Она спустилась в гостиную и залезла в ящик комода, где отец хранил в беспорядке все старые документы. Бесконечные бумажки, рассованные по папкам в полном хаосе, соседствовали со старыми буклетами и рекламными брошюрами, газетами с давно истекшим сроком у купонов – мама их обожала вырезать и таскала в магазины пачками – и пухлыми телефонными справочниками. Им было уже лет двадцать точно, и вряд ли по многим адресам совпадали фамилии и телефоны, но Констанс надеялась, что номер ее двоюродной бабушки Гвенет не поменялся или та не сменила место жительства. Честно признаться, о ней Констанс не так много знала.

Но знала, к примеру, что она была старше своей сестры Терезы на четыре года, что они были сестрами не родными, однако в детстве – не разлей вода, судя по бабулиным извечным рассказам о прошлом за чашкой чая, и что у нее было, кажется, два сына. Или сын и дочь. Но Констанс точно знала, с одним ребенком что-то случилось – что-то недоброе, – и бабуля – ее бабуля, обычно посыпая корицей пирог, или готовя какао, или высаживая маргаритки в клумбу, – в общем, при удобном случае говорила, вспоминая сестру: «Пора бы уже ей перестать носить этот траур и всерьез заняться своей жизнью. Она кончит безумной кошатницей или одиночкой в доме престарелых. Не нашей она крови, не нашей, потому так все и вышло…»

Констанс потерла лоб и открыла справочник телефонов и адресов Нью-Джерси на букве О. Она искала очень конкретную фамилию.

Оуэн.

Наконец, между Оуэн, Кэсседи, и Оуэн, Артур, она нашла Гвенет Оуэн. Там был номер телефона, но домашний адрес – густо зачеркнут чернилами, так, что не разглядеть. Она прошептала губами цифры и вырвала страницу из справочника, тут же захлопнув его и затолкав все бумаги обратно в шкаф. Как только она закончила с этим, в дом, переговариваясь, вошли Джорджия и Гарри.

Как ни в чем не бывало Констанс невозмутимо скомкала лист в кулаке. Она не знала, почему отец мог быть против этой затеи, – хотя догадывалась, что они с Джорджией этого не одобрят. Джо вообще ревностно относилась к любому имуществу Мунов: дома в число ее забот входили.

– Не нашли Бруно? – разочарованно спросила она и посмотрела на супругов.

Собаки при них не было. Джо покачала головой и молча прошла на кухню. Отец со вздохом обнял Констанс.

– Прости, детка, – сказал он. – Но мы его непременно найдем. Джо поспрашивает соседей, я что-то тоже придумаю после работы. А ты поезжай, тебе еще устроиться нужно…

– Не думаю, что смогу перевезти так много вещей. Комнатка в общежитии маленькая, мне некуда их складывать.

– Можешь снять гараж или складскую ячейку, – добродушно сказал отец, и по спине Конни пробежал холодок. – Что-то, конечно, придется продать. Но это и к лучшему, деньги тебе понадобятся, так ведь?

Конни подрабатывала параллельно с учебой и получала стипендию; отец перестал присылать ей деньги еще год назад, да и не в них было дело. Она осторожно произнесла:

– Я подумала, может, оставить пару коробок у вас на случай, если приеду на Рождество или каникулы налегке…

Отец вздохнул, потер затылок, заюлил:

– Милая, у нас дом и так вверх дном. Места очень немного: а скоро еще родится ребенок. Представляешь, все эти кроватки, велосипеды, коляски – все заново, и куда-то их будет нужно деть.

– Но на Рождество, – с надеждой начала Конни. Отец замялся и опустил глаза. – Ты будешь меня ждать?

– Пойми, детка, – пробормотал он, – что на Рождество выпадут роды. А если малыш появится раньше? Нам будет совсем не до гостей.

– Я бы могла приехать и помочь, – сказала она, но отец поморщился.

– Детка, не думаю, что Джо будет… этому рада. Она немного не в настроении обсуждать твой приезд сейчас, вряд ли будет делать это, когда родит.

– Что ж, когда было иначе? – резонно спросила Конни и чмокнула отца в шершавую щетинистую щеку. Она пахла гелем для бритья и сигаретами «Пэл-Мэл». Запах этот не менялся годами, девушка к нему привыкла. – Ладно. Тогда я наверх – оденусь и за сумками.

– Ты ведь поедешь с Олимпией и Стейси, верно?

– Оливией, пап, – закатила глаза Констанс.

Он щелкнул пальцами:

– Точно.

