– Дамы и господа, мы живем по законам военного времени. Да, это так, – поддакнул Самуэль. – Нравится вам или нет, вы обязаны подчиняться командиру.

– Законы? Какие еще законы? – передразнила вступившая в спор женщина в годах. – Я не припомню, чтобы на военной базе кто-то их писал. А правительство давно распущено. Его нет.

– Мы здесь правительство! – пафосно заявил Фред.

– А не пора ли провести выборы? – сплюнув, тяжело проговорил побитый смельчак. – Пусть народ решает, кто достоин власти.

– Да, точно, – поддержала его немолодая женщина. – Устроим голосование по делу о пленниках, и тогда узнаем, сколько среди нас маньяков, алчных до истязаний детей, а кто еще не потерял человеческий облик.

– Надеюсь, что маньяки будут в меньшинстве, – дрожащим от страха голосом произнесла Дарси.

– Сара не может врать. Она бы никогда не предала людей. Я знаю сестру. Поверьте мне, – Мелани пыталась достучаться до совести Фреда и Самуэля, но те игнорировали ее стенания.

– Выборов не ждите! И не надейтесь, – Калеб вылез из уютной норы, как потревоженный дикий зверь из пещеры, и грозно зарычал на спорящих. – На башке себе напишите, чтобы не забыть – я ваш президент, король, единовластный император и диктатор. Кто выступит против меня – нарвется на пулю в лоб или в висок. Не могу сообразить сейчас, куда лучше стрелять. У меня от ваших безумных воплей раскалываются оба виска и лоб с затылком. Даже беруши не помогли. Вас через них слышно. Разорались, придурки!

– Объявляется комендантский час! – во всю глотку заорал Фред. – Марш по койкам – и полная тишина. Ни звука. За нарушение режима – расстрел на месте без суда и следствия.

– Нас приравняли к пришельцам-захватчикам. Дожили, – прошептал Генри, и кто-то стоящий рядом предупреждающе зашипел на него.

Комендантский час вступил в силу. Калеб похрустел блистером для лекарств, извлекая таблетки от головной боли, запил их мощным звучным глотком и убрался досыпать.

В подземелье повисла звенящая тишина.

Логически я догадывалась, что происходит. В чьих руках оружие – тот и удерживает власть. Не вполне понимала, с какой стати зрелые мужчины: Самуэль, Фред, прочие громилы и примкнувшие к ним не менее опасные в бою женщины так рьяно поддерживают молодого и неопытного выскочку.

Считают ли они Калеба глупой покорной марионеткой, а себя – настоящими властителями общины? Неужели они всерьез верят в его военный, личностный и какой-то там еще потенциал? Для этого надо быть полными идиотами.

Но… Почему-то все они пошли за ним навстречу пугающей неизвестности и согласились покинуть казавшееся тихим, уютным и абсолютно безопасным убежище!

Глава 4. Свежий воздух

Я устала безуспешно ломать голову над неразрешимыми загадками. Решила дать передышку истерзанным нервам и вспомнить приятные моменты. Они были мне нужны как глоток свежего воздуха в душной бетонной пещере, на который не приходилось рассчитывать.

Брезгуя ложиться на отталкивающе пахнущий залежанный матрас, я уселась поудобнее, расправила затекшие ноги и погрузилась в воспоминания. Вернулась в один из лучших своих дней жизни после вторжения ифери.

Мы жили на заброшенной ферме. Арсений был уже вполне здоров. О ножевом ранении напоминал едва заметный шрам, а все благодаря иферийскому чудо-лекарству. Он был готов продолжить путь в Эннисмонт, но Динара советовала подождать еще день, до следующего утра. Боялась, что любимый парень не готов к большим нагрузкам, хотя он сам и видящий его насквозь в прямом смысле слова Грейсон утверждали обратное.

По словам Арса, он хоть сейчас мог броситься на штурм вершины высокой горы, хотя ничего подобного от него не требовалось. Просто еще один переход через пустующие деревни и небольшой лес, за которым начинался тесно утрамбованный в низине полуразрушенный пригород.

