(слава попкорну и мертвецам, аминь)

Понимаете, я посмотрел те фильмы, и понял, что это сок из мозгов Властелинов, сок, выжатый из их голов на те огромные белые штуковины, которые мы называем экранами. Это – то, как нужно жить, братья мои. В этом жестоком мире все едят друг друга, и ничто не имеет значения, кроме одной вещи. Вы не из тех, кого едят, если понимаете, о чем я.

(это – истина, брат Попкорн, которую нельзя отрицать)

И молвил я вслух собственными устами…

(да, это так)

…я был послан сюда с той крыши в виде измененной пары индивидуумов, чтобы у здешних людишек, которые даже близко не настолько хороши, как я, был пример, кто-то, за кем можно следовать… кто-то, у кого есть попкорн. Потому что это место полно попкорна, друзья мои. И вы тоже можете снова есть его, а не вашего соседа. Ваших соседей буду есть я, просто принесите их мне, когда они подохнут… а если устанете жить, тащите ко мне свои задницы, я с радостью вас порешу.

(да, он с радостью сделает это)

А теперь вы спросите, какой во всем этом смысл? Это же сбивает с толку, брат Попкорн.

(спросим)

Конечно, спросите. А смысл в том, что я делаю то, что хочу, когда хочу, а вы делаете то, что я хочу, когда хочу. А хочу я очень малого.

(много не просит)

Нет, не прошу. Лишь того мяса, о котором я вам говорил, живого или мертвого. И еще одну маленькую вещь. Самую важную. Хочу, чтобы вы знали, что те фильмы реальны.

(реальней не бывает)

Они реальны, а вы – нет. Вы не можете доказать свою реальность, потрогав себя. Это ничего не значит.

(давайте, потрогайте себя, это ничего не значит)

Реально то, чего вы не можете потрогать.

(вы не сможете потрогать реальность, как бы вы не старались)

Если хотите стать такими же реальными, как огни на экране, вам придется отдать им себя, делать то, что они делают, жить, как живут они. Они есть священное писание, а я – их голос.

(говорящий за них предельно понятным языком)

Так перейдите на другую сторону, в Город Реальности. Примите истину мерцающих грез, держитесь за реальное, а нереальному дайте вытечь из себя, как моче из мочевого пузыря. Сделайте первый шаг к удовольствию, к превращению в реальное. И чтобы получить это и попкорн, вам нужно лишь…

(хвала попкорну)

…слушать меня, дорогие мои, голос священного писания. Нужно лишь слушать и давать мне то, что я хочу.

(аминь, брат Попкорн, аминь)

3

Чего хотел безумец из палатки, было ясно.

Власти.

Для Короля власть была концом и началом – змеей, кусающей себя за хвост. Больше он ничего не хотел. Ибо в мозгу у него хранились далекие и запутанные воспоминания о Рэнди и Уилларде. Двух людях, которые считали себя аутсайдерами, чувствовали себя автостопщиками на дороге жизни, бесконечно наблюдавшими лишь проезжающие мимо машины.

Но теперь они сами были водителями, крепко держащимися за руль. Вдавив педаль в металлический пол, они с улыбкой наблюдали за проносящимися мимо пешеходами, показывали им средний палец, грубо сигналили и коротко махали им.

И если б вы могли услышать голос Короля, этот невероятный голос, массирующий ваш мозг, словно кошка, мнущая подушку, то отчасти поняли бы, как он завлекал людей, заставлял их уверовать в религию насилия и жадности.

И если б у нас с Бобом не было вяленки, сок которой давал топливо для наших мыслей, сохранял мозги более чистыми, чем у большинства (хотя и не настолько чистыми, как у христиан, подпитываемых высокооктановым топливом веры), мы бы тут же присоединились к старине Королю. Восхваляли бы его, вымаливали у него попкорн, поклонялись действу, происходящему на экранах, и старались не думать о том, когда мы умрем.

