Я молча встал с дивана и прошел в угол комнаты. Я трахал Клэр – ну она сказала, что ее так зовут, не вижу смысла в этом сомневаться – в собственной гостиной. Она безо всяких проблем поехала ко мне домой. Она не проститутка, в общем понимании, конечно. Просто женщина в поисках свободных отношений. И приключений на свою задницу. Мы познакомились с ней в «Тиндере», она написала, что хочет развлечься. Она была не местная, а из Ламбертвилла. Я оставил свои фотографии, две: одна портретная, по плечи, другая – с заливом Делавэра, на мысе Кейп-Мей. На ней был красивый красный закат. В этом закате моя белая короткая стрижка казалась затканной в розовый. Странно и смешно: я подумал, это развеселит девушек, и не ошибся. Она написала мне: привет, клубничный красавчик. Я сразу понял, что она любит таких. Что она не леди, мать вашу. Что она, в общем, мой клиент. Я предложил ей встретиться. Она сразу согласилась. Она попросила мое фото – я сделал и отправил. На снимке я был в белой рубашке, на две пуговицы расстегнутой на груди. Я так часто ношу: не люблю воротники, они меня душат. У меня открытая улыбка, я в курсе этого, потому что так часто говорили все, кто меня знает (плохо знает): со школы еще. А вот на днях, кстати, сняли на рекламу штата для ФедЭкс. Там просили сделать пару фотографий сотрудников. Они сочли меня достаточно фотогеничным, чтобы поместить на листовки с акцией компании. Потом эти листовки они рассовали по коробкам, и когда мы доставляли их в офисы или дома, выходило, что всюду была теперь моя физиономия. Я там в форменном комбинезоне с фиолетовой нашивкой, в бейсболке, в рабочих перчатках. Улыбаюсь и показываю большой палец, типа, с вашей посылкой все в порядке.

Поэтому она легко согласилась со мной встретиться. Я заехал за ней на машине. Конечно, она немного скривилась, когда увидела мой «Плимут». Это был второй звоночек для меня, похоронный колокол – для нее. Пошлая, вульгарная, алчная сука. Я сидел за рулем и щурился, пока разглядывал ее. Она была в коротких джинсовых шортах и открытой блузе. Кажется, ничего особенного – все так ходят, осень выдалась слишком жаркой. Хотя в прогнозе погоды говорили, это последний день «индейского лета». С завтрашнего сразу сильно похолодает. Предпосылки есть: нынче к вечеру поднялся сильный ветер с залива. Там же Атлантический океан.

Мы съездили с ней в кафе в ее городишке. Потом, после, когда я заплатил за обед, долго целовались прямо в машине. Я был джентльмен, ну вы знаете: ухаживал за ней, слушал все, что она там молола. У нее были красивые темные волосы, но – увы – смуглые женщины мне не нравятся. Я и сам загорелый, даже очень. Не сразу люди соображают, что я белый парень.

Она уже в машине хотела сделать мне… ну вы понимаете. Приятное ртом. Но не уверен, что от нее это было бы таким уж приятным. Единственный раз, когда мне было хорошо, – с Хейли. Она была идеальна во всех отношениях. Почти абсолютно во всех.

Не то что это шлюха Клэр. Я мягко улыбнулся ей тогда, взял за плечи и сказал: «Милочка, давай лучше прокатимся до залива». Ехать час, а у меня там дом. В доме все удобнее, есть кровать и всякое такое. Она сказала мне, что хочет сейчас, и у нее в глазах мелькнуло что-то жадное. Я понял: она не знала, ехать со мной или нет. Стоит ли того потраченное время. Я поднял ее на руки, вжал спиной в руль, и она ощутила, что я возбужден. Клэр откинула голову. Обняла меня за шею и положила ладонь на затылок. Это было слишком: слишком лично, слишком интимно. Так было делать нельзя, но она не знала, конечно, и я взял ее за руку и просто убрал себе на плечо. Я знал: сейчас опасно начинать, опасно, потому что она может встать и уйти, получив свое. Я ссадил ее с рук и, нежно поцеловав, сказал, что хочу еще и хочу больше, но не так.

Она еще посмеялась: романтик, значит. Я скромно опустил глаза. Вообще-то да. Если дело касается женщины, которую я люблю, весь мир вокруг нее я буду подстраивать так, чтобы она жила в нем легко и счастливо. Ну да, я отдаю себе отчет, кто такой, кем работаю. Я не богач, не изобретатель, не филантроп, не крутой парень. Просто Хэл Оуэн из округа Кэмден.

