Я не просто хочу это боди, мне оно нужно позарез. Сегодняшний наряд должен быть красноречивей слов. Пусть Эллиот поймет: я готова. Я того стою. Это мое «The Emancipation of Mimi».

Еще раз проверяю ценник, на всякий случай.

Триста шестьдесят восемь фунтов.

И у кого есть такие деньги? Создай диаграмму Венна и поймешь: позволить себе это боди и вдобавок хорошо в нем выглядеть может только бывшая жена русского олигарха, и то одна на весь мир.

Тянусь к сумочке и пытаюсь нашарить небольшой металлический диск, который купила на «Ибэй» для такого случая. Поверхность прохладная, гладкая. Я посмотрела два-три видео на «Ютьюбе», но ни разу еще не пользовалась съемником для клипс.

«Это не воровство», – напоминаю себе я. Речь ведь о боди, которое сшили на потогонной фабрике бедные камбоджийские дети возраста Дилана. Вообще-то, с моей стороны это знак протеста. Сознательный отказ от норм позднего капитализма.

И все же я ищу взглядом камеры на потолке. Надеюсь, их не вешают в примерочных.

Левой рукой прижимаю съемник к клипсе и жду щелчка, как учили в видео. Стою, задержав дыхание, и тут в дверь бодро стучат.

– У вас все хорошо? – интересуется приторный голос.

С перепугу роняю съемник. Он падает на пол, как космический корабль, потерпевший крушение, на плюшевый ковер в примерочной «Селфриджес». Спасибо, Господи, за двери без зазора.

– Да, все нормально! – громковато отвечаю я.

– Если нужен другой размер, скажите, – щебечет голос. – А если желаете полностью обновить гардероб, предлагаем шопинг с нашим профессиональным стилистом.

– Спасибо, – скриплю я.

Сердце стучит, как барабан. Наверное, это плохая затея. Да что там «наверное» – плохая, и все. А разве есть выбор? Мне очень нужно это боди.

Опускаюсь на обитую тканью скамеечку и жду, пока стихнут шаги продавщицы. Уже представляю, как сижу напротив Эллиота за уютным столиком и мы обмениваемся сплетнями – кто переборщил с оземпиком, кто в четвертый раз разводится. В один прекрасный миг он отодвинет в сторону бокал вина, посмотрит мне в глаза.

«А если серьезно, Флоренс, – скажет он, – ты всегда была звездой «Девичника». Как тебя уговорить вернуться в студию? Запишем сольный альбом».

От удовольствия мурашки бегут по коже. На самом деле я не знаю, что Эллиот хочет обсудить – по телефону он говорил довольно уклончиво. Но раз уж приглашает на ужин в свой последний день в Лондоне, наверняка новость хорошая.

Так, все. Времени мало. Делаю глубокий вдох и вновь подношу металлический съемник к клипсе.

Телефон на другом конце примерочной разрывается от уведомлений. Дзынь-дзынь-дзынь.

Двадцать семь новых сообщений, все от сент-анджелесских мам. Да, у этих стерв с головой не в порядке, но двадцать семь?.. Необычно.

Открываю чат. Сообщения появляются быстрее, чем успеваю прочесть.

В ШКОЛЕ ЧП!

БЫСТРЕЕ СЮДА!

Внимательно смотрю на экран – хочу разобраться, что случилось.

ПОЛИЦИЯ УЖЕ ЕДЕТ!

Накатывает слабость.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? – пишу я.

Молчание. Под ложечкой сосет. Еще одна попытка:

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

Остальные матери меня словно не замечают. Сообщения тотчас прекращаются. Накидываю на боди толстовку и мчусь из примерочной к эскалатору. С колотящимся сердцем пишу Дилану:

Все нормально? Ответь! – велю я. – Сразу, как получишь!

Вытираю пот со лба и не отрываю взгляда от телефона в ожидании ответа.

Заходил 4 часа назад, – издевается надпись на экране.

Однажды я потеряла Дилана в торговом центре. Ему было четыре-пять, и я поволокла его в «Уэстфилд» вернуть платье, которое уже один раз надевала на свидание. Пока доказывала высокомерному кассиру, что на ткани нет следов дезодоранта, упустила Дилана из виду. Всего на секунду. На секунду, не больше. Смотрю – а его нет.

«Дилан!» – закричала я.

Тишина.