Нужно также упомянуть, что Попкорновый Король обладал не только особым голосом, но еще и харизмой. Он стоял перед палаткой с улыбкой на обоих лицах, с полиэтиленовыми пакетами с попкорном в руках (у Рэнди в двух и у Уилларда в одной – вторая была постоянно занята револьвером). Закрыв глаза, он напрягался всем телом, и его татуировки начинали подрагивать. Открывал глаза, и попкорн начинал лопаться в пакетах, разрывая их изнутри. Король бросал пакеты вперед, за пределы синего сияния. Попкорн снегом сыпался на асфальт, и люди принимались драться (под сдавленный смех Короля) за обладание белыми зернышками. Но попкорна всегда было много – по крайней мере, в тот раз, про который я вам рассказываю – и драки случались не от отчаяния, а носили скорее ритуальный характер, как слэм у панк-рокеров.

А еще Король приносил ведра газировки. Большие ведра с плавающими сверху бумажными стаканчиками. Люди выстраивались в спонтанные очереди, выходили по одному вперед, брали стаканчик, зачерпывали из ведер и пили приторно-сладкую жидкость, которая не утоляла, а лишь усиливала жажду. Но именно это и беспокоило меня больше всего, когда мы с Бобом стояли за Восточным экраном и, выглядывая из-за капота брошенной машины, смотрели, как люди поднимают те стаканчики и капельки газировки стекают по их подбородкам. Единственной жидкостью, которую мы получали, был сок из вяленки, но это была не вода, и мы чувствовали, как медленно наступает обезвоживание. И все же держались.

Затем слабые и умершие приносились Королю, складывались у края синего сияния, как жертвенные подношения. Тигр-татуировка спрыгивал с живота Короля, приканчивал еще живых, затем затаскивал тела в палатку, и позднее те появлялись в витрине, постепенно, кусок за куском, теряя свое мясо.

Люди приходили за едой и питьем не только с Парковки А, но и с Б. Все приходили поесть Королевского попкорна и попить его газировки, после чего возвращались к своим машинам, садились на капоты и крыши и цитировали диалоги из фильмов. Цитировали с благоговением, как священное писание.

А старый добрый Попкорновый Король, сидящий в палатке, говорил со своей паствой с помощью внутренней связи, через колонки. Затуманивал им мозги своим жарким и одновременно холодным голосом. Цитировал вместе с ними диалоги из фильмов. Убирая громкость звука, принимался проповедовать и напевать.

Это кормление продолжалось какое-то время, к блаженному удовлетворению его последователей. А потом попкорн кончился.

Облом.

Голяк.

Нет попкорна.

Король перестал появляться перед палаткой, и его голос больше не одаривал своей милостью колонки. Только фильмы продолжали крутиться, что говорило о том факте, что кто-то их менял и содержал в порядке. Но Король не появлялся.

Верные ему продолжали собираться перед палаткой, взывали к Королю, но тот не отвечал. Их воззвания превратились в скандирование, а затем в сердитые крики, но Короля так и не было. Мясо в витрине постепенно исчезало. Кто-то ел его. (Летучие мыши и черепа? Нет, мясо аккуратно срезалось с костей.)

Мы с Бобом осмелели и пошли туда посмотреть. Встали за той же брошенной машиной, но не увидели ничего, кроме толпы растерянных людей и тех жалких тел в витрине. Люди видели нас, но еще они видели дробовик. Боб постарался, чтобы они его увидели, демонстрировал его, как гордый петух свой гребень.

Я всегда носил с собой бейсбольную биту. Мне нравился ее вес. Она была моей подругой, бита фирмы «Луисвилл Слаггер».

Однажды мы стояли за тем старым автомобилем (добавлю, что это был «Фэрлейн Форд» с выбитыми стеклами), наблюдали, не ожидая ничего конкретно, хотя, возможно, на что-то надеясь. Мы стояли там с пересохшими ртами, с бушующей в животах бурей, возможно, мечтая о теплой пище и сладком питье, и усиленно думая о том мясе в витрине, когда из палатки вышел Попкорновый Король.

Он стал немного темнее, смешался природный цвет кожи Рэнди и Уилларда. Смешался в пепельный оттенок, лишь в некоторых местах сохранились завитушки того цвета, которым изначально была кожа у Уилларда, похожие на подтеки ванильного крема на шоколадном торте.