Итак, мы с Клэр привели себя в порядок, сели на свои места и поехали на залив. Она вся разрумянилась. Я старался сохранять спокойствие. Это получалось хорошо. Я ее даже не хотел. Не было никаких причуд от незаконченного секса. Мы доехали за час, погуляли по пляжу. Я был с ней ласков и обходителен и снял рубашку, чтобы накрыть ее плечи от ветра. Она очень внимательно посмотрела на мое тело: на торс, обтянутый футболкой, на руки. Она не знала простой истины. Сильный мужчина хорош, только когда он на твоей стороне. Иначе – подумай, хватит ли у тебя сил завалить меня нахрен, чтобы в случае чего сбежать.

После залива мы поехали ко мне домой. Уже вечерело, но было такое прекрасное время, когда все только через час возвращались с работы, и улицы оставались пусты. Она хотела побродить по моему двору. Я не стал рисковать. Просто взял ее на руки у машины – она еще взвизгнула, – и отнес прямо в дом. Там, в коридоре, мы начали снова целоваться. И вот так мы оказались здесь.

Пока она всхлипывала и ощупывала свое горло, я подошел к углу, взял железную кочергу – камином я не пользовался вечность, но кочерга осталась – и пошел к Клэр обратно, опустив руку вдоль бедра. Она не сразу заметила, что я держу при себе. А потом мне стало все равно.

Она завизжала, закричала и упала на локоть, закрываясь руками. Я занес кочергу и с силой опустил ее на колени Клэр – несколько раз. От боли она рыдающе завопила, и впервые что-то во мне на самом деле поднялось. Я вскинул подбородок и схватил ее рукой за горло, как прежде. Клэр вцепилась ногтями мне в эту руку, но я отвел ее от себя и сломал запястье.

Хрусть, хрусть – как сладкий хворост.

Боже, как она орала. Меня мурашками пробрало, пока не начала сипеть. Я за горло нес ее до двери в подвал и держал на вытянутой руке, пока не открыл замки. Затем спустился с ней по лестнице. Она качалась в моей руке, как дохлая рыба, и была уже вся синяя. Прекрасно.

В подвале у меня все было по полочкам. Все – очень аккуратно. Но если кто чужой посмотрит, подумает: ну обычный подвал, чего в нем такого? Я специально устроил все неприглядно. Ни в жизнь не скажешь, что здесь я убивал людей.

На столярный стол, весь в стружках, я кинул Клэр. Она ударилась о доски спиной и застонала, хныча от боли. Баюкая, прижала свою сломанную руку к груди. Я с отвращением посмотрел на нее. На темные волосы, разметавшиеся по плечам, на такой же точно треугольник внизу живота. На дрожащие пальцы с длинными алыми ногтями.

– Боже мой, – сказал я вслух, – вот это безвкусица.

Я притянул ее к себе за лодыжки, не слушая, что она кричит, как плачет и отбивается. Пусть. Мне так даже лучше. Она что-то сказала про ребенка. Я спросил: у тебя есть ребенок? Она ответила: да. Девочка, четыре года. Я покачал головой. Я не поверил ей. Но даже если дочка есть, ей лучше не смотреть на такую мать. Спросил, почему она скрыла это в анкете. Тогда Клэр зло заорала, что с женщинами с детьми знакомятся куда реже.

Тогда я снял ремень из петель джинсов и накинул ей поперек шеи. Пряжка вонзилась в гортань; Клэр начала биться и синеть, дрыгала коленями, махала руками, как припадочная, и даже полоснула ногтями мне по плечу. Я в бешенстве убрал ремень и врезал ей в челюсть кулаком. Что-то хрупнуло. Она выплюнула густую слюну с кровью, и там было что-то белое. Два зуба. Она заплакала было, но это уже поздно – я просто схватил ее за руки, сломал второе запястье (оно тоже хрустнуло, как хворост из упаковки) и поискал на полках плоскогубцы.

Сказал ей, что она виновата сама, и ухватил ноготь на правой руке, на указательном пальце. Пришлось здорово попотеть. Сначала щипцы откололи кусок ногтя, потому что он был акриловый, плотный: со второго раза удалось поддеть его весь и сорвать с пальца. Она выла, как сука, и молила остановиться. Я сказал: как только, так сразу, и взялся за другой ноготь.

И так еще девять раз.

Когда у нее нечем было больше меня расцарапать, я в нее вошел. Член стоял колом; мне нужно было погрузить его куда-то, в любую узкую глубину. Я представлял, как Клэр хрипнет и задыхается, и от этого голова тяжелела. Тогда взял ремень и сунул его ей в зубы, чтобы она не стонала так громко. Входил и выходил, погружался и вынимал. Я имел ее, словно ножом резал. И вот это было прекрасно. Ее глаза стали багровыми. Ее лицо обрело кроткое выражение. Она не двигалась подо мной и не трогала: раскинулась на столе и смотрела в потолок, постанывая.

