Часы тикали, и с каждым их ударом я чувствовала, как трещина в моем сердце расширяется. Я не знала, что будет дальше, но чувствовала, что Амир не поверит в эту ложь, что он не остановиться и будет меня искать. Но я надеялась на то, что в другой стране его влияние и власть не действуют.

Глава 7

Очередь на паспортный контроль бесконечная, стою, сжимая паспорт и билет так, что пальцы немеют. Аэропорт гудит: голоса на десятке языков, скрип колес чемоданов, объявления, звучащие то на турецком, то на английском.

Капюшон толстовки надвинут низко, тень скрывает глаза, но я все равно чувствую себя уязвимой под яркими лампами зала. Москва так близко – ее холодный воздух, улицы, где я могу быть просто Софией, а не пешкой в чужой игре. Но вера в то, что побег удастся, тает с каждой секундой, как утренний туман над Босфором.

Оглядываюсь, выискивая угрозу в каждом лице. Мужчина с рюкзаком, женщина с ребенком, парень в наушниках – все кажутся подозрительными. Тень Амира витает повсюду, его власть душит даже здесь, в этом безликом месте.

Сердце колотится, но я заставляю себя дышать ровно. Еще несколько шагов, и я пройду контроль, окажусь в зоне вылета, где его руки не достанут.

Моя очередь. Протягиваю паспорт офицеру, избегая его взгляда. Он лениво листает страницы, и я чувствую, как пот стекает по спине, несмотря на прохладу кондиционеров. Штамп падает на страницу, офицер возвращает документ.

Выдыхаю, ощущая, как напряжение отпускает, но тут же замираю. Воздух тяжелеет. Поворачиваю голову и вижу их – двое мужчин, высоких, в черных рубашках и брюках. Их щетины аккуратно подстрижены, движения уверенные.

Люди Амира.

– Эй, что… – начинаю, но голос обрывается, когда они хватают меня за локти. Их пальцы впиваются в кожу, я дергаюсь, пытаясь вырваться. – Отпустите!

Мой крик тонет в шуме аэропорта. Бьюсь, но их хватка железная. Они тащат меня в сторону, прочь от стойки, прочь от свободы. Оглядываюсь, ища помощи.

Охранники у входа стоят неподвижно, их лица бесстрастны. Полицейский за стойкой перебирает бумаги, не поднимая глаз. Никто не вмешивается. Этот город принадлежит Амиру, и я в его ловушке.

– Пустите! – Рвусь сильнее, но один из мужчин сжимает мой локоть так, что боль пронзает руку. Они молчат, их лица пусты, но глаза горят холодной решимостью.

Паника захлестывает, сердце бьется, как будто хочет вырваться из груди. Все, что я сделала – записка, одежда на берегу, Мехмет, – рушится. Амир нашел меня.

Он всегда находит.

Они выводят меня через служебный выход. Ночной воздух бьет в лицо, пахнет асфальтом и выхлопами. У обочины ждет черный внедорожник, двигатель урчит. Один из мужчин открывает дверь и толкает меня внутрь.

Падаю на кожаное сиденье, задыхаясь от гнева и страха. Дверь захлопывается, машина трогается, унося меня прочь от аэропорта, от Москвы, от всего, что я почти обрела.

Хочу кричать, бить по стеклам, но сжимаю кулаки, пытаясь унять дрожь. Мужчина на переднем сиденье оборачивается и протягивает телефон. Его взгляд пуст, как у машины, выполняющей приказ. Беру телефон, пальцы дрожат, подношу к уху.

– Элиф, – голос Амира низкий, с ноткой насмешки. – Думала, можешь сбежать? Мы скоро увидимся. Не дергайся, если не хочешь проблем для своей семьи.

Ярость вспыхивает, обжигая горло. Этот человек смеет говорить со мной, как с добычей, которую уже загнал. Ненависть кипит, и я не могу молчать.

– Ты подонок, Амир! – Мой голос срывается, слова летят, как пули. – Думаешь, можешь запугать меня? Угрожать моим близким? Ты не человек, ты зверь! Я никогда не стану твоей, слышишь? Можешь держать этот город в страхе, но меня не заставишь подчиниться! Лучше умру, чем буду твоей марионеткой!

Тишина на другом конце тяжелая. Короткий смешок, острый, как нож, прорывается.

– Страсть, Элиф, – говорит он, и в его тоне мешаются восхищение и угроза. – Мне это нравится. Но страсть гаснет, если ее не подпитывать. Мы поговорим, когда приедешь. И ты будешь говорить иначе.

