Однако находились и те, кто оценивал деятельность Деткомиссии весьма критично. Так, Крупская с усмешкой говорила, что принцип ее работы: «беспризорных изловить, в детдома их посадить». А во многих советских и более поздних фильмах есть сцены, когда беспризорники наотрез отказываются идти в детдома. И это было правдой! Причины были веские. Вот доклад бригады, которая в 1935 году проверяла московский детдом имени Дзержинского, рассчитанный на 350 детей, страдающих различными заразными (!) заболеваниями: «На день обследования в изоляторе имелось 446 человек, из них 377 больных (287 трахомой^[1], 71 лишаем, 51 сифилисом), остальные дети вполне здоровые, в том числе 54 дошкольника, вынужденные общаться с больными, и 33 ребенка, выздоровевших, но не выведенных из этого детдома. В результате имелось 29 случаев повторного заболевания из 33 детей уже выздоровевших. Среди нормальных детей имеются умственно отсталые и глухонемые. Кроме того, выздоровевшие трудновоспитуемые в комбинате живут до 3 лет, и не выведены в соответствующие учреждения.

Помещение комбината находится в исключительно запущенном состоянии: грязь и антисанитария. Во многих окнах нет стекол, бачков для питьевой воды нет. Баня находится в подвальном грязном помещении, где имеется всего лишь 30 шаек.

Комбинатом им. Дзержинского двое воспитанников, якобы выздоровевшие, были направлены в детский дом № 3 (станция Правда), в то время как они еще окончательно не были вылечены. Из-за этого в детдоме № 3 заболело лишаем 9 воспитанников.

В комбинате на внутренней лестнице отсутствуют перила. 29 сентября этого года с третьего этажа вниз пошел семилетний мальчик Витя Киселев, который упал с лестницы и разбился насмерть. Между тем даже 13 октября, когда изолятор посетила наша бригада, перила к лестнице еще не были сделаны. В изоляторе также не хватает для детей одежды, обуви. Нет посуды, и дети пьют чай из глубоких тарелок столовыми ложками. Никакой воспитательной работы не ведется. За непослушание детей раздевают и сажают голыми в отдельную комнату. Такие “порядки” приводят к тому, что даже больные дети вынуждены убегать из этого изолятора. Так, например, с 1 января по 30 сентября текущего года убежало 105 человек. Из этого числа побегов наибольшее количество – 58 (с июля месяца) – падает на момент, когда это учреждение переведено в ведение Горздравотдела…»

Кто такие морально-дефективные

Такое отношение к содержавшимся в детдомах детям обусловливалось тем, что их считали «морально-дефективными». Этот чиновничий термин возмущал многих, в том числе Крупскую, более теоретика, нежели практика педагогики. По приведенной выше статистике, около 70 % детей действительно страдали умственной отсталостью, но в большинстве случаев она была обусловлена не органическим поражением мозга, а чудовищными условиями жизни и отсутствием образования. Недаром нарком просвещения Луначарский отмечал, что «ненормальный ребенок – результат ненормальных условий». И вот этих несчастных, озлобленных детей, малолетних алкоголиков и наркоманов, детей, переживших насилие, надо было наставить на путь истинный.

Нашелся человек, который сумел это сделать. Звали его Антон Семенович Макаренко. С 1920 по 1928 год он руководил колонией для малолетних преступников, «для морально-дефективных детей», расположенной недалеко от Полтавы. Уже при Макаренко эта колония стала носить имя Максима Горького. Потом Макаренко сняли с должности и отправили на аналогичную работу в «коммуну имени Дзержинского» под Харьков. «Нет дефективных детей, есть дефективное отношение к ним», – сформулировал Макаренко; проблему он признавал и видел два пути ее решения – коллектив и труд.

С трудом все более-менее ясно: детей надо было приучить ежедневно трудиться, принося пользу и детскому дому, и самим себе. Не воровать, не продавать себя за еду и выпивку, а именно трудиться, приобретая нужную, ценную профессию, а уже благодаря ей – жизненные блага.

С коллективом было сложнее. Макаренко выделял три уровня: первый – это просто стадо с педагогом в качестве пастуха; второй – то же стадо, но в котором уже выделились вожаки, на которых «пастух» может переложить часть обязанностей; ну а третий – это культурная общность, где есть свои лидеры, самоуправление и где каждый знает свое место. Такой коллектив полностью автономен, взрослые выполняют только представительские и контролирующие функции.

Но чтобы стадо развилось в самоуправляемый коллектив, педагог должен был запустить этот процесс, выявив неформальных лидеров, перетянуть их на свою сторону и дать им полномочия – самые широкие, диктаторские. И уже эти лидеры из числа самих беспризорников должны были объяснить остальным на понятном им языке, почему для них же выгоднее подчиниться учителю и принять правила.

Одна из работавших в колонии учительниц – Надежда Остроменцкая – рассказывала о том, что воспитанники должны были сами приносить из леса гибкие ветки и палки, которые потом использовались для телесных наказаний. Эта история многократно оспаривалась – но уже позднее, когда коллектив развился, и дети научились понимать иной, не палочный, язык. А вот на первом, самом низшем, «диктаторском» этапе такое вполне было возможно.

Если кто-то из детей вел себя слишком нагло, срывал уроки, пренебрегал приказами преподавателей, то Макаренко считал физическое воздействие вполне допустимым и даже необходимым.

