Революционные выступления вызываются порой странными поводами. В октябре 1905 года возникший в Москве конфликт, касающийся пунктуации, открывает заключительный акт этого насыщенного революционными событиями года.

Московские наборщики получают оплату за каждую букву. Теперь же рабочие издательского дома Сытина требуют платить и за знаки препинания. Малопонятное со стороны, это типографское восстание вызывает волну симпатии, проявившейся в организации забастовок поддержки, в которых принимают участие пекари и железнодорожники, служащие некоторых финансовых учреждений. Танцоры Имперского балета отказываются выступать. Закрываются заводы и магазины, стоят трамваи, юристы прекращают вести дела, присяжные заседатели – выслушивать. Поезда на железных дорогах замерли, железнодорожные нервы страны замерзли. В Маньчжурии застряли крупные (до миллиона человек) войсковые силы. Забастовщики требуют пенсионного обеспечения, достойной оплаты труда, проведения свободных выборов, амнистии политзаключенных и создания представительного органа – Учредительного собрания.

13 октября по инициативе меньшевиков в Санкт-Петербургском технологическом институте собираются около 40 представителей рабочих, эсеров, меньшевиков и большевиков. Рабочие голосуют за их избрание при норме представительства один депутат от 500 человек. Они называют это собрание русским словом «Совет»^[3], которому суждена долгая жизнь не только в России.

В течение трех месяцев (пока массовые аресты не положили этому конец) Петербургский совет распространяет свое влияние в народных массах, существенно укрепляя позиции за счет привлечения в свои ряды множества активистов, заявляет права на широкие полномочия. Он устанавливает сроки забастовок, контролирует телеграфную связь, рассматривает общественные петиции, выступает с публичными призывами. Один из его руководителей – молодой революционер Лев Бронштейн, вошедший в историю как Лев Троцкий.

Льва Троцкого трудно любить, но невозможно не восхищаться им. Он одновременно харизматичен и резок, ярок и убедителен, коварен и неуживчив. Он может быть неотразимым, а может становиться холодным и даже жестоким. Лев Давидович Бронштейн был пятым ребенком (из восьми) в обеспеченной еврейской семье, которая не отличалась строгой религиозностью и проживала на одном из хуторов Херсонской губернии. Революционер с семнадцати лет, после короткого увлечения народничеством приходит к марксизму и попадает в тюрьму. Фамилию «Троцкий» он позаимствовал в 1902 году от одного из надзирателей одесской тюрьмы. Льва Троцкого называли «ленинской дубинкой», однако на бурном II съезде РСДРП летом 1903 года он занимает сторону меньшевиков, с которыми, впрочем, вскоре порывает. В течение следующих «внефракционных» лет он неоднократно ведет с Лениным раздраженную полемику по разным вопросам.

Почти все марксисты в то время считают, что Россия еще не готова к социализму. Они согласны в том, что русская революция может (и должна) быть по своему характеру исключительно демократической и буржуазной, но (и это крайне важно) она может стать катализатором для социалистической революции в более развитых странах Европы. Меньшевики большей частью придерживаются концепции об активной руководящей роли российской буржуазии в либеральной революции. Таким образом, вплоть до подавления революции 1905 года они выступают против участия в любом правительстве, которое могло родиться в результате революции. Большевики же, наоборот, утверждают, что с учетом трусливого характера либералов рабочий класс должен сам руководить революцией и в тесном союзе с крестьянством (а не с либералами) взять власть в свои руки, обеспечив, по выражению Ленина, «революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства».

В свою очередь, Лев Троцкий, который уже прославился как выдающийся и дерзкий теоретик революционного движения, вскоре выработает предельно четкую позицию по различным аспектам этих вопросов, сформулирует идеи, которые определят его спорное наследие. Сейчас же он активно вовлечен в деятельность Петербургского совета, являясь участником и свидетелем работы этого нового, особого, находящегося в постоянной боевой готовности органа управления.

В деревнях революция 1905 года сначала проявляется главным образом в противозаконной и бессистемной деятельности, такой как рубка государственного или помещичьего леса, а также в забастовках сельскохозяйственных рабочих. Однако уже в конце июля под Москвой проходит совещание крестьянских делегатов и революционных элементов, которое объявляет себя Учредительным собранием Всероссийского крестьянского союза. Они требуют отмены частной собственности на землю и передачи ее в «общественную собственность».

17 октября царь, все еще не оправившийся от последних социально-политических потрясений, с большой неохотой издает «Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка» (Октябрьский манифест), назначая опытного и расчетливого консерватора графа Сергея Витте председателем Совета министров. Идя на уступки русскому либерализму, Николай II предоставляет законодательные полномочия Государственной думе и ограниченное избирательное право городским рабочим мужского пола. В том же месяце проходит учредительный съезд Конституционно-демократической партии, партии кадетов.

Будучи либеральной партией, кадеты выступают за гражданские права, всеобщее избирательное право для мужского населения, определенную степень автономии для национальных меньшинств, умеренную земельную реформу и реформу в сфере труда. Своими корнями партия уходит в одну из версий радикального (или радикальствующего) либерализма, хотя эта тенденция быстро улетучивается по мере отступления революции. К концу 1906 года их двусмысленный республиканизм трансформируется в поддержку конституционной монархии. Сто тысяч членов этой партии являются, как правило, представителями среднего класса. Председатель партии Павел Николаевич Милюков – выдающийся историк.