Он знал, что рано или поздно это время придет для них обоих. Время взросления и неизбежного расставания. И что самостоятельность – не такая уж плохая вещь. Во всяком случае, он покинул отчий дом в семнадцать и ни о чем не пожалел. Но он знал, что Конни слеплена из другого теста и что она все еще жила прошлым, а должна уже оставить его насовсем, потому что у него есть теперь нечто иное, нечто новое.

Она не понимала простой, как пятицентовик, истины. Прошлое обладает удивительной способностью высасывать все возможности из настоящего и будущего. И прошлое лучше оставлять в прошлом. Она – уже его прошлое… Он уже думал, какой службой доставки лучше отправить ее багаж: лучше и дешевле. Там пять-шесть коробок, в которые вместилась вся жизнь его дочери. В конце концов, к чему вся эта сентиментальность?

– Эй, Конни! – окликнул он, задумчиво глядя ей в спину. Она обернулась у самой лестницы. – Обещаешь влипнуть в какое-нибудь приключение?

Она знала, что это значит. Знала, что отец имеет в виду. Это была их добрая присказка родом из детства. Теплое напоминание: я рядом, но не против, чтобы ты пробежалась вокруг дома. Ведь я все равно буду начеку.

Когда-то, когда он считал ее своей семьей, так действительно было. А теперь это были просто пустые слова. Но она не хотела расстраивать человека, которого по-прежнему любила, даже если он забыл о ней, и просияла, и с надеждой ответила:

– Крещу сердце, пап! – со всей детской искренностью, с какой отвечала в пять, десять и четырнадцать.

И, начертив пальцами крестик поверх футболки, она поднялась к себе в комнату, стараясь не думать о будущем и довольствуясь теми дарами, которыми ее скудно осыпало настоящее.

Оливия Стилински была мулаткой с темным андеркатом. Многие думали, она борется за женское равноправие и все такое, но это была полная чушь: Ливи была девушкой нежного и скромного характера, у нее был парень, Ричард, и, кажется, они серьезно увлекались друг другом вот уже второй год, с тех пор, как повстречались в колледже.

Стейси Локер – лучшая подружка Конни еще с доисторических времен. Они вместе учились в школе, вместе поступали в колледж, вместе живут теперь в корпусе. У Стейси волосы льняного цвета и светлые голубые глаза. Она похожа на норвежку или эстонку – по крайней мере, так казалось всем ее знакомым.

Они забрали Конни у дома, помахали ее отцу – он вышел проводить дочь на крыльцо и передал ей сумку с одеждой в руки – и увезли подругу навстречу Хэллоуину.

– Не нашла Бруно? – сочувственно спросила Оливия.

– Пока нет.

– Одно ясно: эта сука его доконала, – мрачно заметила Стейси. Она была за рулем и курила электронную сигарету «Джул». – Придушила где-нибудь, а труп выкинула на помойку… а что ты так на меня смотришь, Ливи?! Брунерий у нас был малышом, его не так сложно прикончить.

– Она сказала, Бруно мог выскочить на дорогу, – отозвалась Констанс и задумчиво уставилась в окно. – Мол, сам сбежал.

– Так я и поверила! – фыркнула Стейси.

– Помнишь, как она выкинула твой морковный пирог? Сказала, что уронила. А он был целехонький в мусорке, – тихо сказала Оливия с заднего сиденья.

– Не могу думать, что она могла так запросто поквитаться с Бруно, ведь это же всего лишь собака, – убитым голосом сообщила всем Констанс и замолчала.

В машине стало тихо. Тогда Стейси включила радио. Там пели «Самовлюбленного каннибала». Стейси хотела переключить, но Конни остановила.

– Хорошая же песня.

– Самое оно для Хэллоуина и похорон Бруно, – зловеще отозвалась Стейси и прекратила парить. – Давай отравим твою мачеху, Конни?

– Не говори глупостей. Отец помрет с горя. Они ждут ребенка. Он так даже роста долларовых бумаг на бирже не ждал.

– Мужик с горя не помрет. Найдет себе новую Джорджию. Заделает ей нового бэби.

Конни вынула из кармана теплой плюшевой куртки припрятанный лист. Разгладила его на джинсовой коленке. Да, джинсы эти стали ей теперь свободны в талии и бедрах, а ведь раньше внатяг были. Вот что значит жить не дома и перебиваться столовской едой.

– Что это? – спросила с интересом Оливия.

– Кусок туалетной бумаги, – живо отозвалась Стейси.

– Это номер телефона моей двоюродной бабки, – ответила всем Констанс. – Так что тихо.

