Глава 4

Прошлое

(28 сентября 1985 года)

В машине

(13:30)

– Ну и противная погода.

Сидящий на пассажирском сиденье Сигэхико Мори посмотрел на небо через лобовое стекло.

– Передали, что приближается тайфун, – ответил сидящий за рулем Нориюки Митамура. – Такими темпами сегодня ночью будет дождь.

Темное небо. Они ехали по лесной дороге вдоль долины, поэтому была видна лишь узкая полоса неба. Казалось, что темные тучи растворились в тени криптомерий^[5] вокруг и полностью накрыли их.

Увидев, что Митамура убрал одну руку с руля и широко зевнул, Мори сказал:

– Давай поменяемся? Наверное, ты не смог нормально поспать из-за вчерашнего ночного вызова.

– Нет, все в порядке. – Митамура с невозмутимым выражением лица покачал головой. – Осталось совсем чуть-чуть. В два часа уже приедем.

Митамура, заведующий хирургической клиникой в Кобэ, вышел из дома в восемь утра.

Мори, профессор истории искусств в университете M** в Нагое, вчера, как обычно, приехал в Кобэ во второй половине дня и переночевал в доме Митамуры.

В салоне играла непривычная западная музыка. По словам Митамуры, это было что-то вроде немецкого прогрессивного рока семидесятых, но Мори этот жанр был даже на самую малость не близок, поэтому за долгую дорогу он успел устать от нее. Однако он не мог напрямую показать, что ему не нравится, поскольку он и представить не мог, какого рода насмешки услышит, если признается, что не понимает такую музыку.

Мори было 46 лет. Прошло уже десять лет с того дня, когда он стал из доцента профессором. Многие говорили, что в 35 лет слишком сложно достигнуть профессорского статуса, и большую роль в этом сыграли не только его личные способности и достижения, но и влияние его отца, заслуженного профессора Фумио Мори, скончавшегося семь лет назад.

– Мне хочется именно в этом году увидеть ту картину, – сказал Мори, поправляя сползшие очки в черной оправе с большими диоптриями. – Слушай, Митамура-кун, ты ведь еще ее не видел?

– К сожалению, ни разу.

Откровенно говоря, Мори не особо любил Митамуру.

Он был высоким, с белой кожей, и обладал красивой внешностью, что охотно признавали женщины. Он был не просто превосходным хирургом, но и имел множество интересов и хорошо подвешенный язык.

Мори же, напротив, был маленьким, сутулым и обладал в целом непривлекательной внешностью, так еще и два года назад стал хуже слышать и в правом ухе носил слуховой аппарат, который в его случае крепился к дужке очков. Он признавал себя «односторонне одаренным человеком», а из хобби немного играл в шахматы. По одному только этому сравнению он чувствовал себя неполноценным на фоне Митамуры, который был младше его на десять лет. В то же время в нем еще больше усиливалась антипатия из-за того, как такой юнец мог понимать картины Иссэя Фудзинумы.

– Та картина… Загадочная предсмертная работа, «Призрачный ансамбль»? – Пробормотав это, Митамура погладил тонкий подбородок. – Профессор, должно быть, ее видел ваш отец.

– Он говорил, что видел ее в студии великого Иссэя, когда она только была закончена. Была осень семидесятого, за год до смерти Иссэя. Я слышал лишь то, что это была очень удивительная картина, магнум опус Иссэя, который отличался от всего, что он писал до этого.

– В итоге та картина так и не была представлена публике. Вскоре после завершения работы он попал в больницу, а после смерти картина была спрятана где-то в его доме в Кобэ… Говорят, что это было последнее желание самого художника… А потом Киити забрал ее в этот особняк.

– Да. Ну, для нас будет счастьем увидеть ее хоть одним глазком. Получится ли?

– Хм… – Митамура нахмурился, – звучит трудновато. Киити тот еще упрямец. Если мы будем просить слишком настойчиво, он может и прекратить ежегодный показ.

– Как же все-таки с ним тяжело. Я не собираюсь ругать его за спиной, но, откровенно говоря, этот человек просто чудовище с завышенной самооценкой и комплексом неполноценности. Ну, думаю, тут уж ничего не поделаешь.