Еще одна новая партия, по численности примерно в пять раз меньше кадетов, – «Октябристы» («Союз 17 октября»), выступает в поддержку Октябрьского манифеста. В нее входят консервативные либералы, в основном из числа землевладельцев, осторожных предпринимателей и представителей финансовых кругов. Они поддерживают некоторые умеренные реформы, но настроены против всеобщего избирательного права как угрозы монархии и своему положению.

Революционные настроения нарастают: в начале ноября проходит второй, более радикальный съезд Всероссийского крестьянского союза. В губерниях центра России (Тамбовской, Курской, Воронежской), на Волге (в Самаре, Симбирске и Саратове), под Киевом, на Черниговщине и в Подолье крестьянские толпы нападают на помещичьи усадьбы, часто сжигают их, грабят поместья. Революционные идеи, как электричество, распространяются вдоль железных дорог. Советы создаются в Москве, Саратове, Самаре, Костроме, Одессе, Баку, Красноярске. В декабре 1905 года Новороссийский совет смещает губернатора и какое-то время управляет городом.

Начавшаяся в Москве 7 декабря всеобщая забастовка перерастает в городское восстание, поддержанное эсерами и большевиками (последними двигало скорее чувство солидарности, нежели вера в вероятность его успеха). Несколько дней московские окраины находятся в руках восставших. Рабочие перегораживают улицы баррикадами, в городе развертываются партизанские действия.

Известия о том, что из Санкт-Петербурга переброшены верные режиму гвардейцы Семеновского полка, придают сил казакам, драгунам и правительственным войскам, действовавшим в городе. В районе Пресни артиллерия обстреливает фабричные дружины, сформированные из рабочих текстильных мануфактур. Убиты около 250 восставших. С ними погибает и революция.

Январь 1906 года, по выражению Виктора Сержа, это «месяц расстрельных команд». Страну накрывает волна организованных властями еврейских погромов. Собранные Американским еврейским комитетом ошеломляющие доказательства свидетельствуют о том, что эти акты насилия унесли около 4 тысяч жизней.

Однако революционное сопротивление, включая убийства представителей власти, продолжается. В феврале 1906 года на железнодорожной станции города Борисоглебска 22-летняя Мария Спиридонова, член партии эсеров, стреляет в местного начальника охранного отделения, отличившегося жестокостью при подавлении крестьянских выступлений. Ее приговаривают к смерти, смертную казнь заменяют каторжными работами в Сибири. На каждой остановке по пути на каторгу Мария Спиридонова обращается к толпам сочувствующих ей. Даже либеральная пресса, которая не особенно жаловала партию эсеров, публикует письма Марии Спиридоновой, в которых та рассказывает, как схватившие ее после покушения жестоко с ней обращались. Ее мученичество делаeт ее знаменитой.

Карательные акции властей, которые были призваны восстановить позиции царского режима, распространяются по всей стране, и решимость радикалов идет на убыль. К моменту, когда революция наконец полностью подавлена, погибли 15 тысяч человек, в основном из числа революционеров, 79 тысяч человек брошены в тюрьмы или же отправлены в ссылку. Петр Столыпин, бывший губернатор Саратовской губернии, став министром внутренних дел, зарабатывает позорную славу тем, что для подавления революционных выступлений часто прибегает к виселице. Петля после этого становится известной как «столыпинский галстук».

Один из лозунгов рабочего класса гласит: «Лучше упасть грудой костей, чем жить как рабы».

Жестокое подавление революции 1905 года и последовавшие за этим репрессии хоронят наивные надежды на добрую волю режима, остатки веры в царя, а для радикалов – надежду на сотрудничество с «цензовыми элементами», то есть имущими классами и либеральной интеллигенцией. Для большинства этой части населения России Октябрьский манифест оказывается достаточным для того, чтобы оправдать свою капитуляцию, а рабочие осознают, что теперь они одиноки в своей борьбе.

Для самых «сознательных» представителей рабочего класса (небольшой, но постоянно растущей группы рабочих-интеллектуалов, самоучек и общественных активистов) понимание этого факта является предметом классовой гордости. Они испытывают острое стремление к знаниям и культуре, отличаются дисциплинированностью и сознательностью, откровенной непримиримостью к буржуазии. Отныне от «низов» можно услышать всё крепнущие призывы не только к улучшению их экономического положения, но и к уважению их достоинства. Эта новая система приоритетов проявляется, в частности, в одной из солдатских песен того времени:

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
По сему случаю
Не хотите ль чаю?
– Чаю мы желаем,
Только вместе с чаем,
Добрым обычаем,
Дайте командиров
Нам не мордобойцев^[4].

Солдаты и рабочие требуют уважительного обращения к себе, на «вы», а не на «ты», которое власти обычно используют при общении с ними.

В этой непростой и изменчивой политической культуре гордость и стыд угнетенных классов были неразделимы. С одной стороны, рабочий Путиловского завода может в ярости распекать своего сына, когда тот «позволил» избить себя офицерам за добрые слова в адрес большевиков. «Рабочий не должен терпеть удара от буржуя, – кричит он. – Ударил – получай обратно». С другой стороны, один из рабочих активистов, Шаповалов, признается, что испытывал отвращение к своим собственным попыткам пригнуться, чтобы не встретиться взглядом со своим хозяином. «Во мне словно жило два человека. Один, который в борьбе за лучшее будущее рабочих не побоялся побывать в Петропавловской крепости и в сибирской ссылке, и другой, который не освободился еще вполне от чувства зависимости и даже боязни».

Борясь с подобными «рабскими чувствами», Шаповалов лелеет яростную гордость: «Я еще сильнее ненавидел капитализм и моего хозяина».