Думаю, не у меня одного были проблемы со временем. Киномеханики наверняка тоже периодически сбивались. Пару раз я успевал серьезно проголодаться, и, по-моему, нас забывали пригласить перекусить. Но ошибки были ожидаемы. Я мог бы подтвердить тот факт, что отсчет времени по показанным фильмам не является точной наукой. И от этих фильмов меня уже тошнило. Я знал их наизусть. Было слышно, как по всему автокинотеатру зрители проговаривают диалоги актеров до того, как те успевают их произнести. Иногда, когда зомби ели кишки, или когда Митчелл применял строительный пистолет к красотке из душа, я впадал в дрему.

Люди продолжали проявлять терпение. В большинстве своем. Случилось несколько драк. Однажды я видел, как один парень перед нами врезал другому, но не знаю, с чего все началось. Все произошло быстро и имело взрывной характер. Но в целом, люди довольно неплохо справлялись. Это по-прежнему походило на то, о чем я говорил ранее, на те старые фантастические фильмы, где все объединяются против общей угрозы. Только наша угроза просто молча окружала нас, и у нас не было бомб, чтобы сбросить на нее, да и клятая Нацгвардия, похоже, не собиралась появляться.

Когда мы уставали, то ложились спать в кузов, воспользовавшись спальными мешками, а Уилларду давали запасное одеяло и старый рюкзак вместо подушки. Иногда один из нас спал в кабине, или ложился на спальный мешок под грузовиком. Мы не всегда спали одновременно. В частности, биологические часы Боба шли иначе. Обычно он забирался в кузов вздремнуть, когда мы просыпались. В этом чувствовалась какая-то скрытность, но я не мог понять причину, разве что ему хотелось помастурбировать.

Мы пользовались туалетом в торговой палатке, но я понимал, что долго так продолжаться не может, поскольку он плохо работал. Причем все хуже и хуже, и я уже затосковал по толчку на заправке «У Бадди».

Самыми приятными моментами стали обмен приветствиями с «Конфеткой» и прием пищи. Дошло до того, что я начал толстеть. Занялся физическими упражнениями, но надолго меня не хватило. Сказывалась сильная усталость. Все казалось каким-то ненастоящим и незначительным. Мысль о том, что мы оказались в ловушке, хотя и удручающая, начала восприниматься нормально, будто мы были здесь всегда. Я задался вопросом, почему муравьи в муравейниках не совершают самоубийства.

Погода в автокинотеатре была довольно стабильная. Не слишком теплая, не слишком холодная. И все же время от времени она менялась. На парковки из ниоткуда налетали дикие ветры, поднимая в воздух бумажные стаканчики и пакеты из-под попкорна, отчего те напоминали стаи перепуганных перепелов. Бумага устремлялась к грохочущему от ветра жестяному забору, перелетала через него и исчезала в черноте. Иногда ветер был настолько сильным, что грузовик ходил ходуном, словно механическая лошадка-качалка.

Иногда чернота у нас над головами оживала. Вспучивалась, образовывала комки. Из нее выпрыгивали синие искрящиеся молнии, образующие сверкающие фигурки, которые принимались идиотски плясать и носиться по всему этому странному небу под ритмы металлического грома, взрываясь ослепительными фейерверками.

Однако обходилось без дождя, и так получилось, что эти электрические грозы были желанными. Они прерывали монотонность. Давали больше света. Люди лежали на земле или на крышах машин, подложив руки под головы, и зачарованно смотрели вверх.

А когда не было молний, можно было перекусить в торговой палатке и посмотреть фильмы. Фильмы, крутившиеся бесконечно: бензопилы и зомби, дрели и визги, все, как обычно.

При всеобщей скученности, секс стал чем-то обыденным, своего рода зрелищным видом спорта. Он являлся неотъемлемым элементом «Орбиты», но теперь стал более вульгарным, напрочь лишенным романтического чувства. Перед нами сформировалась группа, устраивавшая оргии. Обидевшись, что нас никто не пригласил, мы сидели на садовых стульях и наблюдали, как они предаются блуду прямо на асфальте. Боб подбадривал их и давал им очки, а я гадал, откуда они черпают энергию. Наблюдать за ними было утомительно.

Помню маленькую девочку, выгуливавшую своего пуделя между совокупляющихся тел. Ей было лет одиннадцать. Эти тела были для нее и щенка чем-то вроде живой изгороди. У собачки был розовый бантик, у девочки – красный. Девочка в своем платьице, как и ее белая пушистая собачка, казалась какой-то слишком маленькой. Красная лента в ее маслянистых светлых волосах походила на рану.

Случались драки. Люди злились по пустякам. Справа от нас один парень в шапке сварщика поскандалил с другим парнем, который был без головного убора, из-за качества бензопилы, которую Кожаное лицо использовал в другом фильме про «Техасскую резню бензопилой». Как они друг друга только не называли! Даже Уиллард с Бобом впечатлились, а они были неплохо подкованы в бранной лексике. Уиллард вырос на улице, а папа Боба считал большую часть людей сукиными сынами, и словосочетание «сукин сын» было неотъемлемой частью любого его предложения. «Я буду сукиным сыном. Вон этот сукин сын. Ты должен посмотреть на этих сукиных сынов. Запомните, мальчики, люди – это сукины сыны».

Парень в шапке был круче, поскольку у него была в руках метровая доска, в то время как у парня без головного убора только пакет попкорна, да и тот почти пустой. В то же самое время, когда Кожаное лицо гнался через весь экран за предполагаемой жертвой, парень в шапке нанес противнику по башке такой удар, который заставил бы поморщиться даже отпетого садиста. Тот, слегка пошатнувшись, врезал ему в ответ пакетом с попкорном. Пакет лопнул, и попкорн разлетелся во все стороны.

