Конни придерживала его куртку за края и торопливо обходила лужи, изящная, но такая еще маленькая, что он с ужасом подумал: мать твою, как ее убивать? Ведь она не как те, остальные, на заднем дворике чертового дома тетки Терезы. Совсем не такая, сколько ни подлавливай. Он сделал пометки карандашом, но был готов их стереть, едва она щелкнет пальцами. И если потом он умрет от собственного удушья или выблюет сердце наружу, плевать. На другой чаше весов его личных страданий была ее жизнь.

Он машинально придержал Конни за локоть, чтобы она не поскользнулась на мокром асфальте, хотя мог в одну секунду сломать ей шею. Он ухаживал уже не для того, чтобы расположить ее к себе. Он по глазам видел – ей и без того было с ним хорошо. Так зачем стараться, когда все и так катится в ад, где сатане станет душно?

Хэл отвернулся к «Плимуту», достал ключи из кармана, открыл дверь перед Конни и усадил ее в салон. Пока она не начала сопротивляться, бросил:

– Без возражений.

Только положил ладонь ей на макушку, чтоб она не стукнулась головой, когда садилась в кресло.

Ее волосы щекотали ему руку. Путались рыжиной, цеплялись, как аспиды. Он едва сдерживался, чтобы запустить в них пальцы.

«Тебе нужно будет придушить ее, ты в курсе?»

Он был уже в этом не так уверен.

Хэл очень медленно обошел «Плимут» по дальнему радиусу. Он ужасно хотел, чтобы его переехала машина прямо тут, но машины не было – боже, почему? Затем, прямо у водительского места, запрокинул к небу голову и подождал несколько секунд.

Небо смотрело на него с холодным укором. Громоздко ворочалось тучами и плакало дождем. У Хэла промокла рубашка, так, что прилипла к телу, а волосы стали колючими. Он знал, что достаточно нескольких секунд, чтобы склонить чашу тех весов к важному решению. Он проглотил комок в горле и подумал: а может, сумеет как-то обойти Смирну? Может, убедит себя в том, что ему туда на самом деле не нужно?

В его руках был ключ от собственных цепей, а он проглотил его, и придется теперь вспарывать себе брюхо. Зачем все усложнять? Он привык убивать тех, кого наметил, почему бы не сделать так и в этот раз?

Он сел в «Плимут», плавно завел его и посмотрел на Конни, когда та сказала:

– Боже, Хэл!

Она охнула, потому что он был весь мокрый – насквозь, и с переднего сиденья бездумно и торопливо потянулась к нему, так и не сняв куртку с плеч.

– Тебе есть во что переодеться? – У самой были мокрые ржавые пряди вдоль груди. – Сейчас же не лето.

– Все о’кей.

– Да заболеешь ведь!

– Я еще не так стар, Конни, детка.

– Как мы оба могли забыть про зонты?

«Не трави мне душу, тыковка, ты говоришь так, будто мы вышли из одного дома, в котором живем и любим друг друга как пара», – с тоской подумал Хэл.

– Я говорил еще вчера, что будет дождь, – заявил невпопад вслух и посмотрел на Конни.

– Тем более.

Она застыла под его взглядом и не решилась ни коснуться его, ни убрать рук. Потянулась, да, но замерла на полпути. Заскользила глазами по влажному лицу, вылизанному до каменной гладкости дождем. Капризное, жесткое, очень закрытое, чудовищно красивое – вот какое это было лицо, с мимикой и повадками восковой куклы. Не человек, а высеченная из мрамора статуя. По его лбу с коротких волос дождевые капли катились на ресницы, а оттуда – на щеки. Они застывали на коже, совсем как слезы.

«Не нужно было соглашаться и ехать с ним», – подумала Конни обреченно.

«Я сам подписал себе приговор. Думал – найду причины, а нашел? Три метра под землей, спи, Хэл, теперь ты ничего не можешь. Она тебя связала по рукам, хотя даже не старалась».

Хэл зажмурился и широким жестом вытер дождь со щек. Спрятался от Констанс на миг за своим же предплечьем. В машине было тепло и тихо. По окнам барабанил дождь, лобовое стекло запотело. И Хэл подумал, что он действительно мог бы – и хотел – забыть, что есть такая Конни Мун. И оставить ее в покое. Может, это ему дастся нелегко. Может, его искорежит внутри, как смятую в аварии тачку. Но куда более жестоко было бы убить ее.

