Я не видела Джулиана уже много лет и не видела бы еще столько же. Никогда не забуду, как однажды случайно встретилась с ним взглядом во время банкета, устраиваемого в нашем доме. Его полупрозрачные серые глаза опалили ледяным холодом. В них было столько пренебрежения и надменности, говорящие о темной стороне личности его хозяина, что я быстро отвела взгляд и больше никогда не смотрела в его сторону. И что-то мне подсказывает, что других сторон в этом человеке и в помине нет. Только непроглядная тьма и меня хотят выдать за него замуж.

– Но ваш отец сказал, что ждет вас за столом. Боюсь, что если я скажу, что вы не спуститесь, он все равно потребует вас привести, – женщина опускает взгляд в пол.

Мой отец умеет быть категоричным. И я в полной мере ощутила это за свою жизнь. Можно смело сказать, что я воспитывалась в строгости. Помимо отца, до двенадцати лет я была под присмотром няни, которая заботилась обо мне с младенчества. И это была женщина очень консервативных взглядов. Она тщательно следила за тем, как я одеваюсь. Как разговариваю. Никогда не разрешала гулять допоздна. Помню, как однажды Марти позвонил мне поздно ночью после моего одиннадцатилетия и попросил выйти на улицу, где ждал меня. Тайком я сбежала из дома, и мы всю ночь гуляли, любуясь звездным небом. Под утро я вернулась и была застукана няней. После чего меня ждала целая лекция от нее и отца за неподобающее поведение для девочки моего возраста.

– Ладно. Я спущусь, – не хочется, чтобы на Мэнди незаслуженно вылился гнев отца.

– Хорошо, – плечи горничной заметно расслабляются.

Спускаюсь в столовую только к основному блюду, чтобы как можно меньше времени провести в компании жены отца. Когда вхожу, отец сидит на своем месте во главе стола, а по левую руку от него Барбара с вечно недовольным лицом. Отец чуть подается вперед и кладет руку на ее прилично округлившийся живот, что-то говоря ей.

– Добрый вечер, – даю о себе знать, и отец выпрямляется, направив взгляд на меня.

Барбара же, кинув на меня короткий пренебрежительный взгляд, берет стакан с соком и отпивает из него.

– Добрый, дочка. Наконец-то ты соизволила к нам присоединиться.

– Прости. Я неважно себя чувствовала, – стараюсь не смотреть на него, садясь на свое место с правой стороны.

– Надеюсь, тебе уже лучше?

– Да. Спасибо, – натягиваю улыбку, раскладывая салфетку на коленях.

– Я рад. После ужина мне нужно будет с тобой поговорить. Не убегай далеко, – сердце болезненно сжимается в груди и сбивается с ритма.

– Х-хорошо, – обреченно произношу.

Горничные начинают приносить готовые блюда, запах от которых сразу заполняет все помещение, но после слов отца я больше не чувствую голода, желудок сжался в нервный комок.

Как только перед Барбарой ставят специально приготовленную для нее утку, ее янтарные глаза сужаются, и лицо багровеет от злости.

– Это что такое? Разве я просила жареную утку? Я хотела, чтобы ее запекли, – летят возмущения в сторону бедных горничных.

– Но вы же сами сказали поджарить, миссис Мэрион.

– Я такого не говорила! – повышает свой писклявый голос, похожий на звук назойливого комара.

– Дорогая, не нужно так нервничать. Сейчас все заменят, – отец пытается успокоить свою жену, а я же наблюдаю за представлением с лицом человека, съевшего лимон вместе с кожурой.

– Почему они это делают, Уильям? Я разве многого прошу? – еще немного, и она начнет топать ногами, как капризный ребенок.

Я уже привыкла к выходкам Барбары. Как только она забеременела, она стала вести себя так, будто ей все в этом доме должны. Бедным горничным достается больше всего. Она просто забывает или делает вид, что забывает, что и когда говорила. А потом закатывает слезливые истерики. После которых отец везет ее по магазинам и покупает кучу дорогих подарков.

– Нет, милая. Тебе не нужно так нервничать по этому поводу, – отец протягивает руку и касается ее щеки, сделав незаметный знак горничной, чтобы она унесла тарелку.

