– Правила? – выпрямляюсь, смотрю прямо в глаза. – Ваши правила – это цепи, которыми вы душите всех, кто посмеет дышать без вашего позволения. Я не твоя девочка, Керем, и не игрушка твоего брата. Лучше держи свои грязные руки подальше, если не хочешь узнать, как больно я кусаюсь.

Он смеется, громко, как будто я рассказала анекдот. Его глаза блестят, хлопает в ладоши, медленно, насмешливо.

– О, ты мне нравишься, – но его тон как мед, смешанный с ядом. – Амир говорил, что ты не такая, как другие. Огонь, а не тлеющий уголек. Но огонь, знаешь, горит ярко, а потом гаснет. – Он наклоняется еще ближе, и я чувствую дыхание, теплое и наглое. – Амир не любит, когда его игрушки ломаются слишком быстро. Но я? Я бы посмотрел, как далеко ты можешь зайти.

Хочу ударить его, вцепиться в это самодовольное лицо, но мои руки сжаты в кулаки, и я держу себя. Этот дом, этот человек, этот мир – все здесь пропитано властью, жестокостью, кровью. То, что я ненавижу больше всего.

Вижу ту приоткрытую дверь, тени за ней, мой желудок скручивает. Они не просто угрожают – они ломают людей, как глиняные горшки, а потом выбрасывают. Для них чужая жизнь ничего не стоит.

– Ты ошибаешься, Керем, – стараюсь, чтобы мой голос был холодным. – Я не ломаюсь. И если твой брат думает, что может надеть на меня ошейник, как на собаку, он скоро узнает, что я кусаю до крови.

Керем открывает рот, чтобы ответить, но его перебивает звук шагов, тяжелых, уверенных, как удары молота. Оборачиваюсь, воздух в холле сгущается, как перед грозой.

Амир.

Он стоит в арке, силуэт темный, как тень хищного зверя на закате. Костюм безупречен, черный, сшитый так, будто сам город кроил его для своего короля. Лицо – острое, с аккуратной бородой, глаза – как угли, тлеющие под пеплом.

Его присутствие заполняет пространство, как аромат кардамона, и я чувствую, как мое сердце сжимается, но не от страха – от ярости.

– Керем, – голос низкий, как гул моря, и в нем нет тепла. – Оставь нас.

Керем ухмыляется, бросает на меня последний взгляд, полный яда и веселья, уходит, небрежно, как кот, облизавший сливки.

Я остаюсь одна с Амиром, и воздух между нами трещит, как шелк, который рвут пополам. Его глаза находят мои, и в них – буря, готовая разразиться.

– Я назначал нашу встречу на сегодняшний вечер, но ты пришла раньше. Так не терпелось встретиться, невеста моя?

Он шутит. Да, очень смешно.

– Пришла, но не по своей воле.

– Печально. А вот твой друг был более приветлив к моим людям.

Что? Что он такое говорит? Мехмет? Он имеет в виду его? Сердце замирает, в груди разливается жар. Не хочу думать о том, что с Мехметом что-то случилось, но предчувствие уже разрывает душу.

Глава 9

– Что ты сказал? – мой голос дрожит, но я заставляю его звучать твердо, несмотря на холод, сковавший грудь. – Мехмет? Что ты с ним сделал?

Амир стоит в двух шагах, его фигура заполняет холл, как тень, поглощающая свет. Его глаза, цвета крепкого чая, горели холодной яростью, но в них есть что-то еще – контроль, натянутый, как струна, готовая лопнуть.

Мужчина сжал кулаки, так, что костяшки белели, и я вижу, мышцы под безупречным черным костюмом напряглись. Этот человек едва сдерживает себя, и от этой мысли у меня замерло сердце.

Его гнев осязаем, он давит, как тяжелый воздух перед бурей, но я не могу показать страх.

Не ему. Никогда.

– Твой друг, – Амир произносит каждое слово медленно, будто пробуя их на вкус, – решил, что может играть против меня. Он ошибся. Как и ты.

Отступаю, инстинкт кричит бежать, но бежать некуда. Мраморный пол веет могильным холодом, стены особняка кажутся ближе, чем минуту назад. Амир делает шаг вперед, сокращая расстояние, его присутствие – мощное, подавляющее, как волна, готовая накрыть.

Терпкий парфюм – древесный, с нотами кожи и чего-то острого – обволакивает, мешая дышать. Замечаю детали, которые не видела раньше: тонкий шрам, пересекающий правую бровь, едва заметные морщины у глаз, седину, вплетенную в его ухоженную бороду.

