– Согласен, куда же деваться? – вздохнул Котин. Он немного помолчал, а потом, махнув рукой, словно отрубив что-то невидимое, сказал: – Ладно, бери Егора Малкина. Он в разведке почти столько же, сколько и Воронин – полтора года. Мужик хотя не очень молодой, зато неглупый и очень осторожный. Это и хорошо: никогда на рожон не полезет и ни себя, ни других не выдаст. Не паникер, в общем. Исполнительный, но не очень инициативный, я бы сказал. Подойдет тебе такой вариант?

– Подойдет, – согласился Шубин. – Тем более что полковник Ларионов обещал прислать мне еще двух опытных разведчиков из своей дивизии.

Ларионов лично привез в расположение бригады Соколовского для выполнения важного задания двух разведчиков из своей дивизии – старшего лейтенанта Михаила Одинцова и лейтенанта Игоря Зеленчука. Одинцов был старше Шубина на два года, а Зеленчук, хотя ему был всего-то двадцать один год и в разведку он пришел только год назад, уже показал себя, заслужив орден Славы третьей степени и повышение в звании с младшего лейтенанта до лейтенанта. Для Шубина такая рекомендация, как награждение орденом, была даже выше рекомендаций самого полковника Ларионова, который лично и представил Глебу своих подчиненных. Боевые ордена на войне не за красивые глазки выдаются – это понимать надо.

Лейтенант Ребров, который должен был отправляться вместе с разведчиками и помочь партизанам с подрывом моста, прибыл с нагруженной взрывчаткой и минами телегой, когда начало смеркаться и все, кто должен был уходить на задание, уже собрались возле землянки штаба бригады в ожидании команды. С ним прибыл и радист, присланный подполковником Субботиным, который должен был сменить Миколу Яценюка и вместо него остаться в партизанском отряде для связи с 3-й гвардейской армией.

Клименко и другие партизаны встретили Реброва с такой радостью, словно он был не подрывником, привезшим опасный груз, а Дедом Морозом с новогодними подарками. Они окружили его и наперебой начали расспрашивать о том, сколько и какой конкретно взрывчатки он привез, какие мины будут использованы и насколько они будут эффективны при подрыве. Ну и все такое прочее, вопросам не было конца.

– Товарищи партизаны! – поднял руки Ребров. – Давайте я на все ваши вопросы буду отвечать во время перехода. Я и так приехал поздно, и нам пора уже выдвигаться. Я правильно говорю, товарищ капитан? – обратился он к Шубину, но тот не успел ответить, так как из штабной землянки вышел Соколовский со словами:

– Да-да. Мы уже готовы и ждали только вас, лейтенант. Что ж… – оглядел он разом притихших бойцов. – Кажется, все в сборе… Если бы я был верующим, то сказал бы вам: «С Богом!» Но я не скажу вам этих слов, потому как Бог, даже если бы он и был, никак не смог бы помочь вам в вашем трудном, но весьма важном для всей нашей страны деле – деле приближения победы. Поэтому я не стану говорить вам ни этих, ни других банальных слов, которые полагаются в таком случае. Давайте просто присядем на дорожку и помолчим…

Соколовский первым присел на небольшой пенек, а все остальные по его примеру сели там, где нашли себе место: кто-то на край телеги, кто-то на такой же небольшой пенек, а кто-то даже просто на траву или на дорогу, если не нашлось для него пня или места в телеге.

Глядя на серьезные лица людей, сидевших в глубоком молчании, Шубин видел на них не просто желание выстоять, все преодолеть и выполнить любую поставленную перед ними задачу. Люди верили в скорую победу над фашистскими захватчиками, это было видно и по их лицам, и по их глазам, еще по тому, чего и определить с первого взгляда нельзя. Вера – понятие всеобъемлющее, оно захватывает человека целиком.

Едва Шубин встал и повернулся к Соколовскому, чтобы подойти к нему за последними распоряжениями, если таковые найдутся, как почувствовал, что кто-то решительно взял его за локоть. Обернувшись, увидел перед собой Володю Теткина. А как только увидел, так сейчас же и вспомнил, что обещал ему поговорить с Соколовским по поводу его, Теткина, перевода в партизанский отряд. Обещал, но за всей суетой, связанной со сборами, забыл о своем обещании. Он хотел было сказать мальчику что-то оправдательное, извиниться, но тут к ним подошел и сам полковник.