«Чудовище с завышенной самооценкой и комплексом неполноценности» – Мори отпрянул было от жестоких слов Митамуры, а затем быстро согласился: – «Ну, действительно так и есть».

И Мори, и Митамура, как и еще двое также прибывающих в особняк в этот день Гэндзо Ооиси и Цунэхито Фурукава, хорошо знали об аварии, произошедшей зимой двенадцать лет назад. Сразу после вечеринки в доме Фудзинумы в Кобэ в рождественскую ночь 1973 года.

Произошла серьезная авария, когда Киити Фудзинума вез двух друзей в своей машине и допустил ошибку в управлении на заледеневшей дороге, отчего их машина выехала прямо на грузовик на встречной полосе. Машина полностью сгорела. Один из друзей, ехавших с ним, умер, а сам Киити получил страшные ранения лица, рук и ног.

Митамура рассказывал, что положение дел было ужасным. Киити доставили в критическом состоянии, и Митамура, который только получил квалификацию врача, тоже присутствовал на операции в хирургической клинике, где в то время заведовал его отец.

Обе ноги были сломаны, и они даже не знали, с чего лучше начать. Руки были страшно обожжены, а черты лица было невозможно разобрать из-за ожогов и глубоких рваных ран, так что даже самая передовая пластическая хирургия не могла вернуть его прежний облик. В итоге ноги удалось восстановить до той степени, что он мог как-то ходить с костылями, но на лице и руках остались ужасные шрамы. В этой жестокой реальности Киити горько скорбел, страдал и совсем отчаялся.

После этого для Киити создали маску, чтобы он смог спрятать от других свой истинный облик.

«Это белое лицо с отсутствующим выражением…»

Даже сейчас, смотря на это «лицо», Мори содрогался и покрывался мурашками.

Это была маска, сделанная из тонкой резины. Она полностью закрывала лицо, а разрез сзади скреплялся веревкой. У Киити были десятки одинаковых масок, изготовленных на заказ, которые копировали его собственное лицо до аварии.

После выписки из больницы Киити полностью отказался от успешного бизнеса, вложил часть наследства отца и своего колоссального капитала и построил причудливый особняк посреди гор в северной части Окаямы, чтобы жить вдали от людей. Вдобавок к этому он начал, не жалея денег, выкупать картины Иссэя, разбросанные по стране, и за три неполных года прибрал к своим рукам почти все его работы.

Все называли это коллекцией Фудзинумы.

Само собой, собранные и принадлежавшие Киити работы стали предметами вожделения для всех поклонников творчества Иссэя. Однако Киити, живший в этой глуши, чтобы оборвать все контакты с обществом, не так-то просто представлял их публике. В то же время только четверым – Мори, Митамуре, Ооиси, Фурукаве – было позволено посещать особняк и наслаждаться коллекцией лишь раз в году 28 сентября, в годовщину смерти Иссэя.

– К слову, Митамура-кун.

Мори вгляделся в лицо водителя.

Особняк с водяной мельницей, где жил, скрываясь от всех, хозяин в маске. Закрытая коллекция Фудзинумы. «Призрачная предсмертная работа», спрятанная где-то в особняке… Следующее, что невольно привлекало внимание, это красивая девушка, жившая там же.

– Какие вообще чувства Киити испытывает к Юриэ-сан?

– Честно говоря, я и сам не понимаю, – сказал Митамура, в отвращении сморщив нос.

– Я слышал, что три года назад он внес ее имя в семейную книгу.

– Как ужасно! Она ведь была заперта в том доме с раннего детства. Боюсь, что она даже не понимает в полной мере значения слова «брак», и, скорее всего, ее сделали женой без ее на то воли, – будто сплевывая, сказал Митамура. – Во время аварии двенадцать лет назад Киити немного повредил спинной мозг. Иными словами…

– Хм-хм. – Мори мрачно кивнул. – Вот оно что?

– Ну, это не наше дело, чтобы беспокоиться или вмешиваться. В первую очередь мы должны радоваться, что нас позвали на показ коллекции.

Держа руль, Митамура слегка пожал плечами. Мори плотнее вжался в кресло и нервными руками поправил сползшие очки со слуховым аппаратом.