– Простите, миссис Мэрион. Я все принесу, – горничная быстро ретируется из столовой.

– Все в этом доме ненавидят меня, – начинает всхлипывать и, не выдержав, закатываю глаза.

– Это не так, дорогая. Хочешь завтра с самого утра поедем в Риттенхаус-Роу, и ты выберешь себе все, что захочешь? – отец снова делает это, озвучивая район с самыми дорогими бутиками в городе.

– Хочу, – замечаю, как загораются янтарные глаза и меня едва не передергивает от всей этой наигранности и фальши.

Неужели отец настолько слепо любит ее и не видит этого? Она просто крутит им, как волчком.

Стараясь не обращать внимания, принимаюсь за ужин, механически пережевывая еду, которая кажется безвкусной. Пытаюсь вспоминать моменты, когда мы были с отцом еще вдвоем, и тогда я была центром его внимания. По крайней мере, когда у него появлялось свободное от дел время. А его у него было совсем немного. Я наслаждалась каждой минутой, проведенной с ним, и мне всегда его не хватало.

– Ты какая-то сегодня молчаливая, Риси, – из глубокой задумчивости меня выводит обращение Барбары, намерено сокращающей мое имя так, как мне не нравится.

Отнимаю взгляд от тарелки, в которой почти до пюре расковыряла вилкой кусок мясного стейка, и смотрю на женщину невозмутимым взглядом.

– Тебе показалось, Барб, – натягиваю притворную улыбку.

– Если у тебя что-то случилось, ты всегда можешь со мной поделиться, дорогая, – она всегда ведет себя со мной так только при отце. Когда же мы остаемся наедине, она становится еще той сукой.

– Ты последняя с кем я стану делиться, – вылетает из меня.

– Айрис… – отец направляет на меня предостерегающий взгляд.

– Ты несправедлива ко мне, Риси. Я не желаю тебе ничего плохого.

– Мое имя Айрис. Запомни наконец раз и навсегда, – нервы окончательно сдают.

– Какая муха тебя сегодня укусила, дочь? Барбара твоя мачеха, и ты должна уважать ее.

– Она мне никто, – цежу сквозь зубы.

– Ну вот видишь, Уильям? Я же тебе говорила. Я стараюсь изо всех сил, но твоя дочь все время отталкивает меня, – снова включает обиженную актрису и поднимается со стола.

– Барбара, милая, – отец пытается остановить ее.

– Нет. Я лучше поднимусь в спальню и полежу, – демонстративно выходит из столовой, оставляя меня наедине с разъяренным отцом.

Глава 2

– За что ты ее так ненавидишь, Айрис?! Что она тебе сделала?! – отец никогда не позволял себе повышать на меня голос.

– Неужели ты ничего не замечаешь, папа?

– Что я должен заметить?! Только не нужно говорить мне, что ей нужны от меня только деньги. Барбара любит меня, и я точно это знаю. А вот ты, похоже, никак не можешь смириться с тем, что в моей жизни появилась женщина, с которой я по-настоящему счастлив, впервые после твоей матери, – от напоминания о маме мое сердце обливается кровью.

– Не приплетай сюда мою маму. Она искренне любила тебя.

– И я ее очень любил, Айрис. Но так сложилась жизнь. Теперь у меня есть Барбара, и скоро она родит мне детей и твоих брата и сестру. И ты должна уважать ее, как полноправную хозяйку этого дома.

Поэтому ты хочешь сплавить меня? Чтобы я не мешала вашему с ней счастью?

– Я тебя услышала, отец, – не задаю вопросов, обреченно кивая головой.

– Я очень надеюсь. И насчет разговора давай пройдем в мой кабинет, – я до последнего надеялась, что он передумает.

Но, похоже, я своим поведением только укрепила его решение.

– Л-ладно, – на ватных ногах плетусь за широкой спиной отца словно на заклание.

Как только оказываемся в кабинете, ощущаю едва уловимый запах сигар и тяжелого мужского парфюма. Отец садится в кожаное кресло с высокой спинкой, больше напоминающее трон. А я же остаюсь стоять у двери, скрестив руки на груди и не в силах сдвинуться с места. Все тело сковало в напряжении.

– Подойди и присядь, Айрис. Не стой у порога.