«А чего ждать от мамаши-хабалки, которая хочет вернуть ношеное платье?» – говорил взгляд кассира. Я позабыла о платье и носилась по магазину, обращалась к другим покупателям:

«Вы не видели мальчика примерно такого роста, в синей рубашке?»

С колотящимся сердцем успела расспросить человека четыре, и тут Дилан выскочил из-за вешалок.

«Бу!»

Меня чуть не вырвало прямо на пол. На смену облегчению пришла злость: «С ума сошел?! Я уж думала, ты потерялся!»

Он ударился в слезы. В автобусе мы оба украдкой всхлипывали.

Эскалатор в «Селфриджес» резко останавливается, и меня выдергивает из воспоминаний в реальность. Петляю между парфюмерных островков, уворачиваясь от брызг, пока не добираюсь до таблички «Выход на Оксфорд-стрит».

Добегаю до тротуара, жадно хватая ртом прохладный воздух. Бестолковые туристы ходят стадами, как мычащий скот, фотографируют дурацкие рождественские украшения, витрины магазинов и собственные придурковатые лица.

– С дороги! – рявкаю я, протискиваясь через толпу к черному такси. – Холланд-парк! Побыстрее! – это уже водителю.

Проверяю телефон. Сообщений нет. «Господи, прошу, пусть будет как тогда, в торговом центре. Пусть с ним все будет хорошо», – беззвучно молюсь я.

Нервы натянуты, как кожа на барабане, на котором отбивают один такт:

Только не Дилан. Только не Дилан. Только не Дилан.

7

Холланд-парк

Пятница, 15:01

До школьных ворот остается два блока, и тут мои уши пронзает первый крик.

Вопли и стоны со всех сторон одновременно. Кучка нянь сгрудилась поодаль, они плачут и перешептываются. А перед ними, ближе к воротам, другая группа, и все в ней пылают праведным гневом. Матери.

Голова гудит, как самолет, набирающий высоту.

Дилан.

Привычный порядок нарушен. Директриса, Никола Айви, стоит у главных ворот и крепко сжимает записную книжку, будто спасательный плот, а на лице у нее затравленное выражение. Ей около сорока пяти, она крашеная (явно дома) шатенка с зубами типичной курильщицы. Ее присутствие у школьных ворот – зловещий знак: мисс Айви обычно отдает повседневные заботы о школе мисс Шульц, а своим посещением удостаивает только благотворительные вечера. Значит, случилось что-то серьезное.

– Прошу родителей и опекунов… – начинает мисс Айви, без особой надежды обводя рукой растущую толпу.

А возмущенные матери забрасывают ее вопросами, как ручными гранатами.

– Где наши сыновья?! – вопит Аллегра Армстронг-Джонсон, пытаясь удержать рвущуюся с поводка собаку.

Хоуп Грубер размахивает песочного цвета сумкой от «Боттега Венета», как оружием.

– Говорите, что случилось!

– Школа закрыта, – слабо отзывается мисс Айви и бросает отчаянный взгляд на заместительницу, Хелен Шульц, а та рыдает в платочек, даже не скрывая, что от нее никакой пользы.

Клео Рисби выходит вперед.

– Немедленно объясните, что случилось!

Мисс Айви встревоженно смотрит на собрание матерей. Руки у нее дрожат. Ничего хорошего не жди.

– Ученик пятого класса, он… Как бы сказать… Похоже, он… – Она умолкает, глядя на Клео. – Полиция прибудет с минуты на минуту. Давайте лучше подождем.

Толпа возмущенно гудит. Мисс Айви сдается, вновь шевелит губами, но поздно. Я оглохла от ужаса, и в голове бьется лишь одна отчаянная молитва: «Только не Дилан. Только не Дилан. Только не Дилан».

Пробираюсь к мисс Айви сквозь толпу. Она что-то слабо возражает, когда я толкаю ее плечом, чтобы пройти к воротам. У синей двери, наверху лестницы, ссутулившись, стоит мисс Шульц – трудно себе представить более неподходящего охранника. Ее бежевая гетра сползла до лодыжки, обнажая паутину варикозных вен.

– Пустите, – велю я, но мисс Шульц не слышит за звуками собственных рыданий. Вдалеке воет сирена. – Пустите! – кричу я громче, и она уходит с дороги. К моему удивлению, синяя дверь без особых усилий открывается с тихим щелчком. Голос мисс Шульц затихает вдали:

– …поиск пропавшего… весьма необычно… сотрудничество с органами власти…

Захожу в тускло освещенный коридор, пахнущий грязными носками и свежим мелом.

