Он не обнял напоследок, и Конни только помахала рукой, зная, что они не увидятся дольше, чем до Хэллоуина. Гораздо, гораздо дольше.

Констанс Мун было двадцать лет. Двадцать один должен был исполниться пятого ноября: она планировала отметить с подругами. Зная, что до Рождества домой не доведется больше приехать, она три дня провела здесь, в Ламбертвилле, потому что хотела еще немного побыть с отцом, прежде чем тот вычеркнет ее из своей жизни, как вычеркнул мертвую первую жену. К тому же Джо попросила ее освободить от вещей старую спальню. Там теперь будет детская.

Очень скоро, через три месяца, этот дом перестанет быть ее в полной мере, потому что комнату займет младшая сестра. Новость, что у отца с Джорджией будет общий ребенок, здорово выбила Констанс из колеи. Она поняла, что с тех пор мечтать о разлуке между этими двумя бесполезно. Что она останется почти совсем одна, и это навсегда. Что младенец потребует всех отцовских сил, его заботы, его любви и ласки. Она знала (наверное) – он не перестанет любить ее, но разделит эту любовь и будет совсем иначе относиться к Констанс. И к Джорджии тоже.

Она перестанет быть просто мачехой. Она станет матерью его ребенка.

К Рождеству малышка родится. У Джо под свитером уже был заметен округлившийся живот. Констанс иногда смотрела на ее узкое красивое лицо и ненавидела за то, что Джорджия по иронии жестокой судьбы была отчасти на нее похожа. Ей было только тридцать два, и многие считали их с Констанс сестрами. И хотя сама Констанс предпочла бы никаких дел с Джо не иметь, понимала – не ее ума теперь это дело. Отец выбрал эту женщину. И точка. У него новая семья, жизнь с чистого листа – они говорили об этом. Папа пояснил, что дома часто гостить теперь нежелательно и приезжать – тоже: это раздражает Джо, поскольку напоминает ей о первом браке, а она бы этого так не хотела. Задача же Конни – учиться как следует. И больше никогда не возвращаться домой.

Конни взбежала по ступенькам, толкнула дверь и вошла в дом. За спиной услышала, как переговариваются отец и Джо. Констанс на мгновение обернулась и в узкую щель закрывающейся двери увидела, что Джорджия подошла к Гарри Муну и обняла его за талию. Он обнял ее в ответ, прислонил ладонь к округлившемуся животу. Констанс скривилась.

«Иногда ненавижу их обоих за то, что поступают так», – подумала она, но тут же постаралась отбросить эти мысли. Глупые. Неправильные. Опасные, опасные мысли.

– Да кто я такая, чтобы вмешиваться, – пробормотала она и пошла к себе наверх.

Он счастлив. Остальное – не мое дело. И пусть это так, но – дьявол – они все равно злят ее!

Констанс раздраженно выдохнула и заперлась в спальне. Вчера она забыла закрыться на замок, и вот результат. Она готова была клясться – это Джо нарочно распахнула дверь настежь, чтобы Бруно убежал. Она терпеть не могла эту собаку. Отец относился к Бруно как к неизбежному бедствию: дочка получила его полтора года назад в подарок на выпускном балу от своего кавалера. Ну не выкидывать же на улицу щенка! Его оставили дома, в Ламбертвилле, потому что в общежитие с животными было нельзя, даже с такими милыми. Констанс училась в колледже Санта-Роза в Олбани и жила в корпусе Пайн-Хиллс. Там было много направлений, но она выбрала факультет искусств и гуманитарных наук, мечтая однажды стать профессиональным художником-аниматором. В ее планы щенок от бывшего парня, Харви Китона, который в первую же неделю студенческих вечеринок изменил с ее бывшей подругой, никак не входил.

Но у Бруно были смешные рыжие бровки запятыми на молочной шерстке и висячие карамельные ушки. Мокрый нос и теплый взгляд. Даже отец полюбил этого весельчака. Бруно с веселым повизгиванием бросался ему на грудь всякий раз после работы. Встречал у двери, лаял, и его коротенький хвостик нетерпеливо вилял из стороны в сторону.

Привет, дорогой хозяин! Я тебя так заждался!