Стараясь не упасть из-за дрожи в коленях, подхожу к креслу, стоящему напротив массивного стола из красной породы дерева, и сажусь в него, сцепив пальцы в замок до побелевших костяшек пальцев. Сердце норовит выпрыгнуть из груди и пуститься в бега.

На мгновенье повисает пауза, и раздражающий звук тикающих часов будто отмеряет последние часы моей свободы, действуя на нервы.

– Ты уже стала взрослой, дочка. Я не успел заметить, как быстро ты превратилась из маленькой девочки в красивую молодую женщину, – начинает отец и мне хочется прокричать, что это совсем не так.

– К чему ты это говоришь, папа? – лучше пусть он скажет прямо, а не будет медленно мучать меня.

– Тебе пора создать свою семью.

– Я никуда не спешу, – последние жалкие попытки вылетают из моего рта, но я знаю, что отец уже все решил.

– Сегодня приезжал Леонард. Ты ведь помнишь дядю Леонарда? Когда-то ты была влюблена в его младшего сына.

– Я помню и очень скучаю по Марти.

– Да. Он был хорошим парнем. Но речь не об этом, Айрис. В следующую пятницу Леонард придет к нам в гости со своим старшим сыном Джулианом для вашей с ним помолвки.

– Папа, не надо, – шепчу, ощущая, как становится дурно.

– Когда-то давно я пообещал Леонарду, что отдам тебя замуж за его сына, и я не могу нарушить обещание.

– Ты сам сказал, что я была влюблена в Марти, и я действительно мечтала выйти за него замуж в будущем. Но второго брата я даже не знаю, папа. Я ничего хорошего о нем не слышала, кроме сомнительной репутации. Как ты можешь так со мной поступать? Мы живем в двадцать первом веке. Я имею право сама выбирать, за кого мне выходить замуж.

– Возможно, вы понравитесь друг другу, – он будто не слышит меня.

– Нет. Это невозможно.

– Не спеши с выводами, Айрис. То, что ты его не знаешь, еще не значит, что он тебе не подходит.

– Ты вообще веришь в то, что сам говоришь?

– Верю, – отец отводит взгляд.

– А как же учеба? Я хотела продолжить учиться. Я уже отправила свои документы с несколько университетов и жду от них ответы.

– Этот вопрос ты уже будешь решать со своим будущим мужем.

– Да он вместе со своим папашей посадит меня под замок и заставит рожать им детей, – повышаю голос, ощущая, как от отчаяния на глаза наворачиваются слезы.

– Я не могу отказать Пенхази, Айрис. Как бы ни хотел. Он очень изменился за последнее время, и если я откажусь, он просто уничтожит все, что я так долго создавал, несмотря на нашу долгую дружбу.

– Значит, взамен ты готов пожертвовать мной?

– Возможно, все не так страшно, как ты думаешь, дорогая.

– Мама бы никогда тебе не позволила этого сделать! – выкрикиваю и подрываюсь с кресла, выбегая из кабинета.

Врываюсь в свою спальню и падаю на кровать, заходясь в безудержных рыданиях. Буквально за один день моя жизнь перевернулась. Чувство безысходности въедается в кожу миллионами болезненных игл. Захлебываюсь в слезах, хватаясь за голову. Плачу так, как никогда не плакала и отключаюсь от полного бессилия, когда одеяло пропитывается солеными слезами.

Просыпаюсь посреди ночи и кидаю взгляд на часы, показывающие почти три часа. Переодеваюсь в ночную сорочку и, достав тетрадь, сажусь на подоконник, посмотрев в окно на светящийся серебристый шар луны. Сегодня он особенно ярко светит, освещая своим светом комнату.

Открываю тетрадь на первой попавшейся странице и читаю строчки, написанные красивым, почти каллиграфическим почерком.

«11 февраля 2007 года

Привет, моя милая доченька. Я решила сразу написать в дневник, как только впервые почувствовала, как ты толкнулась, сделав это несколько раз. Это было настолько необычно, что вызвало у меня смех и что-то очень трепетное в груди. Я хочу, чтобы ты знала, что каждый день, пока ты растешь во мне, я люблю тебя еще больше. Сегодня на улице аномальный снегопад, и я впервые вижу столько много снега со дня моего переезда в Филадельфию.