Дверь за мной закрывается, ключ поворачивается в замке. Подхожу к окну, смотрю на воду, которая блестит под утренним солнцем. Где-то там, в этом городе, Мехмет, возможно, уже мертв.

А я, стою на краю пропасти, где каждый шаг может стать последним.

Глава 10

Амир

Рассвет сочится через высокие окна моего кабинета, окрашивая Босфор в оттенки меди и золота. Наблюдаю за ни, руки в карманах, пиджак брошен на спинку кресла. Спать не ложился – ночь была долгой, наполненной отчетами, звонками и мыслями об Элиф.

Ее лицо – упрямое, с голубыми глазами, яркими, как кристаллы льда, – не выходит из головы. Я знал, что она что-то задумает. Знал, что попытается сбежать. Но провернуть такое – инсценировать смерть, оставить одежду у воды, подговорить врача?

Это было неожиданно. Интересно. Я не ошибся в ней.

Элиф София Кая, старшая дочь Хасана Кая, – не Лейла с ее кроткими глазами и мягкостью, которая сломается от одного моего взгляда.

Элиф – вызов. И я люблю вызовы. Люблю когда непросто.

Сигара тлеет в пепельнице на столе, ее горьковатый дым смешивается с ароматом кофе, который не допил. В этом доме все подчинено мне: люди, время, даже воздух.

Но она… Она сопротивляется.

В ее положении – с долгом отца, с угрозой, нависшей над ее семьей, – сопротивляться бессмысленно. И все же она делает, и это достойно уважения. Ее глаза, эти ледяные озера, полные ярости, смотрели на меня так, будто я не человек, а мишень.

Она не боится. Или боится, но не показывает. И это делает ее еще опаснее. Опаснее для меня.

Я ошибся, поцеловав ее.

Это было импульсом, вспышкой, которую я не смог сдержать. У девушки мягкие губы, несмотря на стальную волю, поддались на миг, прежде чем укусила, как дикая кошка. Кровь на языке, ее вкус, смешанный с болью, ударил в голову, как виски.

Возбуждение было острым, почти болезненным, и даже сейчас, стоя здесь, я чувствую, как тело реагирует на воспоминание. Член напряжен, и это раздражает.

Я хочу ее. Не просто как жену, не как трофей, а всю – с ее гордостью, непокорностью, с этим огнем, который она бросает мне в лицо.

Ломать Элиф будет приятно. Не потому, что я хочу ее уничтожить, а потому, что я хочу увидеть, как далеко она зайдет, прежде чем сдастся.

Брак мне не нужен. Женщин и без того хватает – они приходят и уходят, их лица сливаются в одно, их голоса тонут в шуме города. Но традиции, черт бы их побрал, и моя мать, с ее бесконечными речами о наследии, долге, о том, что Демирам пора выйти из тени, – все это давит.

Мать стареет, ее здоровье слабеет, но воля железная. Она хочет видеть меня женатым, с наследником, с семьей, которая укрепит наше имя. И бизнес…

Брак с дочерью Кая – ход, который откроет двери, которых я не касался раньше. Политики, инвесторы, старые семьи Стамбула – все они уважают традиции. Пора показать, что Амир Ахметоглу Демир не только теневой король, но и человек, который может играть по их правилам.

Элиф – идеальный выбор. Не потому, что она покорна – она не такая, – а потому, что она выделяется. Ее огонь, ум, дерзость – это то, что я могу использовать. И, то, что я хочу.

Отхожу от окна, сажусь за стол, провожу рукой по волосам. Ее лицо снова всплывает перед глазами. Глаза, голубые, как зимнее небо, которое я видел однажды в горах.

Я повидал многое – женщин, города, сделки, кровь, – но таких глаз не видел никогда. Они не просто красивы, они живые, полные жизни, которую я хочу подчинить. Не сломать – подчинить.

Есть разница. Сломать – значит уничтожить, а я не хочу уничтожать Элиф. Я хочу, чтобы она сама пришла ко мне, опустила голову, признала мою власть. Это будет моя победа.

Дверь кабинета открывается без стука, напрягаюсь, рука инстинктивно тянется к ящику стола, где лежит оружие. Но это Керем. Мой младший брат врывается, как всегда, с наглой ухмылкой, в рубашке, расстегнутой на две пуговицы, с пятнами пота и крови на груди.