– Никогда! – кричу я. – Ты не купишь меня, не сломишь! Я не твоя вещь, и твои угрозы не заставят меня склониться! Ты можешь пугать Лейлу, отца, весь этот город, но я не такая! Я скорее разобьюсь, чем стану твоей!

Он молчит, но я слышу его дыхание – спокойное, уверенное. Это бесит меня еще больше.

– Ты зря тратишь силы, – говорит он. – Твой побег был глупым. Ты знала, что я найду тебя. И теперь ты знаешь, что будет с твоей семьей, если ты не угомонишься.

– Угрожай сколько хочешь, – огрызаюсь. – Моя семья не твоя собственность. Ты не бог, Амир, ты просто человек, который думает, что деньги и страх дают ему право на все. Но я не продаюсь!

– Ты ошибаешься, – голос становится жестче. – Это не о деньгах. Это о власти. Ты можешь бежать, кричать, ненавидеть меня, но ты уже в моем мире. И здесь мои правила.

– Правила? – почти смеюсь, но смех горький. – Твои правила – это цепи. Ты хочешь посадить меня в клетку. Я вырвусь, даже если придется выжечь этот город дотла!

– Смелые слова, – отвечает мужчина, слышу в его голосе тень улыбки. – Но смелость без силы – просто шум. Ты умная, Элиф. Ты знаешь, что проиграешь. Твой отец знал это, когда согласился.

– Мой отец был сломлен тобой! – кричу я, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Ты использовал его слабость, его болезнь, чтобы манипулировать им. Ты не мужчина, ты трус, который давит на слабых!

– Твой отец сделал выбор, – его голос холоден, как мрамор. – Он выбрал семью. А ты? Ты бежишь, оставляя их. Лейлу. Айлин. Селин. Ты думаешь, они будут в безопасности, если ты исчезнешь?

Я задыхаюсь от ярости. Его слова бьют, как кулаки, но я не сдаюсь.

– Не смей говорить о моей семье. Ты угрожаешь им, чтобы держать меня на поводке. Но я не собака, Амир.

– Ты упрямая, – в тоне появляется что-то новое, почти любопытство. – Это делает игру интересной. Но упрямство не спасет тебя. Ты приедешь, и мы поговорим. Лицом к лицу. И ты поймешь, что бежать некуда.

– Я убегу. Я всегда найду способ. Ты не удержишь меня.

– Посмотрим, – отвечает он, и связь обрывается.

Швыряю телефон на сиденье, слезы обжигают глаза. Ненависть к нему пылает, сжигая изнутри. За его власть, его наглость, за то, как он играет с моей жизнью. Машина мчится по ночным улицам, огни Стамбула мелькают за окном.

Надежда ускользает. Я была так близко к свободе, но он быстрее, хитрее, сильнее. Как он узнал? Кто-то из дома предал меня? Или его люди следили за мной с самого начала?

Не сдаюсь. Не ему, не этому городу, не долгу, который отец повесил на меня. Вспоминаю Лейлу – ее заплаканное лицо, злость, обвинения, что я украла ее мечту. Она не понимает, что я защищаю ее. Амир уничтожил бы ее.

Машина сворачивает на узкую улицу. Вдалеке блестит Босфор, на его водах уже блестит солнце. Этот город красив, но его красота душит. Вспоминаю маму – ее волосы, голос, твердивший, что я должна быть сильной.

Она бы боролась. И я борюсь.

– Куда вы меня везете? – спрашиваю, глядя в затылок мужчины впереди. Он молчит, лишь обменивается взглядом с водителем. Их молчание громче слов.

– Передайте ему, что я не боюсь, – продолжаю, гнев пульсирует в висках. – Пусть угрожает, посылает своих псов, но я не стану его игрушкой.

Мужчина чуть поворачивает голову, тень улыбки скользит по его лицу – усталая, будто он слышал это не раз. Стискиваю зубы, гнев борется с отчаянием. Они не ответят. Их задача – доставить меня к Амиру.

Машина тормозит у высокого забора. За ним – особняк, укрытый пальмами и кипарисами, его окна горят в утреннем свете. Меня вытаскивают наружу. Не сопротивляюсь – не из слабости, а чтобы сберечь силы.

Они понадобятся для войны, которая ждет впереди. Стою на гравиевой дорожке, ветер с Босфора холодит кожу. Поднимаю подбородок, готовясь встретить его. Пусть видит, что я не сломлена. Пусть знает, что я не подчинюсь.