Скот и птица обитали на свободе, но еще не совсем одичали. Некоторые из коров позволяли себя подоить. Куры неслись везде, кроме старого курятника, покосившегося от урагана. Им особенно нравились кусты репейника, и нам приходилось в прочных рабочих перчатках выдирать одревесневшие к осени колючие заросли, чтобы добраться до яиц.

Как в лучшие времена у нас на столе были вкусное нежное мясо, молоко и яичница. Признаюсь, очень не хотелось покидать уютный дом с дровяным камином и печкой для готовки на дизельном топливе, но мы все понимали и принимали эту неизбежность. Горькую и неотвратимую.

Новые унылые, стылые дни бездомных скитаний ждали нас где-то там, за обозримым горизонтом. О них я думала, наблюдая в прохладе тихого вечера, как похожий на сочный яичный желток пылающий солнечный шар заливает искрящимся золотом гладкую полосу неубранного поля пшеницы. Весь световой день здесь неустанно пировали пернатые, но вот одна за другой стаи начали разлетаться на ночлег, и даже стихло крикливое воронье.

Не знаю, что на меня нашло, иначе как опасной глупостью я это назвать не могу, но вместо того, чтобы вернуться в дом, я пришла на конюшню, подманила одну из самых дружелюбных лошадей и попробовала ее оседлать, а потом зануздать. Все получилось.

Рыжая кобыла не забыла, как на ней ездили хозяева и их гости. Мы помчались в поля по широкой дороге, вымощенной галькой и поросшей мелкой травой. Серые камешки с приятным стуком летели из-под копыт, отвыкших от подковы и стесывавшихся естественным путем.

Да, я прекрасно знала, что должна была помнить о вражеских дронах, гончих – разведчиках и прочих опасностях. Я о них не забывала ни на миг, просто не могла сопротивляться напористому желанию, может быть, в последний раз вдохнуть полной грудью пьянящий глоток свежего воздуха, прохладным ветром обдувающий лицо; почувствовать себя как в детстве счастливой и свободной. Мчаться навстречу приятным впечатлениям и видеть, как мир медленно раскрывает передо мной удивительный калейдоскоп, сотканный из ярких осенних красок.

Шурх… Шурх…

Подозрительный шорох в траве заставил меня напрячься и осмотреться. Вдали качнулись верхушки сухой кукурузы, по полю прошла небольшая волна, и она двигалась в мою сторону.

Не давая тревоге перерасти в отвлекающую от быстродействия панику, я потянулась к пистолету в наплечной кобуре. Мысленно приготовилась выступить в роли героини вестерна и отстреливаться от врагов на полном скаку.

Из колеблющейся от ветра и чьего-то движения внизу пожухлой желтой массы показались остроконечные уши. Мелькнули и пропали. Однако мне хватило и той ничтожно малой доли секунды. Тревога улеглась.

Подумать только! Ничего себе прогресс! Я научилась узнавать своего ифери по ушам. По самым их кончикам.

Да, у Грейсона особенные уши… Угольно-черные, с ярко-розовой ребристой “изнанкой”.

Принц ифери не стал выскакивать на дорогу, чтобы не напугать лошадь.

– Далеко не уезжай, – прорычал он, высунув морду между широкими листьями. – Я догоню тебя. Пока все чисто.

И бесшумно скрылся в слабо колеблющемся желтом море.

Его разведка успокоила. Я подумала, что ниаксы продолжают доставлять военным ифери кучу проблем, не дают им расслабиться и переключиться на противостояние с людьми.

Рыжая кобыла привезла меня к широкому пруду. Мы с ней спугнули маленькую стайку нарядных диких уток, не собирающуюся улетать в теплые края.

Пруд зарос тиной, вода в нем позеленела из-за микроводорослей. Он мало чем напоминал красивое озеро, на берегу которого случился наш с Грейсоном первый поцелуй, кроме того, что по научной классификации тоже являлся водоемом. Здесь все было другим: деревья, кусты, вода, и вместо красивого зеленого ковра под ногами – жесткая “щетка” из увядших трав.

Почему же воспоминания всплыли с заиленного дна и целиком завладели моим вниманием?

Дрожь земли от топота копыт… Я правда это почувствовала, как сказочный мятежник, спасающийся от преследования отрядом королевской кавалерии, или мне показалось?