Констанс сглотнула горечь и достала из-под кровати, на которой остался только пустой матрас и две подушки без наволочек, спортивную сумку. Туда она сложила все заранее приготовленные вещи: и кофр с предметами личной гигиены, и свитер, и худи, и пару футболок, и платье, и джинсы, и, конечно, костюм на Хэллоуин. Она осторожно разгладила черную ткань, затянула плотнее прозрачный пакет и аккуратно поместила поверх всех прочих вещей. Затем ушла в ванную комнату.

Очень скоро эта теперь уже пустая, чужая комната, этот дом, эти коридоры и чердак, где она так любила играть в прятки и где папа ставил ей вигвам, чтобы она устраивала там с подружками ночевки, – все это больше не будет принадлежать ей. Тихое счастливое детство прошло так быстро, что Констанс не успела даже попрощаться с ним. Последние годы были омрачены смертью матери, Мелиссы Мун.

Все банально: пароксизм наджелудочковой тахикардии. Такой болезни Констанс до четырнадцатого июля две тысячи восемнадцатого года даже не знала. Это особый вид аритмии. Возникает внезапно. И так же внезапно заканчивается. Они с отцом не знали, что было с мамой: у нее случались малозаметные приступы, похожие на приливы давления, один за другим, но она говорила, что ей просто нужно полежать и отдохнуть. В первые сутки подумали, она переутомилась. На вторые она запретила вызывать скорую и задыхалась от страха и гнева, если брались за телефон. Она боялась больниц. Она бегала в туалет, ее тошнило, сердце сжимало, как рукой. Она двое суток жаловалась, что кружится голова. Гарри Мун ничего не сделал, Конни вызвала скорую, но отец сердито вырвал телефон и отменил вызов. Перед смертью Мелисса обильно помочилась, вся вспотела, устало сказала, что все же показалась бы врачу. На том дело кончилось.

Констанс взяла с полки фотографию матери и задумчиво провела по пыльному стеклу пальцами. Под ним мама улыбалась в окружении старших родственниц на собственной свадьбе. Там были бабушка Тереза, двоюродная тетя Регина, кузина Леа. Всех их уже не осталось в живых. Констанс равнодушно села в кресло против окна и закусила губу. А это кто такая, по левое плечо от мамы? Справа бабушка Тереза: поправляет фату на дочери. Мама смеется, в руке у нее – неожиданно – бутылка с шампанским. Слева стоит среднего роста женщина с золотистыми кудрями. Она чем-то похожа на бабушку, у нее такой же прямой нос и мягкий овал лица. И Констанс подумала, что это, наверное, ее двоюродная бабушка, сводная сестра бабушки Терезы. Она много раз слышала о ней от мамы и от ба: мать Терезы Кисс, в девичестве Тернер, сошлась со вдовцом, у которого была дочка по имени Гвенет, младше Терезы на два года. Любопытно поддев рамку ногтями, Констанс убрала стекло и вынула фото, посмотрев на подпись на обратной стороне, сделанную изящным почерком:

Мелисса Мун, Тереза, Леа, Регина и Дженни Кисс, Гвенет Оуэн

Кловерфилд, 1988 год

Как давно это было. Констанс даже вообразить трудно насколько. Одно дело – смотреть фильмы и документалки о восьмидесятых, читать книги и слушать музыку, другое – думать о том, что в эти годы поженились твои родители. Отцу ведь сейчас пятьдесят три, а маме – маме был бы пятьдесят один год. На снимке же ей вечные восемнадцать.

Она здесь даже младше собственной дочери.

С улицы кто-то вскрикнул. Констанс подняла глаза от снимка, встала и подошла к окну. На улице было свежо, оранжево и пасмурно: идеальный Хэллоуин, а в комнате – пыльно и темно. Она смотрела, как отец весело кружит Джорджию на лужайке возле машины, и на их лицах были улыбки.

Констанс хорошо помнила, как отец кружил когда-то маму – и ее тоже, и знала, что ревновать его к Джо очень глупо, но ничего не могла с собой поделать. Дурные мысли лезли в голову. Она хотела поскорее уехать отсюда и забыться, потому что мир казался небезопасным и до странного опустевшим. В восемнадцать с половиной она окончила школу, в девятнадцать узнала, что отец женится снова и ей больше нет места в его жизни. Что ждало за поворотом? Неизвестность. Если раньше она знала, что будет, то теперь – нет.