Глава 8

В ппросторном холле особняка Амира, и воздух здесь тяжелый, пропитанный ароматом сандала и чего-то резкого, металлического. Полы из черного мрамора блестят, отражая свет хрустальной люстры, чьи подвески тихо звенят над головой.

Стены украшают мозаики с замысловатыми узорами, похожими на арабески в старых мечетях, но их красота холодна, как ледяной ветер. Этот дом – крепость, выстроенная для власти, а не для уюта.

Высокие арки, резные двери, золотые акценты – все кричит о богатстве..

Мужчины в черных рубашках, что притащили меня сюда, исчезли, оставив одну. Я не боюсь – или заставляю себя в это верить. Сердце колотится, но я держу спину прямо, подбородок поднят.

Этот дом не сломит меня, как и голосу его хозяина в телефоне. Я здесь, но я не добыча.

Шаги эхом отдаются по мрамору, оборачиваюсь. Из бокового коридора выходит мужчина – молодой, лет двадцати пяти, с острыми чертами лица как лезвие. Внешне он напоминает Амира: те же высокие скулы, темные брови, но глаза светлее, с зеленоватым отблеском, как море у островов.

Он обнажен по пояс, кожа блестит от пота, а на руках и торсе – пятна крови, свежие, алые, как гранатовый сок. Грудь вздымается, будто он только что вышел из боя, взгляд – наглый, дерзкий – цепляется за меня, как острый крючок.

За его спиной приоткрыта дверь, в щели вижу тень комнаты: темные стены, стул, перевернутый на полу, и что-то, похожее на лужу крови, поблескивающую в тусклом свете. Запах железа становится сильнее, мой желудок сжимается.

Там кого-то били. Или хуже. Убивали?

– Ну, вот и ты, – голос мужчины низкий, с хрипотцой, пропитанный высокомерием. Он вытирает руки о полотенце, небрежно, будто кровь – это просто грязь. – Элиф, да? Та самая, из-за которой весь этот цирк. – Он ухмыляется, обнажая белые, ровные зубы, а я снова чувствую, как гнев закипает.

– А ты кто? – скрещиваю руки, глядя мужчине в глаза. – Еще один пес Демира? Или просто любитель пачкаться в крови?

Его брови взлетают, но ухмылка не гаснет. Мужчина делает шаг ближе, и я невольно напрягаюсь, но не отступаю. Его присутствие – как раскаленный песок, обжигающий кожу.

Он выше меня на голову, мускулистый, но не громоздкий, темные волосы зачесаны назад, открывая лоб. Кровь на его коже кажется почти декоративной, как часть этого жестокого мира.

– Пес? – он смеется, коротко, резко. – Я Керем, младший Демир. Брат твоего жениха. И, знаешь, ты не совсем то, что я ожидал. – Его взгляд скользит по мне, от капюшона до кроссовок, и в нем нет ничего, кроме наглой оценки. – Думал, ты будешь… поскромнее. А ты вся такая колючая, как кактус на базаре.

Стискиваю зубы, чувствуя, как жар гнева разливается по венам. Его слова – как уколы, но я не собираюсь молчать.

– А я думала, что в семье Демиров хотя бы один человек умеет держать язык за зубами, – огрызаюсь, прищурившись. – Но, видимо это не так.

– Да уж, вижу, ты весь в брата, – я делаю шаг ближе, мой голос режет, как нож. – Может, вместо того, чтобы пялиться на меня, займешься делом? Например, отмоешься от этой дряни. – Киваю на его окровавленные руки, и мой тон острый и колкий. – Или это твой стиль – разгуливать, будто только что из бойни?

Керем замирает, потом ухмыляется шире, его глаза искрятся, как солнце на Босфоре. Он бросает полотенце на пол, небрежно, но я замечаю, как напрягаются его мышцы, как будто он хочет, чтобы я это увидела.

– Острая, – мужчина растягивая слова, как патоку. – Понимаю, почему Амир выбрал тебя. Ему нравятся те, кто кусается. – Он наклоняется ближе, чувствую запах крови и его парфюма, резкий, как перец. – Но знаешь, девочка, здесь не Москва. Здесь наши правила. И ты либо играешь по ним, либо… – Он не договаривает, но его взгляд, холодный и хищный, говорит все за него.

Этот Керем – копия Амира, только моложе, наглее, с меньшим лоском. Его слова неприятны, и я не даю ему закончить.