Он красив, чертовски красив, но его привлекательность ядовита. Глаза, темные и глубокие, смотрят на меня с такой силой, что я почти теряю равновесие, но я стискиваю зубы и держу спину прямо.

– Если ты тронул Мехмета, – мой голос режет тишину, – ты заплатишь. Не думай, что можешь ломать всех, кто стоит на твоем пути.

Амир смеется, коротко и резко, но в этом смехе нет веселья – только угроза. Мужчина делает еще шаг, и я невольно отступаю, пока спина не касается холодной мозаичной стены.

Он близко, слишком близко. Дыхание теплое, оно касается моей щеки, жар его тела пробивает толстовку. Мое сердце колотится, но я не отвожу взгляд. Показать страх – значит проиграть, а я не проиграю.

– Ты не понимаешь, Элиф, – голос низкий, почти шепот, но каждое слово бьет, как молот. – Я не ломаю людей. Я учу их. И тебя я научу. Подчинению. Послушанию. Ты думаешь, что можешь бежать, кричать, кусаться? Это ничего не изменит. Ты моя. И ты будешь моей женой.

Сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони, боль помогает собраться. Слова – как цепи, которые он пытается надеть на меня, но я не позволю.

– Я не твоя, – шиплю, глядя ему прямо в глаза. – И никогда не буду. Ты можешь угрожать, можешь держать этот город в кулаке, но меня ты не заставишь. Я не Лейла, не Айше, не мой отец. Я скорее умру, чем стану твоей куклой.

Глаза Амира вспыхивают, и на миг мне кажется, что он сейчас ударит. Но вместо этого он наклоняется ближе. Лицо в сантиметре от моего, дыхание касается губ.

Запах – смесь парфюма и чего-то дикого, почти животного – заполняет мои легкие. Хочу оттолкнуть его, но руки словно онемели. Он слишком силен, слишком властен, и это пугает больше, чем я готова признать.

– Умрешь? – почти рычит, в его голосе насмешка, смешанная с чем-то темным, почти голодным. – Ты не умрешь, Элиф. Ты будешь жить. И ты будешь моей. Я научу тебя, как гнуться, не ломаясь. Ты думаешь, что твоя ярость делает тебя сильной? Она делает тебя слабой. Потому что ты не знаешь, когда остановиться.

– А ты знаешь? – огрызаюсь, гнев пересиливает страх. – Ты думаешь, что можешь купить меня? Угрожать моим близким, чтобы я подчинилась? Ты не мужчина, Амир. Ты трус, который прячется за своей властью.

Его челюсть напрягается, в его глазах вспыхивает что-то опасное. Поднимает руку, и я замираю, ожидая удара, но вместо этого его пальцы касаются моего лица, грубо, но не больно.

Амир сжимает мои щеки, заставляя смотреть на него, прикосновение обжигает, как раскаленный металл. Хочу вырваться, но его сила подавляет, а взгляд приковывает к месту.

– Трус? – голос становится тише, но от этого только страшнее. – Ты не знаешь, о чем говоришь. Я дал твоему отцу шанс спасти вашу семью. Я дал тебе шанс стать частью чего-то большего. А ты? Ты плюешь на это, бежишь, как ребенок, строишь планы с каким-то врачом, который думал, что может меня обмануть.

– Мехмет не твой враг! – кричу, пытаясь вырваться, но пальцы мужчины сжимаются сильнее. – Он хотел помочь мне! Если ты тронул его, я…

– Ты что? – перебивает, наклоняясь так близко, что наши губы почти соприкасаются. – Убьешь меня? Сбежишь снова? Ты уже пробовала, Элиф. И где ты теперь? Здесь. В моем доме. В моих руках.

Я задыхаюсь от ярости и страха, но не даю себе отвести взгляд.

Его глаза – темные, бездонные – смотрят прямо в душу, и я ненавижу себя за то, что часть меня замечает, как они красивы. Как он красив и опасен.

– Ты не удержишь меня, – шепчу, но голос дрожит, готовый выдать слабость. – Я найду способ. Всегда нахожу.

Амир улыбается, но эта улыбка – не теплая, а острая, как лезвие.

И вдруг, без предупреждения, он целует меня.

Губы горячие, жесткие, они впиваются в мои с такой силой, что я теряю дыхание. Пальцы сильнее сжимают щеки, лишая возможности двигаться, он забирает мой воздух, мою волю.