В его висках пульсировала одержимость. Его сердце гнало бешенство с кровью, которую мощно качало ударами в мускулистой широкой груди. Хэл знал, что единственный важный вопрос – убивать ему в Смирне или нет. И дома он решил, что будет, потому поехал сюда, к Конни. Через нее втереться в ту компанию будет легче. Никаких подозрений. А потом, когда все будет кончено, он исчезнет, как исчезал всегда. И больше не будет сожалений и терзаний. Он просто убьет Констанс вместе со всеми, вот и все.

Так он думал. Он обычно был дьявольски обязателен и целей своих не предавал. Ни за любовь, ни за женскую нежность – ни за что у него не купить было годы жизни, которые он отнимал до улыбки легко. И Конни знала, что Хэл ей родной, что он из семьи. Сука, она знала, но смела смотреть на него так! – Хэл заводил себя сам, потому что иначе было нельзя. Тут такое дело, или он умрет, или она.

А она сидела напротив и хорошо понимала, что они знакомы только второй день. Это смешно. Она по правде вспоминала истории, где люди влюблялись друг в друга с первого взгляда? Очнись и взгляни на него. Он выглядит как убийца искренней и чуткой любви. И он уже успел разочаровать ее. Жестоко так. Как даже отец не разочаровывал.

Он кончал в Милли Каннингем, а она, Конни, убирала за ними, господи боже. За такое любого другого она бы не удостоила и взглядом, но здесь могла признаться себе: сошла с ума. Реально чокнулась.

В машине у Хэла пахло полиролью и хорошей кожей. От куртки – горьким чаем. Это все было как в романтическом фильме или в книжке, когда ты влюбляешься с первого взгляда, не замечая недостатков человека, с той лишь разницей, что Хэл – ее родственник. И то, что Конни хотела сделать с ним – хотела его, – было чем-то худшим, чем просто желанием.

Возможно, в церкви ей за это придется каяться. Или гореть в аду.

Нелепый обед, нелепая досада накануне, нелепая встреча. Все было насмешкой над ними. Констанс нуждалась в титанически сильном человеке рядом, а Хэл знал, что Конни его в итоге и погубит.

И тогда она сделала то, чего не делала прежде никогда. Если бы кто-то поступил, как она, Хэл не задумываясь улыбнулся бы. А потом отвез к себе этого кого-то и размозжил ему череп кочергой. Но этот кто-то чужим не был.

Конни взялась за воротник его полосатой рубашки, привстала в кресле и ловко прижалась к его груди щекой – сначала сделала, потом сообразила, что и с кем. Изворотливая. Быстрая, как змея.

Хэл никогда раньше не знал, каково это – когда сердце пропускает удар. Думал, метафора. Но оказалось, действительно способно дать осечку. А она обняла его со всей искренностью и крепостью ребенка, сунула ладони ему на бока, глаза прикрыла.

То ли такая хитрая, с ужасом подумал Хэл, то ли правда – его малышка Конни.

– Спасибо, – проронила она.

Он оторопело посмотрел сверху вниз и даже приподнял руки, чтобы не касаться. Конни только вжалась щекой крепче. Она, конечно, заметила, что он ее совсем не тронул, и от досады засосало под ложечкой.

Она не подозревала, что вполне могла бы убить одними объятиями самого опасного маньяка в штате Нью-Джерси, а то и на всем Северо-Восточном побережье.

– За что ты меня благодаришь?

Конни только спрятала лицо у него в рубашке.

– За наш разговор, – сказала она и села на свое место как ни в чем не бывало. Белая и пушистая, чертова овечка.

С лица Хэла можно было писать покойников и людей, повидавших ядерный гриб, а после – уцелевших. Вот только он был смертельно ранен. Но наклеил на губы улыбочку, завел машину, выжал сцепление и сказал:

– Ну что ж, тыковка. Давай я отвезу тебя домой.

* * *

Тейлор Роурк приехал на «Кадиллаке», когда небо прояснилось, и собрал вокруг себя всех ребят. И пока с ветерком катил по трассе, а позже – по городским улицам, тоже ловил много восхищенных взглядов, а сам, подкатив к обычному с виду старому дому в конце улицы, искал взглядом девчонку, ради которой вообще сюда притащился.

Хотя даже дождь перестал идти, когда Тейлор Роурк вышел из машины и просканировал взглядом все вокруг.