Грейсон меня нашел, но был нюанс. Таинственный, интригующий.

Я ожидала увидеть принца ифери не в человеческом обличье и точно не верхом. Его появление на вершине холма вышло по-киношному эффектным. Точно как в том самом вестерне, который мне часто вспоминался по пути, назойливо лез в голову, искажал мысли, преображая их в красивую фантазию.

Бежевая замшевая куртка с мелкой бахромой на карманах. Рубашка в красно-белую клетку, задравшаяся сзади на поясе. Джинсы с заниженной талией. Остроносые замшевые сапоги. И… где он откопал потертую ковбойскую шляпу? Мне она не попадалась на глаза. Надо признать, шляпа ему к лицу.

Грейсон спустился с холма и прогарцевал вокруг меня. Конь был ему под стать. Высокий широкогрудый жеребец пегой масти. Похожий на неукротимого мустанга, жаждущего свободы и привыкшего наслаждаться скоростью на просторах прерий.

Норовистый конь сторонился незнакомых людей. Как Грейсон сумел укротить его за несколько минут – великая тайна. Большинство животных инстинктивно боятся пришельцев.

– Леди не против того, чтобы нам вместе продолжить прогулку? – пригласил Грейсон словами из поселившегося в моих мыслях вестерна, как будто и в самом деле мог их прочесть. – Я видел здесь неподалеку симпатичное местечко. Уж точно получше грязной зеленой лужи, – добавил он от себя.

– Буду рада составить вам компанию, мистер. Надеюсь, что приятную, после всех наших с вами взаимных трений и недомолвок, – я ответила репликой героини фильма.

Надо же, как хорошо ее запомнила. А здесь сильно удивляться нечему. Раз десять с ранних лет смотрела любимый вестерн дедушки с бабушкой, напоминавший об их молодости и любви.

Подражая знаменитой актрисе, я подала Грейсону руку. Он тоже продолжил следовать сценарию и нежно скользнул теплыми губами по костяшкам пальцев.

Я повторила смущенную улыбку благородной особы с экрана и вернулась в седло.

Грейсон поехал впереди, пустил красавца жеребца легкой неторопливой рысью. Подарил мне возможность любоваться его идеально сложенной спиной и безупречной осанкой. Это правда, он великолепно держался в седле. При том, что сел на коня впервые в жизни.

А вот здесь я могла бы удивиться, и очень сильно, если бы забыла про то, что Говард Грейсон владел персональной конюшней с дорогими чистокровными лошадьми. Чарли умел ездить верхом. Принц ифери всего лишь почерпнул нужные навыки из человеческой памяти.

Странно, что меня, как раньше, всю не перетряхнуло изнутри при этих воспоминаниях и сопоставлениях. Они вдруг перестали быть травматичными и токсичными…

Я привыкла к ним? Приняла, как часть повседневной жизни?

Но почему такое произошло? Изменилась сама суть восприятия прошлого и настоящего.

С какого момента я перестала осуждать Грейсона за произошедшее с Чарли? Когда прекратила винить себя за то, что не сумела защитить любимого парня, уберечь от смертельной ловушки?

Все плотнее забивая голову трудными вопросами, я не могла вспомнить точное время: день и час, когда Грейсон в моих глазах очистился от всей той иферийской грязи, которая была на нем с рождения… С выхода из яйца.

Я начала воспринимать его иначе. Смотрела на него как на человека, когда он выглядел как человек. А когда не выглядел – это был просто он, без каких-либо заморочек.

Я перестала проводить ужасающие параллели всякий раз, когда видела его лицо. Знакомое, но почему-то больше не до боли. И любимое, но по-другому.

Любовь бывает разной. Это я поняла, в отличие от своих тринадцати лет, когда мне казалось, что люди влюбляются одинаково и симптомы навязчивой романтической заразы одни на всех: бессонница, сердечная трясучка, полный бардак в мыслях, потеря внимательности и неуемная гиперактивность.

Оказывается, любить можно тихо и почти незаметно. И далеко не единственный верный признак любви – яркая школьная открытка с сердечком, исписанная корявым от чувственной лихорадки почерком. Может, он вовсе и не верный, а ошибочный.