– Что, Володя, ты тоже наших разведчиков проводить пришел? – спросил он у Теткина.

Паренек вопросительно посмотрел на Шубина. Его глаза блестели, и было в его взгляде такое ожидание и надежда, что Шубин решился:

– Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться.

Соколовский с интересом и удивлением посмотрел сначала на подростка, а потом и на Шубина.

– Давай, обращайся, – разрешил он.

– Вот Володя просится идти с нами. Хочет в партизанском отряде остаться. Говорит, что там от него больше пользы будет, чем оставаться при бригадных лошадях нянькой. – На последних словах Глеб невольно улыбнулся и посмотрел на мальчика.

Полковник тоже посмотрел на Володю. И под его серьезным, можно даже сказать, суровым взглядом подросток сник. Соколовский покачал головой и сказал:

– Что, надоело крутить хвосты кобылам?

Мальчишка молчал, потупив голову, но потом, словно очнувшись от своей нерешительности, смело посмотрел прямо в глаза Соколовскому и заявил:

– Надоело. Хотя дело не в лошадях вовсе. Надоело быть все время за спинами других. Я уже достаточно взрослый, чтобы и в разведку ходить, и вообще… Я и стрелять уже хорошо научился. Кого хотите, спросите. Я немцев бить хочу! Мне за мать, за сестру отомстить надо! – воскликнул он с жаром. – Вон у партизан, дядька Иван говорит, такие, как я, пацаны и девчата на задания в тыл к немцам ходят. И я тоже могу. Чем я хуже?

– Могу или хочу? – прервал его Соколовский. – Это, брат, две разные вещи – хотеть и мочь. Те ребята, что в партизанском отряде, можно сказать, с начала войны в оккупации…

Сказал и вдруг резко замолчал, вспомнив, что и Володя к нему в бригаду тоже из оккупированных, а потом и освобожденных территорий попал. И пережить ему пришлось ничуть не меньше, а может, даже и больше, чем тем ребятам.

– Послушай, – положил полковник свою большую ладонь на угловатое плечо подростка, который стоял, опустив голову и глядя себе под ноги. – Ну что я Миколе скажу, когда он обратно в бригаду вернется? Как объясню, что отпустил тебя в партизанский отряд? Можно сказать, отправил в неизвестность. Он ведь к тебе как к сыну относится, ты это сам знаешь. Как мне ему в глаза смотреть, если ты уйдешь?

– А что, дядька Микола обратно вернется? – с удивлением посмотрел Володя на полковника. – Я думал, что его на все время отправили в отряд…

– Нет, конечно, – усмехнулся Соколовский. – Он выполнил задание и скоро вернется обратно. Вот ему на замену дали человека, – Соколовский оглянулся в сторону неторопливо удалявшегося обоза. – Ефрейтор Сапрыкин его сменит. Видел ведь его?

– Видел, – кивнул парнишка. – Длинный и носатый такой, с раскосыми, как у татарина, глазами. Этот?

– Он самый, – ответил Соколовский. – Так что же – ты остаешься или все равно хочешь уйти?

Володя помолчал. Видно было, что в душе его борются два желания. Одно – остаться и дождаться Миколу Яценюка, к которому он был очень привязан, а второе – стать настоящим бойцом и по-настоящему начать сражаться с фашистами.

– Отпустите меня, товарищ гвардии полковник, – наконец сказал Володя. Второе желание явно пересилило первое. – Я с дядькой Миколой встречусь и сам с ним поговорю. Объясню ему все. Ну, не могу я сидеть сложа руки. Не отпустите – сам убегу…

– Ага, убежит он, – усмехнулся Соколовский. – Плохо у тебя с воинской дисциплиной, боец Теткин. За «убегу» знаешь что полагается? – чуть насмешливо посмотрел на мальчика полковник, но потом взгляд его смягчился, и он произнес: – Почему ты раньше не подошел ко мне и не сказал о своем желании? Теперь уже поздно. Никто тебя ждать, пока ты соберешься, не будет. Так что придется тебе остаться…

– Не надо меня ждать! – воскликнул паренек, перебивая полковника. – Я уже собранный. Вот! – Он поднял стоявший возле его ног сидор. – Мне повар Гуляев и тушенки с собой дал, и хлеба, и нож у меня есть… – Он помолчал и с сожалением добавил: – Вот только автомат мне пришлось вернуть Диденко. У меня своего оружия нет.

