Десять лет назад… Юриэ было девять лет, и она училась в третьем классе. За два года до этого, в октябре 1973 года, ее отец Коитиро Сибагаки скончался на больничной койке. Он рано умер, когда ему был всего 31 год. Мама ушла на тот свет вскоре после рождения своего первого ребенка – Юриэ, так что, не имея близких родственников, она осталась одна-одинешенька.

У нее сохранились весьма смутные воспоминания о времени, когда умер отец.

Больничная палата с холодными белыми стенами. Пропитанная запахом лекарств кровать. Ужасно кашляющий отец. Окрасившая простыни кровь. Взрослые в белых одеждах взволнованно вывели ее из комнаты. А затем…

Следующим, что она помнила, были ее собственные всхлипы в теплые и сладко пахнущие руки. Она знала лицо человека, которому они принадлежали. Часто навещавший их дом до того, как папа попал в больницу, «дядя Фудзинума».

Вскоре после этого Юриэ переехала к забравшему ее Киити Фудзинуме. Ей сказали, что он попросил об этом, осознав приближение собственной смерти.

Киити Фудзинума… Единственный сын художника Иссэя Фудзинумы, у которого когда-то учился Коитиро Сибагаки.

Практически сразу после того как он забрал ее, Киити по своей вине попал в автомобильную аварию, которая оставила шрамы на его лице, руках и ногах. Киити покинул Кобэ, где он родился, и построил этот своеобразный особняк в ущелье. А Юриэ он вновь взял с собой и привез сюда.

С тех пор Юриэ десять лет росла практически запертая здесь.

Пейзаж, видимый из этого особняка, из этой комнаты, из этого окна… Без преувеличения можно сказать, что он стал почти всем известным ей миром. Она не ходила в школу, и у нее не было друзей, она даже не видела телевизора и журналов, а только жила эти десять лет, не зная, как дети того же возраста проводят свои дни под тем же самым небом.

В какой-то момент губы девушки начали исполнять прекрасную мелодию едва слышным голосом. Встав с кровати, она резво пошла к пианино.

Опустила маленькие пальчики на клавиши. И, как бы дурачась, начала подбирать ноты под напеваемую мелодию.

«Девушка с волосами цвета льна» Клода Дебюсси. Этой композиции ее обучил друг Киити, живущий в особняке уже полгода, – Синго Масаки.

Короткая композиция. Закончив играть слабо помнящими произведение пальцами, Юриэ пошла к балкону, оборудованному в западной части комнаты.

Воздух снаружи был неприятно сырым. Тепловатый южный ветер будто фонтаном ударил вверх и разметал длинные волосы. Звук воды, текущей по каналу ниже, и звук водяных колес, которые этот поток вращал, прозвучал отчего-то резче обычного.

Губы Юриэ задрожали. И совершенно отличным от того, которым она напевала Дебюсси, голосом она сказала:

– Страшно.

Быть может, ее скованное десятью годами невинности сердце впервые живо ощутило страх.

Сад перед домом (10:10)

Три огромных водяных колеса диаметром по пять метров продолжали вращаться.

Тудум-тудум-тудум…

Низкий тяжелый звук. Черные лопасти, взрезающие поток воды.

Три превосходных водяных колеса, построенные вплотную к западной части здания.

Их сила заставляла вспомнить о напряжении паровоза.

Скрывающий истинное лицо под белой резиновой маской Киити Фудзинума выехал в вымощенный камнем сад перед особняком и смотрел прямо на лицо этого своеобразного здания. Рядом с ним стоял мужчина в коричневых брюках и темно-серой рубашке, чинно скрестив руки на груди.

– Я вот о чем постоянно думаю, Фудзинума-сан, – сказал он, медленно опуская руки. – Эти водяные колеса словно… – Мужчина сделал паузу и посмотрел на реакцию уже какое-то время безмолвно сидевшего Киити.

– Словно что, а? – просочился через маску хриплый голос.

– Словно движутся наперекор течению времени, чтобы оставить твой особняк в этой долине.

– Хм. – Господин в коляске поднял лицо на собеседника. – Ты, как всегда, поэтичен.

Он издал горький вздох от невольно сорвавшихся с губ слов.