Шляпа из попкорнового ведерка теперь полностью срослась с головой Рэнди. Тянувшиеся из нее толстые, как садовые шланги, вены спускались на лоб и нависали над единственным глазом. Этот глаз напоминал мне старую рекламу детективного агентства «Пинкертон», с налитым кровью глазом и слоганом: «МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ».

Колени Рэнди почти полностью слились с грудью и плечами Уилларда. А затылок Уилларда уютно расположился в промежности Рэнди, словно большое яйцо в гнезде. Ослепленные глаза Уилларда затянулись кожей, а там, где были ноздри и рот, зияли дыры. Даже половой орган Уилларда засох и отвалился, словно увядший стебель перезрелого яблока.

Татуировки вели себя, как обычно, довольно оживленно. Нарисованные животные издавали соответствующие, хотя и незначительные, звуки, суетились и кидались друг на друга, как злые соседи. Грубые лозунги на руках («НАДЕРУ ЗАД» и «ПОЛИЖУ КИСКУ»), патронташ и остальные перемещались по телу, будто подыскивали себе более подходящее место. Однако тигр у Уилларда на животе вел себя тихо, и оставался неподвижным, разве что лениво помаргивал глазами.

Толпа невольно вскрикнула. Это была кучка оборванцев. Они напомнили мне фотографии голодных забитых евреев из книг про войну. У некоторых женщин были небольшие округлые животики, и мне пришло в голову, что они могут быть беременными. Боже мой, неужели мы так долго находимся в этом автокинотеатре?

Король поднял вверх руки, словно победивший боец. Его рты растянулись в улыбке. И тот, что выше, произнес:

– Я вернулся. И предлагаю вам манну из недр мессии.

С этими словами он невероятно широко открыл рот, поджал зубы к небу, словно парковочные шипы, и с грохотом и метановым зловонием, которое мы уловили даже там, где стояли, исторг попкорн.

Ну или его подобие.

Скорость извергаемой рвоты была огромной, источник, из которого она хлестала, казался неисчерпаемым. По содержимому рвота походила на смесь попкорна и колы. Она ударила в толпу, словно из пожарного брандспойта, рассеяла ее, сбив людей с ног. Струя достигла Парковки Б, затем иссякла. Упавшие поднялись на ноги.

Король опять открыл рот, и вновь исторг рвоту. На этот раз струя была еще мощнее, чем раньше. Когда она прекратилась, Король сказал:

– Возьмите и ешьте.

Люди, немного придя в себя, принялись изучать кукурузу, внимательно разглядывая ее. Затем один мужчина поднял крупное зернышко, закрыл глаза, положил его в рот и раскусил. Его довольный вздох можно было слышать по всему автокинотеатру.

Как и прежде, все принялись толкаться и драться за попкорн. И одно зернышко, возможно, случайно отброшенное чьей-то ногой, полетело в нашу сторону, закатилось под «Фэрлейн», и замерло между нашими с Бобом ногами.

Мы посмотрели на него.

Затем друг на друга.

Затем снова на него.

Зернышко посмотрело на нас в ответ.

Оно было обычной формы, слегка желтоватое, с какими-то чешуйками в трещинках, и покрытое тонкими ниточками вен, которые пульсировали… а в центре его был глаз. Маленький глаз без век, но в остальном он выглядел точно так же, как глаз посередине верхнего лба Короля.

Боб наступил на него ногой и надавил. Это было все равно что наступить на клеща, который бывает плоским и серым, пока, насосавшись, не отваливается от носителя, словно спелый изюм.

– Он шевелится у меня под ботинком, – заявил Боб. – Я чувствую.

– Господи, – произнес я, и это прозвучало как мольба.

Мы снова посмотрели на людей. Они засовывали попкорн себе в рот, не обращая внимания на его внешний вид, либо он их не заботил. Между губ у них сочилась кровь. Я видел, как пульсируют их тела, словно по ним пробегала звуковая волна. Их кряхтение и крики, полные удовлетворения и нетерпения, напоминали мне лай гиен, их повизгивание и чмоканье – звуки свиней у корыта.

И часть меня, та, что испытывала голод, завидовала им.