Он выглядит так, будто только что вышел из спортзала или… из той комнаты, где он развлекался со своими игрушками. Кровь на его руках давно смыта, но я знаю, что он делал.

Керем любит грязную работу, и я позволяю ему, потому что он хорош в этом.

– Ну что, брат, – Керем плюхается в кресло напротив, закидывая ногу на подлокотник. – Эта твоя Элиф – огонь. Я думал, ты выберешь другую, но эта… – он присвистывает, глаза блестят. – Она хороша. Если передумаешь, я не против забрать ее себе.

Челюсть напрягается, гнев вспыхивает в груди, горячий и острый. Керем всегда знал, как задеть меня, но сейчас он переступает черту. Наклоняюсь вперед, руки ложатся на стол, пальцы сжимаются, смотрю на брата так, что его ухмылка меркнет.

– Держи свой язык, Керем, – мой голос тихий, но в нем сталь. – Элиф – моя. И если ты еще раз заговоришь о ней так, я вырву тебе язык и скормлю его собакам.

Керем поднимает руки, изображая капитуляцию, но его глаза все еще смеются. Он знает, что я не шучу, но ему плевать. Он всегда был таким – дерзким, безрассудным, живущим ради адреналина.

– Ладно, ладно, – он ухмыляется, но в тоне меньше наглости. – Просто говорю, что девчонка не из слабых. Она тебе в лицо плюнула, а ты все равно хочешь ее. Это что, любовь с первого взгляда? Не приведи Аллах мне так вляпаться.

Стискиваю зубы, чтобы не ответить. Любовь? Нет. Это не любовь. Это желание, смешанное с чем-то большим – потребностью обладать, контролировать, доказать, что даже такой огонь, как Элиф, можно приручить.

Я не люблю ее. Я не знаю, что такое любовь. Но я хочу ее – ее дух, волю, тело. И я получу это.

– Хватит болтать, – откидываясь в кресле. – Что с делами? Мехмет рассказал что-нибудь перед тем, как… уйти?

Керем пожимает плечами, его лицо становится серьезнее.

– Ничего нового. Он твердил, что помогал ей по дружбе. Думал, что сможет перехитрить нас. Глупый. Но он знал не так много. Только то, что она хотела инсценировать смерть. Остальное – ее план.

Киваю, глядя на тлеющую сигару. Мехмет был пешкой, и я не жалею, что его убрали. Он встал на моем пути, и это была его ошибка. Но Элиф… Она сумела найти такого союзника, сумела построить план, который почти сработал.

Если бы мои люди не следили за ней с самого начала, она могла бы исчезнуть. Эта мысль раздражает, но и восхищает. Она не просто красива – она умна. Опасно умна.

– Что дальше? – Керем смотрит на меня, пальцы постукивают по подлокотнику. – Свадьба? Ты правда собираешься жениться на этой дикой кошке? Она же тебе горло перегрызет, если дашь слабину.

– Свадьба будет. Пышная. Как того требует мать. Как того требует бизнес. Элиф станет моей женой, хочет она этого или нет. И она не перегрызет мне горло. Она научится подчиняться.

Керем смеется, но в его смехе нет прежней легкости.

– Ты уверен? Он точно не будет сидеть тихо и улыбаться. Она уже укусила тебя, брат. Буквально.

Касаюсь губы, где остался след от ее зубов. Кровь давно остановилась, но память о ее вкусе, о ее ярости, все еще жжет. Я не должен был ее целовать. Это была ошибка, но, дьявол, я не жалею.

Ее губы, сопротивление, огонь – все это разожгло во мне что-то, чего я не чувствовал давно. Желание, смешанное с гневом. Хочу ее сломать, но не до конца. Хочу, чтобы она осталась собой, но признала мою власть.

– Уйди, Керем, – говорю, не глядя на брата. – У меня дела.

Он встает, шаги легкие, он медлит у двери.

– Не заиграйся, Амир, – бросает напоследок. – Она не просто девчонка. Она может стать проблемой.

Дверь закрывается, и я остаюсь один.

Рассвет уже полностью захватил небо, Босфор сверкает, как расплавленное серебро. Беру сигару, затягиваюсь, чувствуя, как горький дым обжигает горло.

Керем прав – Элиф не просто девчонка.

Свадьба будет пышной. Залы, украшенные шелком и цветами, сотни гостей, имена, которые значат больше, чем их владельцы. Мать будет довольна, бизнес получит новый толчок.