Это шокировало Крупскую, которая любила детей, но с реальными беспризорниками общалась не так уж много. И все же Крупская обращала внимание на то, что в детских домах детей произвольно зачисляли в категорию дефективных, используя ее как санкцию для применения разнообразных наказаний. «Термин “морально-дефективный” освободил их (педагогов) от всякой ответственности, и внутренне, и внешне, освободил от необходимости считаться с ребятами, уважать их человеческое достоинство, их личность, учиться подходить к ним, освободил их от самого обыкновенного человеческого побуждения помочь слабому. Термин “морально-дефективный” санкционировал преступное отношение к беспризорным детям. Для “морально-дефективных” ребят ввели карцер, “изолятор”, оскорбляющее обращение, – все позволено, с детьми ничего не поделаешь: они “дефективные”». Методы Макаренко она тоже во многом считала преступными, и именно с ее подачи педагог был снят с должности. Что касается беспризорников, то Крупская несколько наивно полагала, что никакие колонии вообще не нужны и что вчерашние воры и проститутки могут обучаться вместе с детьми из вполне благополучных рабочих семей.

Крупская создала свою педагогическую теорию, названную «теорией общественного воспитания». Она была несколько оторвана от реальности, максимально идеологизирована и основана на автократии. Правда, предпочитали использовать иной термин – «демократический централизм». Так же, как и Макаренко, она понимала, что внутри любого коллектива существуют свои лидеры. Но если Антон Семенович подходил к делу реально, то Крупская видела в роли лидеров только тех ребят, которые походили на эту роль с точки зрения идеологии, – а именно пионеров и отличников. Они должны были вести за собой остальную массу учеников, перевоспитывая их. Ну а во главе всего, по ее мнению, должен был стоять учитель, само собой, член партии. Она называла это «общественным воспитанием» и считала, что со временем «забота о содержании детей будет снята с родителей» и что «общество обеспечит ребенку не только средства к существованию, но будет заботиться о том, чтобы у него было все, что необходимо для того, чтобы он мог полно и всесторонне развиваться». Именно эта теория и стала впоследствии основой советской педагогики.

Таким образом, вышло, что две педагогические теории вступили в противоречие. Хотя на словах считалось, что ребенок – это активный член общества, на практике выходило, что он должен беспрекословно слушаться старших. Конечно, учителям было недосуг разбираться с самостоятельностью учеников, поэтому в реальных условиях победила вторая теория: просто так было удобнее для взрослых. Но в идеологии долгое время сохранялась первая. Это отлично высмеял Элем Климов в сатирической комедии 1964 года «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен». Герой картины, начальник пионерлагеря товарищ Дынин, произносит: «Дети! Вы – хозяева лагеря. Что от вас требуется? Дисциплина!»

Коррекционная педагогика

Конечно, среди «дефективных» детей были и те, чье отставание в развитии было обусловлено объективными причинами, чьи ограниченные физические и умственные способности были следствием тех или иных заболеваний. Было бы неправильным думать, что Советская власть не уделяла им внимания.

В 1920 году на базе годичных курсов по подготовке специалистов-дефектологов по инициативе педагога Всеволода Петровича Кащенко (брата знаменитого психиатра) был организован Учебный Институт дефектологии. Кащенко руководил им до 1927 года, а затем ему на смену пришел выдающийся психолог и педагог Лев Семенович Выготский, считающийся основоположником коррекционной педагогики. Сутью ее было преодоление детских «дефектов». Ученый подчеркивал: «Мы должны изучать не дефект, а ребенка с тем или иным дефектом». Такой подход определил отношение педагога к отклонениям в развитии детей не как к биологическому явлению, а как к социальному, и определил цель всей его педагогики – максимальную социализацию детей с теми или иными отклонениями в развитии. Стараниями Выготского в 1926 году был создан экспериментальный дефектологический институт (сейчас Институт коррекционной педагогики).

Хотя Выготский не разрабатывал методики воспитания и развития детей, но его концепции правильной организации обучения и воспитания стали основой многих развивающих программ и систем. На основе его разработок были созданы школы для слабослышащих и глухих, для незрячих детей.

Ясли и детские сады

В те времена вовсе не считалось, что мать должна испытывать перманентное счастье, ухаживая за ребенком 24 на 7. Идеалом советской женщины была не домохозяйка, вечно занятая на кухне и по дому, а «работница», то есть работающая женщина, делающая карьеру: пришла на завод ученицей, на пенсию вышла мастером, получила квартиру, пользовалась профсоюзными путевками…

Молодому советскому государству нужны были рабочие руки – в том числе женские. Для этого требовалось освободить женщину от домашнего труда, хотя бы частично. Нужны были детские заведения, где женщина, отправляясь на завод или в поле, могла бы оставить своего ребенка. К тому же это вполне согласовывалось с идеей общественного воспитания, которая распространялась не только на беспризорников, но и на тех детей, которые родились в полных, благополучных семьях. Последовательница Крупской, Злата Ионовна Лилина – заведующая отделом народного образования Петроградского исполкома, – писала: «Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи. Мы должны их взять на учет, скажем прямо – национализировать. С первых же дней их жизни они будут находиться под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ. Здесь они воспримут азбуку коммунизма. Здесь они вырастут настоящими коммунистами. Заставить мать отдать нам, советскому государству, ребенка – вот практическая наша задача».

В 1930-е годы партия и правительство приняли около 30 документов, касавшихся развития системы ясельной помощи. В структуре Наркомздрава было создано специальное ясельное управление. В его ведении находились не только ясли, но и пищевые станции, молочные кухни, детские консультации. В документах подчеркивалось, что от деятельности яслей зависела «возможность нормальной работы матерей на производстве» и «жизнь обслуживаемых яслями миллионов детей в возрасте от 1 месяца до 3 лет».

В начале первой пятилетки (1928) число ясельных коек едва превышало 30 тысяч, а к ее концу возросло почти до двухсот тысяч.

Ясли для грудничков строили вблизи фабрик и заводов (чтобы в обеденный перерыв мать могла проведать младенца и покормить его), для детей старше 1 года – рядом с жилыми кварталами.