– Дилан? – кричу я в темноту, потому что никаких дверей не видно.

Когда глаза привыкают к темноте, передо мной оказывается целая толпа мальчиков, да все не те, Дилана среди них нет. Они вертятся и шушукаются у стены коридора.

Учитель биологии мистер Демпси мчится ко мне, размахивая руками.

– Как вы… Школа закрыта! – заявляет он, поправляя на носу очки с толстыми стеклами. – Вам сюда нельзя.

Прохожу мимо и спешу по лестнице к кабинетам.

– Дилан! – кричу я в пустоту.

Не вижу, что там сбоку от меня, и не слышу мистера Демпси, хотя он где-то за спиной. Душа словно покинула тело. Если с Диланом беда, какая угодно, нет смысла жить на земле. Спрыгну с крыши, и все.

Заглядываю в туалет.

– Дилан! Ты здесь?

Не верю в магическую дребедень, но клянусь: Дилан тут; я чую саму душу сына прежде, чем зрительный нерв успевает уловить его присутствие и передать в мозг связный сигнал. Я как в микроскоп вижу бледную кожу, пронзительно-зеленые глаза, россыпь веснушек на носу.

Мой единственный сын жив-здоров и невредим, сидит, прислонившись спиной к батарее.

– Привет, мам, – говорит он как ни в чем не бывало.

У меня впервые после примерочной в «Селфриджес» как груз с плеч падает. Я прижимаю Дилана к себе изо всех сил. Хочется сложить его, как бумажного лебедя, и спрятать в животе, где ему ничто не грозит.

Дилан поднимает голову. Лицо грязное, над бровью свежая царапина.

– Его нашли?

– Кого? – брякаю я. Облегчение столь сильное, что все остальное забылось. Хотя, конечно, пропал чей-то ребенок, и если его мать так же бросится к синей двери, ее поиски завершатся весьма печально.

– Алфи, – отвечает Дилан, не глядя мне в глаза.

Тревожный звоночек. Алфи? Алфи Рисби?

– Вот же черт!

Слышен топот со стороны лестницы, мистер Демпси громко возмущается насчет матери, которая «ворвалась без разрешения». Протягиваю Дилану руку и помогаю встать.

– Идем.

Тут в туалет врывается красный как рак мистер Демпси.

– Ага! – торжествует он. По его широкому мясистому лицу стекает пот. Он встает посреди прохода.

– Пустите, – холодно велю я.

– Вы с ума сошли? Полиция допрашивает всех, кто…

– С дороги, – я наклоняюсь и шепчу ему в ухо: – Или закричу.

Мистер Демпси удивленно вскидывает голову.

– Что? Вы мне угрожаете? Вы… Вам не давали разрешения забирать сына, – запинается он, однако пропускает нас.

Жестом прошу Дилана передать мне рюкзак и закидываю его себе на плечо.

– Идем! – велю я и сбегаю вниз по лестнице, держа Дилана за руку и стараясь не запнуться о вытянутые ноги его одноклассников в серых брюках.

– Я сообщу в полицию! – кричит нам вслед мистер Демпси.

Толкаю тяжелую дверь с надписью «Служебное помещение» в конце коридора. Мы на школьной кухне; всюду блестящие металлические поверхности и пластиковые подносы.

– Здесь же есть служебный вход, правильно? Через который продукты загружают? – сердце по-прежнему бешено стучит. Интересно, Дилан видит, как мне страшно?

– А я откуда знаю? – он пожимает плечами. – Я сюда раньше не заходил.

Мой взгляд мечется по посудомоечным машинам, ведеркам с моющим средством, огромным бутылям с кетчупом и горчицей, держателям для салфеток. А вот и мигающий зеленый знак «ВЫХОД». Слава богу!

Опять хватаю Дилана за руку.

– Идем.

На улице только начинает темнеть. Мы вышли к зоне разгрузки рядом с парковкой для персонала и теперь стоим молча. У меня на спине до сих пор рюкзак Дилана, я сжимаю его потную ладошку. Отпускать страшно, да он и не возражает. С другого конца школы доносится вой сирен и крики. Кто-то говорит в рупор.