка наклонился ко мне, с нескрываемым любопытством разглядывая мою самую что ни есть обычную среднестатистическую физиономию. Его короткие пухленькие ручки спокойно лежали на столешнице, а пальцы оглаживали отполированный до блеска нож для разрезания бумаг с костяной рукояткой, украшенной искусной резьбой.

За спиной моего загадочного собеседника висела старинная медная гравюра с аллегорически мрачноватым сюжетом, от которого, если долго присматриваться, мороз пробирал по коже.

– Вижу, Вас заинтересовал Брейгель-старший, молодой человек? – с интересом прищурился мой любезный собеседник. – Согласитесь, потрясающе тонкая работа! – восхитился «мистер-бабочка» (так я решил его называть про себя). При этом в голосе мужчины просквозила заметная гордость обладателя редкого антиквариата.

Я поежился под его пытливым, искусственно ласковым взглядом и дернул затекшей шеей, изобразив ответный кивок, полностью со всем соглашаясь. Не признаваться же в том, что в лучшем случае мне знакомо только имя художника, и встреча с его работами произошла вот только что, в этот самый момент. В голове тут же завертелся каверзный вопрос: «Неужели это оригинал?» В таком случае мой новый знакомый в бархатном пиджаке и галстуке-бабочке – не только ценитель искусства, но и человек, не стеснённый ни в средствах, ни в возможностях, что делает его еще более опасным.

Между тем мистер-бабочка снова замолчал. Он будто нарочно тянул паузу, вынуждая меня нервничать все сильнее.

Вынужден признаться: на супергероя я ни при каких обстоятельствах не тяну, и почти созрел, чтобы выложить, как на духу, все, что мне удалось узнать за последние несколько дней. Единственное, что меня останавливает от столь опрометчивого шага, это зудящее где-то на подкорке мозга ощущение жуткой несправедливости происходящего. Ведь, в сущности, это я, а не этот странный тип, искал ответы на терзающие меня вопросы. Однако все перевернулось, совершив головокружительный кувырок, и теперь я сижу на неудобном деревянном стуле с высокой резной спинкой и чувствую себя полнейшим дураком, угодившим в примитивную мышиную ловушку.

Меня даже не стали связывать! Наверное, решили, что я не представляю, ровным счетом, никакой реальной опасности. Однако на всякий случай за спиной шумно сопит молчаливый верзила, прожигая мой затылок неприязненным взглядом, недвусмысленно намекающим на то, что я являюсь пленником улыбчивого незнакомца в бархатном пиджаке. Если вы меня спросите, зачем я ему понадобился, то достоверного ответа я пока не знаю, но догадываюсь, что все дело в моем дурацком расследовании.

Теперь я понимаю, что все было предопределено. Каждый сделанный мною шаг вел в эту застывшую во времени комнату на встречу с ее пугающим, хотя и не лишенным своеобразной харизмы хозяином. Сидя друг напротив друга, каждый из нас пытался проанализировать другого, силясь разгадать скрытое и ожидая откровенного разговора, который хотя бы немного приоткроет занавес, за которым спрятана волнующая тайна.

***

Вся эта безумная история началась несколько дней тому назад, когда я случайно отыскал на антресолях у родителей свои старые детские рисунки. Разве я мог тогда предположить, что неуемное желание разгадать зашифрованную в них загадку приведет меня в эту хотя и шикарную, но сумрачную и бездушную комнату.

Впрочем, давайте я расскажу обо всем по порядку.

Итак! С самого детства все привыкли называть меня Ким. Согласитесь – довольно спорный выбор для современного ребенка. Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы меня звали Сашей или Андрюшей, или на худой конец – каким-нибудь Альбертом. Но нет же! Выбор пал на библейское имя, хотя я предпочитаю думать, что так меня назвали в честь величайшего разведчика Кима Филби, фильм о котором я запоем посмотрел в детстве по телику. Я даже втайне считаю, что немного на него похож. По крайней мере, разрез чуть раскосых широко расставленных глаз у нас точно одинаковый. И нос у меня такой же длинный. Вот только в отличие от англичанина у моего римского профиля имеется заметная горбинка.

Сколько я себя помню, отец мечтал, что из меня вырастет что-то путное, но я оказался чуть ли не самым главным его разочарованием в жизни, если не считать исчезновения мамы.

В детстве я слыл отчаянным фантазером. Учился довольно неплохо, при этом регулярно попадая в различные передряги, в которые обыкновенно втягивал меня лучший друг Севка по прозвищу Горыныч. В конечном итоге отец был вынужден признать, что не справился с моим воспитанием, и к концу школы он категорически уверился в идее, что армия сделает из меня человека. В этом вопросе мы с ним сильно разошлись во мнениях, и я с перепугу умудрился поступить в Бауманку на бюджетное отделение. Возглавлявший факультет фундаментальных наук профессор Лозинский прочил мне большое будущее, хотя и считал одаренным лентяем. Так что я мог бы стать вполне неплохим ученым или на худой конец инженером-математиком, но отец решил иначе.

И вот, вуаля: Ким Пригожин стал одним из многочисленных «белых воротничков», рядовым и никчемным сотрудником крупного банка, членом совета директоров которого является мой дражайший предок. Без малого почти три года я безропотно исполняю свою тягостную повинность и просиживаю положенные мне часы в душном офисе, заполненном прилизанными деловыми костюмчиками, каждый из которых в тайне мнит себя гением финансового рынка и страстно мечтает отодвинуть остальных конкурентов. Зато в банке неплохо платят, и этот аргумент является достаточно весомым, чтобы не разочаровывать отца, открыв ему глаза на тот факт, что матанализ в высшей математике и курс ставки рефинансирования также далеки друг от друга, как прокачанный спорткар BMW и гордость российского автопрома «Лада Гранта».

И кстати, раз уж речь зашла о спортивных тачках, то должен признаться, что все началось с того, что я раздолбал одну из таких дерзких низкопрофильных красоток на своем двадцать пятом дне рождения.

И зачем я послушался Севку?! Горыныч и в этот раз не удержался, чтобы не подбить меня на очередную до неприличия сомнительную авантюру. Севка с детства являлся моей стопроцентной противоположностью. Экстремал и душа любой компании, он раз и навсегда поверил в мой скрытый потенциал и с первых же дней нашего школьного знакомства взял над кудрявым дрыщом, коим я тогда и являлся, негласное шефство.