– Ты глянь, какой шустрый! – покачал головой Соколовский и посмотрел на молчавшего во время этого разговора Шубина. – А ты что думаешь, капитан?

Глеб нетерпеливо топтался, глядя в ту сторону, в которую ушел его отряд, и сказал:

– Надо идти.

– Идите оба, – махнул рукой в сторону леса Соколовский и, развернувшись, зашагал, не оглядываясь, к штабной землянке.

– Бегом марш, боец Теткин! Не отставать! Отставание будет считаться дезертирством! – приказал Глеб и быстрым шагом направился догонять скрывшийся в лесной чаще отряд.

Глава третья

К реке отряд шел по уже знакомой дороге. Снова пришлось идти вверх по течению, чтобы добраться до брода. Из леса на открытое место не выходили, чтобы не быть замеченными немцами. Немцы и без того в последнее время нервничали в ожидании наступления наших войск и поэтому обстреливали берег не просто с упорной периодичностью, а практически не переставая. Создавалось впечатление, что все обстрелы, будь то пулеметный, минометный или артиллерийский, велись по определенному графику. Замолкала артиллерия, вместо нее начинал бить пулемет, заканчивались в пулеметах ленты – в игру вступали минометы. Кроме того, всегда оставалась опасность нарваться близ берега на мины, которые немцы также периодически устанавливали со своей стороны на берегу вдоль всей линии фронта. Они устанавливали, а наша артиллерия их с такой же периодичностью уничтожала. Артиллеристы действовали по наводке разведчиков, которые постоянно дежурили на этом плацдарме и фиксировали координаты установленных немцами мин. Сначала разведчики и бойцы стрелковой дивизии и бригады Соколовского сами пробовали отгонять огнем из снайперских винтовок и автоматов немецких саперов от берега. Но фашисты выявляли такие засады и били по ним прицельно или из пулеметов, или из гранатометов. Пришлось сменить тактику и уничтожать мины, передавая координаты места их установки. Так получалось даже эффективнее. Но немцы не оставили идею минирования берега, и игра в кошки-мышки продолжалась…

Шубин оставил Володю Теткина в распоряжении Ивана Клименко, а сам пошел вперед. Обогнав обоз и идущих рядом с телегами бойцов партизанского отряда, он догнал своих разведчиков. Энтин и Жуляба хорошо знали дорогу до переправы еще по прошлой операции и шли на пару сотен шагов впереди всего отряда. За ними шагали Михаил Одинцов и Игорь Зеленчук. Следом, тихо переговариваясь, шли Егор Малкин и радист ефрейтор Сапрыкин. Похоже, что эти два уже немолодых бойца сразу же нашли общий язык и общие темы для разговоров. При приближении Шубина оба замолчали и вопросительно посмотрели на командира. Но тот ничего не сказал и прошел мимо. Пока они были на своей территории, тихие, не по делу разговоры никому не могли ни помешать, ни навредить.

– Я так понял, что переправляться будем через брод? – спросил у Глеба Зеленчук.

– Все верно, – ответил Шубин. – Об этой переправе мы только вчера и узнали – партизаны нам на нее указали. До этого мы с ребятами переправлялись вплавь – вон там, неподалеку, – указал он рукой в сторону берега. – Мы сейчас как раз мимо того места проходим. А до брода нам еще километра три с половиной топать. Хоть и далековато, зато спокойнее. Немцы не в курсе, что там есть мелкое место, и предполагают, что опасности им ждать не от кого. Там и переправимся.

Глеб немного помолчал, давая возможность бойцам задать еще вопросы, если таковые у Зеленчука или Одинцова возникнут. Но оба молчали, и он продолжил:

– Правда, переправляться придется долго. Груженые телеги там не пройдут. Для них глубоко, да и наносы на изгибе реки песчаные, колеса вязнуть будут. Придется брички разгружать и все, что в них есть, на себе перетаскивать.

– А моста нигде поблизости нет? – спросил Шубина ефрейтор Сапрыкин.