(Кто же превратил жизнь поэта в то, чем она стала?)

Его звали Синго Масаки, он был старым другом Киити. Масаки тоже родился в Кобэ и был младше Киити на три года; ему было 37 лет. Они познакомились в студенческие годы, когда были членами одного кружка, посвященного искусству.

У Киити не было таланта, как у отца, Иссэя Фудзинумы. Он всегда быстро сдавался как художник. Отучился на экономиста в местном университете, а после его окончания начал заниматься недвижимостью на деньги отца, добившись немалых успехов.

Масаки, наоборот, обладал выдающимся талантом и энтузиазмом художника, но под влиянием родителей поменял устремления и поступил в университет на юридический факультет. Однако по воле случая написанная им картина попала на глаза Иссэю Фудзинуме и получила горячую похвалу. Это стало судьбоносным моментом. Вопреки отцу, который работал в местной бухгалтерской конторе, он решил бросить университет. Вознамерился стать художником, поступив в ученики к Иссэю.

«Какая ирония судьбы, – подумал Киити. – Единственный сын талантливого художника стал бизнесменом, а сын простого бухгалтера – художником».

В то время он был охвачен ужасно сложными чувствами.

Хоть он сам и не обладал талантом писать картины, но никому не уступал в способностях оценивать истинную ценность произведения. В самоуверенных глазах Киити перспективы Масаки как художника казались безграничными. При сравнении с тогдашним учеником Иссэя и отцом Юриэ Коитиро Сибагаки разница между ними была очевидной.

Кисть Масаки обладала безудержным воображением, превосходящим даже учителя Иссэя, и могла открывать двери в удивительные миры. Кроме того, Киити считал, что в отличие от Иссэя, всецело делающего главной темой произведений свое «внутреннее видение», в полотнах Масаки было заметно твердое стремление запечатлеть реальность этого мира. Он видел в нем одинокого молодого поэта.

«И все же…»

Да, и все же в тот день… случившийся двенадцать лет назад инцидент полностью изменил Масаки и Киити.

Синго Масаки, от которого не было новостей почти десять лет, внезапно приехал в особняк в апреле с просьбой к Киити.

Он попросил не спрашивать о причинах. Не спрашивать о причинах и разрешить ему пожить здесь какое-то время.

Сразу стало понятно, что эта просьба продиктована неким безвыходным положением. Хотя он и сказал, что родители умерли и дома, куда можно вернуться, не осталось, но все равно что-то в этой ситуации дурно пахло. Подозрения доходили до того, что казалось, будто он бежит от проблем с законом, но в конечном итоге Киити с готовностью исполнил просьбу Масаки. Как будто бы он мог ему отказать.

– Юриэ в последнее время стала бодрее. Мне это сказала Фумиэ-сан, – произнес Киити, смотря на возвышающуюся слева башню. – Наверное, благодаря тебе.

– Мне? – немного удивленно переспросил Масаки.

– Видимо, потому, что ты ей очень нравишься, – с еле заметным кивком сказал Киити.

– Тогда хорошей идеей было снова начать играть на пианино. Похоже, она занималась этим с пяти лет.

– Она занималась короткое время до того, как отец попал в больницу.

– Она очень хорошо играет. У нее хорошая база, поэтому учить ее одно удовольствие.

– Вот и славно…

– Фудзинума-сан, неужели…

– М?

– Неужели ты, да беспокоишься по пустякам? – Масаки издал короткий смешок, поглаживая короткие усы. – Извини.

– Что такого удивительного?

– Нет, просто неужели ты, как муж Юриэ-сан, в чем-то необоснованно меня подозреваешь?

– Чушь.

Киити пристально посмотрел на друга из-под маски.

Тот обладал красивыми мужественными чертами лица. Он совсем не изменился… Нет, не так. Киити подумал, что при взгляде на Масаки становится ясно, что с его лица пропал прошлый блеск. Цвет кожи стал бледнее, а свет в глазах другим.

– Все в порядке. – Масаки спокойно покачал головой. – Не беспокойся.

– …

– Не беспокойся. Я в любом случае не могу видеть в Юриэ-сан женщину. Точно так же, как для тебя, ее мужа, она так никогда и не сможет стать «женой».

