Уже некоторое время назад отношения между ними стали прохладнее. На этот раз после энергичных дебатов побеждает Мартов: его формулировка получает 28 голосов, против поданы 23. Однако разногласия между участниками съезда возникают и по другим вопросам, а к тому времени, когда стал рассматриваться вопрос об органах партийного руководства, съезд покинули представители Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России) и марксисты-«экономисты». Мартов потерял восемь своих сторонников. В результате сторонники Ленина получают большинство на выборах в ЦК партии. С этого момента раскола российских марксистов на две основные фракции последователей Ленина стали называть большевиками, а их оппонентов, последователей Мартова, – меньшевиками.

Причины раскола гораздо глубже, чем разногласия по поводу условий членства в партии. Уже во время съезда Ленин называет своих сторонников «твердыми», а противников – «мягкими», и различие между партийными фракциями марксистов впредь сохранится в целом именно по указанному принципу: большевиков будут считать «твердыми», бескомпромиссными левыми, а меньшевиков – более умеренными, «мягкими» (хотя это не исключало широкого спектра взглядов у каждой из сторон и неизбежной эволюции этих взглядов). В основе же спора о партийном членстве – в духе мудреной моды того времени, порой непонятной даже Ленину, – лежит различный подход к политической сознательности, методам ведения агитации, определению рабочего класса, в конечном счете к истории и российскому капитализму. Спустя 14 лет эти разногласия обозначатся предельно четко, когда вопрос центральной роли рабочего класса выйдет на первый план.

В то время реакция со стороны Мартова последовала быстро: решения съезда в Лондоне фактически отменены, а Ленин в конце 1903 года выходит из редакции партийного издания «Искра». Однако многие активисты РСДРП, зная о расколе в партии, считают его абсурдом. При этом некоторые просто игнорируют его. «Не знаю уж, – пишет один рабочий Ленину, – неужели этот вопрос так важен?» По мере развития событий меньшевики с большевиками то укрепляют свое полуединство, то отходят от него. Большинство членов партии вплоть до 1917 года считают себя просто социал-демократами. И даже в семнадцатом году Ленину потребуется время, чтобы убедить себя: пути назад уже нет.

Россия устремляет взгляд на Восток, проталкиваясь в Азию, закрепляясь в Туркестане и на Памире, претендуя также на Корею. Продолжая при сотрудничестве с Китаем строить Транссибирскую железную дорогу, страна повышает риск конфликта с Японией, которая имеет схожие экспансионистские планы. «Чтобы удержать революцию, – говорит министр внутренних дел России В. К. Плеве, – нам нужна маленькая победоносная война». Что могло стать лучшей мишенью шовинистов, чем «низшая раса» – такая, например, как японцы, которых сам царь Николай II называет «обезьянами»?

В 1904 году начинается Русско-японская война.

Императорский режим, обманывая сам себя, настроен на легкую победу. Однако его армия слабо обучена, плохо вооружена, страдает от некомпетентности командования – и, как результат, в августе 1904 года разгромлена при Ляояне, в январе 1905-го – в Порт-Артуре, в феврале 1905-го – при Мукдене, а в мае 1905-го – в Цусимском сражении. К осени 1904 года даже боязливая либеральная оппозиция подает голос. После поражения при Ляояне журнал «Освобождение», который шесть месяцев назад восклицал «Да здравствует армия!», осуждает экспансионизм как причину войны. Через местные органы самоуправления, земства, либералы организуют банкетную кампанию – щедрые ужины, которые завершаются смелыми тостами за реформы. Это было пассивно-агрессивным проявлением политической активности. На следующий год антирежимная оппозиция становится активной настолько, что Николай II вынужден пойти на уступки. Однако волна протеста нарастает независимо от деятельности либералов и захватывает как крестьянство, так и беспокойный рабочий класс.