Это было интереснее, чем чемпионат по рестлингу. Люди, находившиеся поблизости, – возможно, друзья или родственники, либо просто заинтересованные лица – вмешались, выбрали каждый свою сторону и принялись драться руками и ногами. Через некоторое время уже было непонятно кто против кого. Главное было нанести хороший удар. Один парень разбушевался, оторвал от стойки колонку, и стал бросаться с ней на всех. Кстати, он был хорош. Размахивал этой штуковиной на шнуре так, что Брюс Ли со своими нунчаками выглядел бы как клоун из дешевого балагана.

Он начал двигаться в нашу сторону, вращая колонкой, как пропеллером и что-то вопя при этом. Разнес вдребезги ветровое стекло соседней машины.

Я сидел на садовом стуле и видел, как он прет прямо на меня. Боб уже освободил свое место и поспешил отступить. Крикнул, чтобы я сделал то же самое, но я не мог пошевелиться. Я был напуган и хотел убежать, но не мог найти в себе силы, чтобы встать. В последнее время любое действие превратилось для меня в неподъемную задачу, даже бегство от безумца. Я ждал своей участи. Смерть от акустической колонки.

Уиллард спокойно вытащил из грузовика бейсбольную биту, плавно приблизился и, будто выбивая хоум-ран, врезал парню по башке, прежде чем тот успел добраться до меня. Моя лучшая половина боялась, что чувак помер, худшая – надеялась, что так оно и есть.

– Спасибо, Уиллард, – сказал я. Это прозвучало так, будто я благодарил его за переданную сигарету.

– Не за что, – ответил он. – Я все равно сделал бы это.

Драка продолжалась, но теперь она удалялась от нас. В машине с разбитым лобовым стеклом находился парень, и он так и сидел там с осколками в волосах и на плечах. Выглядел так, будто попытался протаранить головой глыбу льда и у него получилось.

– Кто заплатит за все это? – спросил он. – Хотел бы я знать.

Но ему никто не ответил.

Драка переместилась в другой конец парковки, и в темноте бойцы походили на прыгающих друг на друга лягушек. Через некоторое время было слышно лишь их ругательства, но в них было мало чего оригинального.

В конце концов, я передвинул стул и стал смотреть следующий фильм, «Ночь живых мертвецов». Краем глаза я увидел, как парень, которого приложил Уиллард, пришел в себя. На голове у него темнела большущая шишка. Один глаз у него был открыт, и он двигал им влево-вправо, пытаясь осмотреться. Затем осторожно перевернулся на живот, и пополз прочь, волоча за собой колонку на шнуре. Казалось, он не замечал, что та гремит об асфальт, как барахлящая коробка передач. Он прополз довольно большое расстояние вдоль ряда машин и исчез под «Кадиллаком», оснащенным таким количеством карбиндикаторов, что его можно было принять за гигантскую многоножку. Пролежав там большую часть фильма, к началу следующего он осмелел и выбрался из-под машины. Пару ярдов преодолел на четвереньках, затем встал и побежал в полуприседе, петляя в лабиринте припаркованных автомобилей, а колонка так и волочилась за ним, словно хвост.

Я огляделся, ища глазами Роба, Рэнди и Уилларда. Но их нигде не было видно. Возможно, они ушли спать, или пошли бродить по парковкам в поисках девочек и приключений. Что до меня, то я не хотел вставать со своего стула. Я не понимал, что со мной не так, и казалось, меня это не волновало. Закрыв глаза, я снова подумал о богах категории «Б». Во сне эти боги состояли из огромных глаз, пузырей и щупалец. Казалось, будто мастер спецэффектов создавал их из того, что оказалось у него под рукой. Это были те же существа, что и в предыдущем сне, только на этот раз они стали четче, будто мой мозг отрегулировал резкость.

Они находились там наверху, за чернотой и, ползая, образовывали те самые выпуклости, которые мы наблюдали время от времени. У них были гигантские машины с огромными шестернями и колесами, коробками передач и измерительными и приборными панелями. Переключатели, с помощью которых они вызывали молнии. Молнии появлялись даже на кончиках их щупалец. А гром они вызывали, стуча дубинами по огромным листам железа. Разговаривали они на странном языке, напоминающем звук, как если бы крыса сунула хвост в вентилятор. Как и раньше, их слова не имели смысла, но я их понимал. Они говорили о мотивации в сцене, о драматургии, о том, что нужно сотворить нечто уродливое и необычное. Один хотел сделать несколько монтажных склеек. Другой считал, что мало прикольного в том, когда почти все сидят, сложа руки. Он сказал, что юмор делает хоррор лучше. Боги стали спорить. Наконец, они соединили свои бесформенные головы и сошлись на чем-то, но на чем именно, я не запомнил. Мне казалось, будто я поймал их частоту, и теперь она вновь ускользала.

Потом я перестал об этом думать. Начал грезить о стейке с картошкой, подливкой, тостом, и большом стакане холодного чая. Где-то на задворках сна динамик выкашливал вопли из «Кошмара дома на холмах», а может, из «Я расчленил маму». Хотя это было не важно. Я погрузился в глубокий сон, и эти крики были моей колыбельной.

8

Динго-сити.

Все начало расплываться по краям. Иногда мой садовый стул перемещался во времени и пространстве. (Кружи меня, Иисус. Спасите меня, звезды, поставьте Скорпиона в один ряд с луной. Господь всемогущий, дай выпасть моему счастливому номеру, угости меня стейком, и пожелай мне удачи.)