Как и всегда, я кончил единственным возможным образом. Положил руку ей на горло.

– Тебе есть что сказать? – спросил я напоследок.

– Ты сгоришь в аду, Гейб, – бросила она. На губах где-то была кровь, а где-то – ее эта пошлая клубничная помада.

Я равнодушно пожал плечами. Встал ей на ноги коленом. Чтоб не брыкалась.

– Забавно, – сказал напоследок, прежде чем сломать ей шею и со стоном долго кончить внутрь. – Но меня как раз зовут Хэл.

Глава первая
За неделю до Хэллоуина

– Бруно?

Несносная собака снова куда-то делась, но на этот раз, кажется, с концами. С тяжким вздохом Констанс разогнулась. До того она прижалась ладонями к гравию, где стояла машина: вдруг пес залез под джип? Он любил так делать раньше. А вообще, за ним нужен глаз да глаз: он ужасно неприспособленный и не вылезет, даже если джип по нему проедется. Бруно – настоящий глупыш. Он добряк, но у него напрочь отсутствует чувство самосохранения. Наестся и спит где попало, даже в небезопасных местах. Или спрячется нарочно, заигрывая с хозяевами. Чтоб его!

– Бруно! – Нет, его нигде не было. Констанс встала и отряхнула джинсы. Затем сложила ладони рупором. – Бруно-о!

Куда мог деться ласковый домашний кавалер-кинг-чарльз-спаниель? Маленький добрый компаньон, бело-коричневый друг, пожиратель конфет и кружочков свежего огурца, его любимого лакомства? Констанс запахнула на груди свитер: похолодало, даже очень, притом со вчерашнего дня. Вот только прошлым утром было так жарко, что она в летнем платье и кедах спасалась в тени с холодным кофе. А сегодня уже нет.

– Бруно! – позвала снова, пытаясь найти его взглядом во дворе.

Папа объявился на крыльце. Он держал в руке черный старомодный рабочий чемоданчик, прямо как кейс из девяностых, когда адвокаты носили в таких документы.

– Ты что-то потеряла? – спросил он.

– Свою совесть! – мрачно сказала Джорджия у него за спиной.

Она была ему женой, а Констанс – мачехой.

– Семь часов утра, а ты орешь так, что я встала без будильника. Хотя поставила два.

– Говорят, первый будильник нужен для человека, которым ты мечтаешь стать, – невинно прокомментировала Констанс, – а второй – для того, кто ты есть на самом деле.

– Очень остроумно.

– Что такое, милая? – отец спустился во двор и захрупал по гравию ботинками. – Что стряслось?

Констанс вздохнула и сложила на груди руки.

– Утром или ночью… не уверена, когда именно… но кто-то зашел ко мне в комнату и забыл закрыть дверь. И Бруно, наверное, оттуда сбежал.

– Ну ты искала в доме?

– Там его нет. Он мог просочиться в собачью дверцу и дать деру. Он еще очень глупый. – Констанс взглянула на наручные мамины часики на кожаном шнурке. – А Стейси приедет через полчаса. И я еще не собралась.

– Я уверен, Бруно найдется, – заверил отец. – Обязательно. Поезжай, милая. Мы с Джо за ним присмотрим.

– Он маленький, – небрежно сказала Джорджия, убирая черные волосы в хвост. – Запрятался куда-нибудь и спит. Или выбежал на дорогу. Ты там смотрела? А то, может, по твоему Бруно уже проехались раза…

– Джо, – перебил отец и сделал особый взгляд. Словно говорил: не нужно ей знать ни о чем таком, ты с ума сошла? Даже если пса раздавили, как пакет с йогуртом.

Констанс остолбенела, но не потому, что была шокирована словами мачехи. Она давно знала, что та точит на Бруно зуб. Сейчас Констанс подумала: а не Джорджия ли постаралась, чтобы веселый спаниель, этот вечно гавкающий звоночек, куда-то делся?

Она не показала виду, что эта мысль пришла в голову, и не показала, что отец тоже хорош, вообще-то. Кем он ее считает, ребенком? Думает, она не заметит эти переглядки?

– Пойду еще раз поищу его в доме, – сказала Констанс. – И оденусь.

– Ну вот и правильно, – пробормотал мистер Мун и проводил глазами дочь. – И, дорогая, не забудь снести вещи вниз, Джо одна не справится. Ты уже освободила комнату?

Конни напряженно кивнула.

– Славненько! – папа обрадовался. Пошел к машине. – На Хэллоуин уже не увидимся, так что – пока, дорогая!