Этот поцелуй – не ласка, а наказание, требование подчинения. Я задыхаюсь, но гнев вспыхивает ярче, и я кусаю его, сильно, чувствуя вкус крови на языке.

Амир отстраняется, глаза вспыхивают яростью, но в них мелькает что-то еще – удивление, может быть, даже восхищение. Он касается губ пальцами, замечая кровь, его улыбка становится шире, почти дикой.

– Ты кусаешься, – в голосе смесь гнева и удовольствия. – Хорошо. Это будет интереснее чем я думал.

Тяжело дышу, щеки горят от его прикосновений, в горле застревает ком. Хочу кричать, ударить его, но взгляд мужчины держит как цепи. Он отступает на шаг, но его присутствие все еще давит, как тяжелый камень.

– Ты будешь жить здесь, – голос Амира снова становится холодным, деловым. – До свадьбы. Мои люди проследят, чтобы ты не сбежала. И если ты еще раз решишь обратиться за помощью, – он делает паузу, глаза темнеют, – тот, кто тебе поможет, будет кормить рыб в Босфоре. Как твой друг Мехмет.

Замираю, слова бьют, как молния.

Мехмет. Нет. Он не мог.

Сердце сжимается, на миг я теряю контроль – слезы жгут глаза, но я моргаю, чтобы прогнать их. Не могу показать слабость. Не перед ним. Но внутри все рушится.

Мехмет. Мой друг, человек, который рискнул ради меня. Если Амир говорит правду, если он…

– Ты лжешь, – шепчу, но голос дрожит, выдавая сомнение. – Ты не посмеешь.

– Не посмею? – Амир наклоняет голову, взгляд режет, как нож. – Ты плохо меня знаешь, Элиф. Я не угрожаю впустую. Твой друг заплатил за свою глупость. И ты заплатишь, если продолжишь играть против меня.

Хочу кричать, но горло сжимает боль. Мехмет. Его лицо – доброе, с ямочкой на щеке – вспыхивает в памяти, и я чувствую, как пол уходит из-под ног.

Нет. Он не мог.

Но Амир не лжет – я вижу это в его глазах, в его холодной, уверенной улыбке. Он уничтожил моего друга, чтобы показать мне, что сопротивление бесполезно.

– Ты чудовище, – шепчу, голос ломается. – Ты не человек. Ты…

– Я тот, кто выигрывает, – перебивает Амир, тоном острым, как сталь. – И ты научишься это принимать. Или потеряешь больше, чем одного друга.

Он разворачивается, шаги гулко отдаются по мрамору. Стою, прижавшись к стене, чувствуя, как холод мозаики проникает сквозь одежду. Мое тело дрожит, но я не позволяю себе упасть.

– Уведите ее в комнату! – приказывает Амир, не оборачиваясь, его голос эхом разносится по холлу. Двое мужчин в черных рубашках появляются из тени, их лица пусты, как у статуй. Они подходят ко мне, но я поднимаю руку, останавливая их.

– Я сама пойду.

Не дам им тащить меня, как жертву. Пусть Амир думает, что сломил меня, но он ошибается. Я не сломлена. Я зла, напугана, разбита, но не сломлена.

Мужчины обмениваются взглядами, но отступают. И за ними по коридору, чувствуя, как каждый шаг отдается в груди. Амир исчез за поворотом, но его присутствие все еще витает в воздухе, как яд.

Я ненавижу его – за Мехмета, за Лейлу, за отца, за то, что он заставляет меня чувствовать себя слабой. Но больше всего я ненавижу себя за тот миг, когда его поцелуй, жесткий и властный, заставил мое тело дрогнуть.

Это было не желание – нет, я не могу его желать. Это была искра, короткая и опасная, которая вспыхнула и тут же утонула в гневе.

Коридор тянется бесконечно, мозаики на стенах сменяются резными панелями, а люстры над головой бросают холодный свет. Иду, держа голову высоко, но внутри бушует буря.

Мехмет. Если он мертв, если Амир говорит правду, то я никогда не прощу себе. Он был моим другом, человеком, который поверил в меня, рискнул ради меня. А я подвела его.

Мужчины останавливаются у тяжелой деревянной двери. Один из них открывает ее, жестом указывая войти. Шагаю внутрь, не глядя на них. Комната большая, с высоким потолком и окном, выходящим на Босфор.

Кровать застелена шелковым покрывалом, на столе стоит ваза с белыми розами, но это не комната – это клетка. Красивая, дорогая, но клетка.