Что-то тихо хрустнуло в кулаке. Констанс вздрогнула и опустила глаза: это смялся ламинированный снимок.

– Черт.

Она быстро разгладила фотобумагу и сокрушенно вздохнула, помещая «свадьбу в Кловерфилде, 1988 год» обратно в рамку. С каким удовольствием сейчас она съездила бы в гости к бабушке Терезе!

Бабуля не появлялась у них в гостях последний год перед смертью, потому что невзлюбила зятя. Гарри Мун променял жену на вертихвостку моложе себя на пятнадцать лет. Она поджарая, как борзая, у нее наглая усмешка, у нее недобрый взгляд. Такие обычно уводят мужиков из семьи. Но Тереза ненавидела Гарри больше, потому что он позволил сделать это с собой, и его вины было куда больше. После бабушкиных похорон Конни узнала, что она была права. Отец изменял с Джорджией еще до того, как мать умерла.

Нестерпимо захотелось снова войти в знакомый дом. Ну и пусть больше там не будет витать запах овсяных печений, которые бабуля пекла к каждому приезду своей любимицы Конни. Но те комнаты и коридоры, фотографии вдоль лестницы и большой уютный сад Констанс не забудет никогда. В двадцать один этот дом будет принадлежать ей, и у нее будет свой уголок. Место родом из прошлого. Она знала из завещания бабушки, оглашенного через две недели после ее кончины. Этот дом был для Констанс светлой гаванью родом из детства; местом, которое она пока утратила, но куда очень хотела бы вернуться.

Особенно сейчас, в Хэллоуин.

Бабушка обожала Хэллоуин. С тех пор, как Констанс исполнилось пять и она захотела ходить по домам за сладостями с котелком в руке, ба всегда забирала ее к себе в этот день, а то и на всю последнюю неделю октября. Она звала ее Конни, моя Конни, с удовольствием украшала дом и двор гирляндами-фонариками, светильниками Джека из тыквы и репы, свечами, пластиковыми скелетами и привидениями. Больше всего бабушка любила наряжать внучку: заранее они продумывали и шили самые красивые на всю округу костюмы, и кем только Конни ни была – от салемской ведьмы Мэри Сибли до Бекки Тэтчер, от Уэнсдей Аддамс до морской сирены. Да, бабушка знала много страшилок, а в комоде под телевизором у нее было полно пыльных кассет, которые она включала, когда Конни собиралась с подружками на хэллоуинскую ночевку. Констанс улыбнулась, вспомнив, как они с девчонками стелили на ковре в гостиной спальные мешки, бабуля оставляла им сладости и попкорн и включала «Дракулу» Копполы, «Американского оборотня в Лондоне» восемьдесят первого года, «Носферату» или «Хэллоуин» семьдесят восьмого года. Подружки могли не спать хоть всю ночь. Визжали от ужаса, пищали, объедались сладостями, а потом засыпали прямо в своих костюмах. Счастливые были времена!

Этот Хэллоуин совсем не похож на те, которые с такой любовью вспоминала Конни. Год назад она отмечала в кампусе с другими студентами, но быстро поняла, что большая тусовка и пьяные вечеринки с кучей незнакомцев – не ее тема. В этот раз все должно быть иначе. Стейси и Оливия приедут с минуты на минуту, они уже забронировали небольшой коттедж в Кромберри – пять миль от колледжа. Девчонки приедут со своими парнями, а кроме них и не ждали никого.

– Будет хороший теплый междусобойчик, – обещала Оливия. – Тебе точно понравится.

Больше всего на свете Конни хотела бы попасть в совсем другое место. Ее тянуло туда, ее манило. Звало. Он ждал ее – дом с черепичной старой крышей, с садом, с большими каштанами вдоль дороги. Дом, который стоял поодаль от прочих, потому газетчик всегда ехал до него дольше остальных. Констанс поставила рамку с фотографией на полку и решительно вышла в коридор.