Одно из созданных в русле «полицейского социализма» обществ, «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга», возглавляет бывший священник при тюремной церкви пересыльной тюрьмы Георгий Гапон, весьма неординарная личность. По выражению Надежды Крупской, большевички, жены Ленина, этот человек с суровыми чертами лица «по натуре был не революционером, а хитрым священником… готовым на любые компромиссы». И в то же время отец Гапон был настоятелем сиротского приюта, пропагандировал толстовские идеи о необходимости заботы о бедных. Его теологические теории и проекты – религиозно-этические, пронизанные мистикой и реформистскими настроениями одновременно – сумбурны, но искренни.

В конце 1904 года были уволены четверо рабочих крупного Путиловского металлургического и машиностроительного завода, на котором работают более 12 тысяч человек. На собраниях в поддержку уволенных, организованных их товарищами по работе, ошеломленный отец Гапон обнаруживает листовки, призывающие к свержению царя. Он рвет их, поскольку подобные призывы не входили в его планы. Наряду с этим петицию рабочих, призывающую к восстановлению уволенных, он дополняет требованиями повысить заработную плату, улучшить условия труда, ввести восьмичасовой рабочий день. Более левые, чем он, радикалы добавляют в петицию также требования, выходящие за рамки экономических: это были требования свободы собраний и печати, отделения церкви от государства, прекращения Русско-японской войны, созыва Учредительного собрания.

3 января 1905 года объявлена всеобщая общегородская забастовка. Очень скоро прекращают работу от 100 до 150 тысяч человек.

Воскресенье, 9 января. В морозной предрассветной мгле собираются демонстранты. Многочисленная группа рабочих направляется из Выборгского района к роскошной резиденции монарха – находящемуся в самом центре города Зимнему дворцу, чьи окна выходят на место слияния Невы и Малой Невы, собор Петропавловской крепости и Ростральные колонны на стрелке Васильевского острова.

Реки скованы льдом. Демонстранты спускаются на лед с северного берега Невы. Десятки тысяч рабочих вместе с семьями, дрожащими от холода в своих обносках, начинают шествие, неся иконы и кресты и распевая псалмы. Во главе идет отец Гапон в церковном облачении с петицией к царю. «Государь!» – обращаются к царю авторы петиции, умоляя своего «отца» Николая II (и перемешивая лесть с радикальными требованиями) дать им «правду и защиту» от «капиталистов», «грабителей русского народа».

Власти могли бы без труда умиротворить такую оппозицию, однако они предпочитают прибегнуть к неоправданно жестоким мерам. Тысячи солдат выстроены в полной готовности.

Когда демонстранты приближаются, их атакуют казаки с шашками наголо. Многие в замешательстве разбегаются. Перед оставшимися стоят царские войска. Демонстранты не хотят расходиться. Тогда солдаты поднимают на изготовку ружья и открывают огонь. Одновременно налетают казаки, начинают избивать людей нагайками. От крови начинает таять лед. Обезумевшие люди кричат, мечутся и падают.

Когда кровавая бойня завершается, на снегу остаются лежать 1500 погибших. Это было Кровавое воскресенье.

Влияние этих событий на общественное мнение и на историю огромно. Поднимается гигантская волна изменений в народных настроениях. В тот день картина мира Гапона полностью изменилась. По словам Надежды Крупской, «обвеянный дыханием революции» Георгий Гапон кричал в толпе выживших демонстрантов: «У нас больше нет царя!»

⁂

Этот день ускоряет приход революции. Новости о Кровавом воскресенье стремительно распространяются по железной дороге, летят по российским просторам в поездах, везде вызывая ярость и гнев.

По всей Российской империи разражаются стачки. Они охватывают и новые профессиональные группы: служащих, работников гостиниц, извозчиков. Последуют новые стычки с властями и новые смерти: около 500 человек погибают в Польше в Лодзи, около 90 – в Варшаве. В июне вспыхивает восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический»; причиной становится возмущение матросов тем, что их кормили испорченным мясом. В ноябре военные бунты происходят также в Кронштадте и Севастополе.

Царский режим неистовствует. Он пытается сочетать уступки с репрессиями. Революция не только вызывает жестокие репрессии со стороны властей, но и пробуждает традиционный садизм крайне правых сил, при негласной поддержке государства.