Констанс, черт бы ее побрал, здесь не было. Зато братец – был, он единственный остался на террасе в кресле-качалке (пил пиво и делал важный вид). И кузины Кэрриган, завсегдатаи тусовок (как их сюда только занесло, Конни-недотрога вряд ли позвала бы их), тоже были. Тейлор за руку поздоровался с Ричи и Карлом, показал брату издали средний палец. Тот ответил тем же.

Он не мог спросить напрямую, где Конни, но заметил ее лучших подруг и немного воспрянул духом. Возможно, она у себя в доме или на заднем дворе. Да, жаль, не видела, как он приехал. Зрелище было достойное. Он ловко парканулся на подъездной дорожке, но перед тем крикнул братцу, что тот мог бы и сдвинуть в сторону свой сарай на колесах. Наверное, Чед обиделся, раз теперь засел один, с пивом. Тейлор поморщился. Да и дьявол с ним.

Он поздоровался с ребятами; ему сразу вручили светлый «Туборг». Карл ввел в курс дела и сказал, что здесь чертовски скучно и нечего пожрать. Милли хмыкнула, что все о’кей, а Карл просто гонит, и что они украшают дом и завтра будут наряжать двор.

– Это клево, – добродушно сказал Тейлор, когда Оливия указала ему на гирлянды в виде призраков на окнах. – И дом ничего. Жуткий такой. Даже стараться особенно не надо.

– Это точно!

– А где хозяйка?

– Укатила в магазин, – сказала Сондра и улыбнулась. – С другом.

«С другом?» Тейлор зачесал назад темные кудри и небрежно улыбнулся Сондре в ответ:

– Что за друг? Надеюсь, еду они купят. Я зверски голоден. Заплутал по дороге, не туда свернул. Эти маленькие города – они все на одно лицо.

Дом, к слову, ему совсем не понравился. Он позже так и говорил ребятам: «Я сразу понял, здесь будет скучно, как в склепе», но сперва держал язык за зубами: мало ли что разболтают Конни.

Он вошел в прихожую и подивился, как здесь темно. Верно, из-за досок на полу и обоев. Все словно родом из шестидесятых, а то и древнее, и в воздухе пахнет пылью и нафталином – как в доме какой-нибудь древней старухи. Он с сомнением посмотрел на фотографии в рамке на стене и отметил одну. Там была солидная дама с сединой и прямой осанкой, женщина помоложе – верно, ее дочь, уж больно похожа была. И девочка лет двенадцати с медными косами по плечам, в самом центре между ними. Ясное дело, кто это. Конни, конечно.

Тейлор задумчиво перевел взгляд с маленькой Конни на Конни постарше. Она каталась на велике в платье и соломенной шляпе, и фотография была солнечной и размытой, а Констанс на ней – очень счастливой.

«Надо бы забрать себе», – подумал Тейлор и решил, что обязательно вынет фото из рамки, но так, чтоб никто не заметил: например, ночью или когда все будут во дворе. Улучить минуту несложно. Да и вряд ли Конни ее хватится.

Глава седьмая
Случай в мотеле

Милли хорошо знала Тейлора Роурка. Пожалуй, даже слишком, потому никогда бы не поверила, что он – добровольно! – притащился в этакую глушь. Впоследствии Милли сама задавалась вопросом, на кой черт сюда поехала. Иногда такие судьбоносные события начинаются как недоразумение. Ее кузина, Сондра, хорошо дружила с Карлом и Стейси. Стейси была подружкой Констанс и славилась тем, что умела устраивать отвязные тусовки. А у Констанс был свой дом, и сбрасываться потому нужно было только на еду и пиво. Милли слышала о Констанс Мун, что она была девчонкой замкнутой и не особенно компанейской, и спросила тогда: а Конни будет не против, если они вот так нагрянут к ней домой?

«А куда она денется. Пора уже выползать из своего кокона: и потом, если мы приедем, не будет же она нас выгонять?» – заговорщицки сказала Стейси и подмигнула Милли.

Хорошие люди в хорошей компании – почти залог успеха. Но когда в ней появляется Тейлор Роурк, значит, что вечеринка будет ну почти легендарной. Он был мастер устраивать их, особенно на Хэллоуин. Все понимали: раз Тей приехал, ему здесь что-то нужно. Вряд ли он прикатил ради брата, они с Чедом почти не общались. Непохожие друг на друга, как это часто бывает в семьях, они жили каждый сам по себе, на не пересекающихся прямых. Так что Милли метко определила, что Тейлор здесь появился ради девчонки, само собой.