В трубке послышались гудки. Конни прочистила горло. Очень долго совсем никто не отвечал. Она готова была с разочарованием услышать автоответчик – или ничего, и когда хотела отсоединиться, ответил какой-то мужчина:

– Слушаю.

Конни смутилась. Она ожидала, что услышит женский пожилой голос, никак не мужской молодой, – и на секунду запнулась.

Собеседник был нетерпелив и раздраженно повторил:

– Я слушаю.

– Простите, э-э-э… – Конни еще раз посмотрела на лист. – Это дом Оуэнов или я не туда попала?

Он смолк, будто оценивал, что сказать, и осторожно произнес:

– Представьтесь, кто звонит.

Голос был среднего тембра, хрипловатый и манерный. Такой мог бы принадлежать высокому красивому манекенщику или небрежному скучающему музыканту. Ни одна из этих ассоциаций не нравилась Конни, но голос был необычным, и она подумала: а кто это, черт возьми?

– Мне нужна Гвенет Оуэн, – сказала она и пояснила: – Я Констанс Мун, может, она что-то говорила обо мне, я ее внучка…

– Констанс? – растерянно спросил мужчина. – Да. Да, говорила как-то. Что ж, Констанс, мне жаль, но я не могу позвать ее к телефону. Она, видишь ли, сейчас в доме престарелых в Акуэрте.

«Она кончит безумной кошатницей или одиночкой в доме престарелых», – вспомнила Конни и содрогнулась.

– Простите…

– Ничего, – холодно сказал незнакомец. – Она там под полным присмотром, но есть дни посещений. Если хочешь, я скажу, в какие можно ее навестить.

– Я… – она хотела сказать «не надо», но осеклась. – Благодарю, но пока мне некуда записать.

– М.

– Да… что ж. Тогда всего доброго.

– А может, я смогу чем-то помочь? – вдруг спросил он. – Я ее сын, знаешь ли.

Констанс помедлила. Сын? Так значит, это ее… дядя?

Двоюродный дядя. Ну условно дядя, если учитывать, что не кровный, – но тем не менее… Как стыдно. Они родня, но она даже не знает его имени.

– Э, вряд ли… – запнулась она.

– Нет, почему. Вполне могу. Мама была бы точно рада тебя услышать или повидать. Ты же дочка Мелиссы Мун, так?

Констанс было неловко говорить ему об этом. Совсем чужой человек. Гвенет была должна ей постольку-поскольку, так сказала Конни ее ба, бабуля Тереза, – и что это значит, она не понимала.

Потом покосилась на подруг и решительно заявила:

– Да, так. Понимаете, у нее хранится дубликат ключа от дома моей покойной матери.

Он несколько секунд молчал. Конни уже не так смело продолжила:

– Это дом в Смирне…

– Я знаю, – задумчиво отозвался ее дядя. Стейси сделала песню потише. – Хм. Кажется, я в курсе, где хранится ключ. А что, зачем-то он нужен?

Конни смутилась.

– Ну, это в целом мой дом. – Она осмелилась сказать так, потому что это было правдой. – И я хотела бы… э-э-э… отдохнуть там на уик-энд на Хэллоуин с друзьями.

– Небольшая дружеская тусовка? – ухмыльнулся дядя.

Констанс вздохнула.

– Ну так себе. Костюмы, пунш, фильмы ужасов. Ничего особенного. Мы не собираемся крушить дом пьяной компанией.

– Это твой дом, Констанс, – напомнил он. И, кажется, улыбаясь. – Крушить его или нет, решать тебе. Что ж, ладно. Мне надо будет доехать туда, это час дороги.

– Отлично! – оживилась Конни. – Нам ехать полтора, но мы уже в пути.

– Не слишком торопитесь, – предупредил дядя. – Я тут закончу кое-какие дела и подкачу к дому.

Конни стало почему-то тревожно. Незнакомец снял трубку со старого номера. Незнакомец представился ее родственником. Какой он ей родственник? Сын ее сводной двоюродной бабки… Но она осмелилась сказать:

– Э, мистер Оуэн…

– Зови меня Хэл, Констанс. Мы же не чужие люди, – расслабленно сказал он.

– Хэл. Вы, может, знаете там кафе «Молли»?

– О да, на Уэстсайд-роуд.

– Ну в центре.

– Да оно там по-прежнему одно, – с усмешкой сказал он. – Подъехать туда?

– Буду благодарна, – выдохнула Конни с облегчением.

– Хорошо. Тогда буду через два часа. Пока.