За два года до того, в 1903 году, бессарабский город Кишинев пострадал от первого в XX веке еврейского погрома. В течение 36 часов банды мародеров при попустительстве полиции и с благословения православных епископов вели кровавую бойню. Евреев, и взрослых, и детей, подвергали пыткам, насиловали, калечили, убивали. Одному ребенку отрезали язык. Убийцы вспарывали своим жертвам животы и запихивали туда перья. Погиб 41 человек, почти 500 были ранены. Как заметил один из журналистов, большинство граждан, не являющихся евреями, не выразили в этой связи «ни сожаления, ни раскаяния».

Признавая страдания кишиневских евреев, многие при этом утверждали, что те сопротивлялись недостаточно активно. Этот «позор покорности» привел к критическому анализу поведения еврейства еврейскими радикалами. Теперь, в апреле 1905 года, когда украинские евреи Житомира узнают о подготовке очередного погрома, они готовы дать достойный ответ: «Мы покажем, что Житомир – не Кишинев». И когда евреи действительно оказывают убийцам ожесточенное сопротивление (тем самым удается сократить материальный ущерб и количество смертей), это вдохновляет еврейскую организацию Бунд выступить с заявлением: «Времена Кишинева безвозвратно канули в прошлое».

Но Бунд, к большому сожалению, ужасающе ошибся.

Еврейский погром в Житомире был организован черносотенцами. «Черные сотни» – обобщающее название различных протофашистских, крайне правых объединений, возникших в ходе событий 1905 года как реакция на революцию. Они используют некоторые популистские лозунги, агитирующие за перераспределение земли, защиту монархии и самодержавного царя (Николай II – почетный член некоторых черносотенных объединений). Наряду с этим их отличительная черта – звериная ненависть к национальным меньшинствам, «нерусским», и особенно к евреям. Они набирают банды уличных головорезов и приобретают множество высокопоставленных сторонников, среди которых можно, к примеру, упомянуть депутатов Государственной думы Александра Дубровина и Владимира Пуришкевича. Дубровин возглавляет массовую черносотенную организацию «Союз русского народа», сторонник экстремистских насильственных методов и расистской идеологии, бросил врачебную практику ради борьбы с «мерзостью либерализма». Владимир Митрофанович Пуришкевич – заместитель председателя «Союза русского народа». Будучи яркой личностью, отличается бесстрашием и эксцентричностью на грани психического расстройства. Еврейский писатель Шолом-Алейхем характеризовал его как «жестокого злодея» и «самодовольного индюка». Владимир Пуришкевич искренне верит в самодержавие, дарованное России свыше. Некоторые черносотенцы, например члены секты, известной как иоанниты (последователи Иоанна Кронштадтского), приправляют свою расовую ненависть исступленной религиозностью, направляя православный энтузиазм против «христоубийц» и ставя безумные идеи о кровожадных евреях, иконы, эсхатологию и мистицизм на службу своим безнравственным целям.

В октябре черносотенцы совершают массовое убийство в космополитичной Одессе, погибают более 400 евреев. В Томске погромщики блокируют все входы и выходы в доме, где проходит собрание, поджигают его и, ликуя, живьем сжигают десятки жертв, подливая в огонь бензин. Свидетелем этого злодейства стал подросток Наум Габо, которому удалось спастись. Много лет спустя, будучи уже взрослым и став к тому времени ведущим скульптором своего поколения, он напишет: «Не знаю, могу ли я передать словами весь тот ужас, который охватил меня и овладел моей душой».

Этот разгул черносотенцев продлится еще многие годы.

Пока реакционные силы продолжают творить свои кровавые дела, царь колеблется, пытаясь найти компромисс. В августе 1905 года Николай II объявляет о создании Государственной думы как «законосовещательного» органа. Но сложная система выборов в Государственную думу отдает предпочтение крупным собственникам, народные массы этим недовольны. Портсмутский договор завершает Русско-японскую войну на достаточно мягких для России (с учетом обстоятельств) условиях. Тем не менее авторитет государства за рубежом и в самой стране, среди всех классов и сословий, упал.