Глава 11

Вцепившись пальцами в шелковое покрывало, сижу на краю кровати, словно это единственное, что удерживает меня от падения в бездну. Комната, куда меня привели, не просто помещение, а клетка, хоть и усыпанная роскошью.

Высокий потолок давит, как каменная плита, а белые розы в хрустальной вазе на столе кажутся насмешкой. Их аромат душит, напоминая о свободе, которой у меня больше нет.

Окно, выходящее на залив, заперто, его стекло холодит пальцы, когда я прижималась к нему лбом, глядя на воду, что блестит под утренним солнцем, как расплавленное стекло. Но даже этот вид, такой живой, не может заглушить бурю внутри меня.

Тело дрожит, не от холода, а от боли, что рвет грудь на части. Мехмет. Его имя словно нож, вонзающийся снова и снова. Я подставила его, подвела единственного человека, который рискнул ради меня всем.

Не могу остановить слезы. Они текут, горячие, обжигая кожу, оставляя соленый привкус на губах. Его жена, беременная, теперь одна. Их ребенок, который скоро родится, никогда не увидит отца.

Из-за меня. Из-за моего глупого, отчаянного плана, который я считала спасением.

Встаю, не в силах усидеть на месте, начинаю ходить по комнате, как зверь в ловушке. Шаги глушит толстый ковер, но каждый из них отдается в голове, как удар молота.

Я ненавижу себя. Ненавижу за то, что поверила, будто могу перехитрить Амира. Ненавижу за то, что позволила ему найти меня, поймать, как птицу в силок. Но больше всего я ненавижу себя за тот миг, когда его губы коснулись моих.

Тот поцелуй, жесткий, властный, как удар кнута, разбудил во мне что-то, чего не должно было быть. Искру. Не желание. Я не могу желать его. Это что-то темное, необъяснимое, что вспыхнуло на долю секунды и тут же утонуло в гневе.

Но оно было. И это жжет сильнее, чем боль за Мехмета.

– Проклятье, – шепчу, сжимая кулаки, пока ногти не впиваются в ладони.

Боль отрезвляет, но не спасает. Подхожу к зеркалу, висящему над мраморным комодом, смотрю на свое отражение. Глаза красные, веки опухли, волосы растрепаны.

Эта девушка в зеркале – сломленная, раздавленная, с душой, разорванной на куски. Я ненавижу ее. Ненавижу себя.

– Мехмет, прости, – шепчу, голос ломается. Слезы снова катятся, я не могу их остановить. Он был моим другом. Он поверил в меня, рискнул своей жизнью, своей семьей, чтобы помочь мне.

А я? Я привела его к смерти. Амир сказал, что он кормит рыб в Босфоре, и я не могу выкинуть эти слова из головы. Они звучат снова и снова, как зловещий набат.

Падаю на колени, прижимая ладони к лицу, рыдания рвутся из груди. Боль душит, не давая дышать. Я виновата. Но Амир… Он – чудовище, которое сделало это. Его холодный голос, его взгляд, полный уверенности, что он всегда побеждает, все это врезалось в мою память, как клеймо.

Ненавижу его. За то, как он играет с моей жизнью, как будто я пешка на его шахматной доске.

Встаю, шатаясь, и подхожу к окну. Босфор переливается, как драгоценный камень, но его красота теперь кажется мне ядовитой. Этот город, этот дом, этот человек – все здесь пропитано ложью и властью.

Я хочу кричать, бить стекла, вырваться, но знаю, что это бесполезно. Дверь заперта, за ней его люди, готовые поймать при малейшей попытке бегства. Я в ловушке. И все же я не могу остановить себя – я хожу, стискиваю кулаки, шепчу проклятья, пока ноги не начинают дрожать от усталости.

Мое тело истощено, разум тонет в хаосе. Глаза тяжелеют, веки слипаются. Усталость берет свое, и я проваливаюсь в темноту, не в силах бороться с ней. Сон приходит, но он не приносит покоя. Он приносит кошмар.

Я на огромной кровати, шелковые простыни холодят кожу, но мое тело горит. Я обнажена, Амир рядом. Его сильное тело, покрытое шрамами, прижимается ко мне, руки, жесткие, как сталь, держат мои запястья над головой.

Его глаза смотрят на меня с голодом, с властью, с чем-то, что заставляет сердце биться быстрее, чем я могу вынести.

Он – дьявол, а я – его жертва, попавшая в сети, которые не могу разорвать.