Киити, не находя слов, прикусил губу.

– Она ребенок все еще. Или же всегда им будет.

– Всегда?.. – Киити отвел глаза от лица друга. – Сердце Юриэ всегда оставалось закрытым. Все эти десять лет после того, как ее отец умер двенадцать лет назад и она начала жить в этом особняке.

– Но Фудзинума-сан, это…

– Я все понимаю. Это моя вина. Это я запер ее здесь… в этой башне. Чтобы не выпускать ее сердце во внешний мир.

– Из-за чувства вины?

– Совру, если буду отрицать.

– Я не собираюсь ничего говорить. – Масаки достал из кармана рубашки помятую пачку сигарет. – Думаю, что понимаю твои чувства.

– …

– Мне кажется, Фудзинума-сан, что для тебя Юриэ-сан стоит на том же уровне, что и произведения, оставленные учителем Иссэем. Ты ведь хотел бы запереть ее внутри пейзажей, написанных им?

У Киити задрожало горло, словно он начал задыхаться.

– Ты и впрямь поэт.

– Никакой я не поэт. – Масаки пожал плечами и закурил сигарету. – Да даже если так, все это осталось в далеком прошлом десятилетней давности.

Хоть Масаки и притворялся равнодушным, Киити почувствовал болезненную горечь, которую он прятал в душе.

«Тот инцидент двенадцать лет назад… Однако эта… горечь такая же, как у меня».

Тудум-тудум…

Звук беспрерывно вращающихся водяных колес слился со звуками той гибели.

Тудум-тудум-тудум…

Киити Фудзинума невольно закрыл уши руками в белых перчатках.

– Тучи собираются… – стремясь сменить тему, сказал Масаки и посмотрел на небо. – Ты смотри, как и говорили в новостях, после полудня начнется дождь.

Здание со стенами, которые напоминали о средневековом европейском замке. Со стороны его средневекового же вида красновато-серой каменной башни шли тучи, словно стекая в сад.

Солнце скрылось, и на окружавший особняк пейзаж легла огромная тень.

Глава 3

Настоящее

(28 сентября 1986 года)

Перед садом

(10:40)

Если выйти из вестибюля, расположенного на юго-западном углу особняка, то слева, к востоку от здания, будет лежать веерообразный сад, построенный в виде лестницы, полностью вымощенной камнем и окруженной низкой изгородью из самшитов. Вокруг сада рос густой лес… Все выглядело темным и жестоким.

Юриэ помогала толкать коляску, и я спустился по невысокому пандусу. Мы прошли по мосту, перекинутому через канал справа, и направились к западной части здания.

Тудум-тудум…

Гремел низкий тяжелый звук. Черные лопасти разбивали потоки воды.

Мы глядели прямо на три огромных водяных колеса пять метров в ширину. Потом развернулись, спустились с некрутого склона, мощенного камнем, и вышли на лесную дорогу вдоль текущей вниз горной реки.

Северная часть префектуры Окаяма… Это здание под названием «Дом с водяными колесами» было построено посреди гор в месте, куда надо было ехать почти час на машине от ближайшей остановки в городке A**. Также доходили слухи, что дом называют Особняком Маски в честь живущего здесь хозяина с загадочной внешностью.

Тудум-тудум…

Созерцание продолжающих вращаться водяных колес особняка и их звуков уже стали частью ежедневного ритуала. Делая это, я медленно закрывал глаза и старался успокоить свою душу.

Тудум-тудум-тудум…

Как и всегда.

Лес вокруг зашумел под порывами ветра. Прозрачная вода непрерывно текла по каналу перед нами и горной реке ниже. А еще…

Тудум-тудум…

Звук трех водяных колес, вращающихся, чтобы вдохнуть жизнь в этот особняк.

Так эта долина стремилась окутать все оставшееся мне и, к моему страху, Юриэ время, заморозить и запечатать его здесь.

– Юриэ. – Обернувшись, я обратился к ней, ибо заметил слабый вздох, сорвавшийся с губ девушки, стоявшей вплотную к инвалидной коляске. – Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет. – Юриэ легонько помотала головой. – Просто немного грустно.