Столовая – прихожая (13:50)

Хозяин Дома с водяными колесами закончил легкий обед и вместе с другом вышел из столовой. Юриэ почти не притронулась к поданной еде и только попила сок, а затем ушла одна в башенную комнату.

Киити выпил несколько чашек кофе и закурил трубку. Масаки уже какое-то время молча читал книгу.

– Боже мой, опять курите! – из двустворчатой двери, ведущей в северный коридор из восточной части круглого зала, в комнату вошла Фумиэ Нэгиси и визгливо закричала: – Прошу прощения, что надоедаю, но речь идет о вашем здоровье, поэтому хоть немного поберегите себя, пожалуйста!

Киити притворился, что не услышал, и продолжил попыхивать трубкой, а Фумиэ снова подняла свой визгливый голос:

– Вы уже приняли лекарства после еды?

– Ага…

– Обязательно выпейте еще раз вечером. Будьте так любезны, господин.

Домработница открыла кладовку под лестницей и достала оттуда пылесос. Увидев это, Масаки спросил:

– Нэгиси-сан, вы сейчас наверх?

– Да, буду пылесосить. Занятия по фортепьяно начнутся в обычное время?

– Сегодня выходной.

– Понятно. Уже скоро приедут гости… Ну, мне нужно поскорее закончить.

– Там какие-то проблемы с балконной дверью. Мне недавно Юриэ-сан говорила, – сообщил Масаки Фумиэ, которая уже поднималась по лестнице. В это же время за окном послышался шум от машины. В ту же секунду раздался звонок в парадную дверь. – Похоже, кто-то уже прибыл.

– Угу. – Киити положил трубку и опустил руки на ободы коляски. Державшийся около стены дворецкий Курамото вышел в коридор быстрыми резвыми шагами, которые слабо гармонировали с его грозным телосложением. – Пойдем и мы встретим?

– Я помогу. – Масаки встал и оказался за инвалидной коляской.

– Фумиэ-сан! – Киити окликнул толстенькую домработницу. – Передай Юриэ, чтобы она тоже пришла.

– Хорошо. Курите поменьше, пожалуйста, – сказала Фумиэ, взяв пылесос.

Оставив звуки шагов по лестнице за спиной, господин в маске и его друг вышли в западный коридор здания вслед за дворецким.

Они двигались по этому коридору, на стенах которого с обеих сторон висели работы Иссэя Фудзинумы, а слева располагались гостиная и кабинет Киити.

Прошли через большую дверь в конце коридора и вышли в прихожую.

Ровно в этот момент Курамото открыл монументальные двустворчатые двери и впустил посетителя.

– Здравствуйте, – сказал гость глубоким голосом и поклонился хозяину дома на инвалидной коляске. – Ох, я рад, что вы в порядке. Благодарю, что пригласили меня и в этом году.

Сквозь открытую дверь прихожей за мостом была видна разворачивающаяся черная машина такси.

– Ого, неужели я первым приехал? Я не слишком рано? Так, уже ровно два часа… Ой, господин, а это кто? – сказал гость и устремил взгляд на Масаки.

– Это мой старый друг.

– Меня зовут Синго Масаки. Рад знакомству. Из-за определенных обстоятельств я временно пользуюсь гостеприимством в этом особняке.

– А, конечно… Конечно, конечно. – Гость с удивлением и явным пренебрежением смотрел на Масаки.

– Меня зовут Гэндзо Ооиси. Я работаю с произведениями искусства в Токио и был раньше хорошо знаком с талантливым Иссэем. Хм, вот оно как. Значит, вы друг господина. У меня есть ощущение, что мы уже где-то встречались.

– Нет, не может такого быть, чтобы мы где-то пересекались.

– Хм, действительно?

Это был мужчина средних лет с полным, тучным красным лицом. Он обладал короткой шеей и выступающим животом и был одет в белую рубашку и шикарный галстук. Голова значительно облысела, а оставшиеся волосы склеились в липкую массу от жира.

– Я полагаю, что остальные гости прибудут в скором времени. Прошу, позвольте проводить вас до вашей комнаты, – сказал Курамото и протянул правую руку. – Разрешите отнести ваш багаж.

– Ой, конечно-конечно.