* * *

Эбигейл Уайт и правда старалась. Проведя полдня в лаборатории три-си, она внимательно слушала всё, что ей рассказывали. А учёные весьма стремились впечатлить девочку. Не каждый день к ним в гости захаживала внучка Артура. Эмма Мартин ранее была соседкой профессора по блоку, о чём она не преминула сообщить Эби чуть ли не в первую минуту знакомства. Американец Нейтан Шварц, её коллега-биохимик, был более сдержанным в эмоциях, но очень открытым и, как казалось, готовым посвятить любого подростка, оказавшегося в его лаборатории, во все тайны Вселенной, делая упор на тех вещах, которые никто из землян, включая самого учёного, до сих пор не мог понять. Казалось, его больше всего восторгали механизмы сложнейших нейроуправляемых мутаций – новейший термин в биологии. Он тихо и спокойно, порой нудно, излагал принципы воздействия мозговых электрических импульсов на формирование РНК-молекул, то и дело добавляя ставшее его фирменным «Само собой, в этом мы пока что ничего не понимаем». Нейтан так часто повторял фразу во всех диалогах, что его за глаза называли «Само собой Шварц».

Эби смотрела на гениального зануду, являющегося автором трёх не менее гениальных и не менее занудных трудов в области биохимии ещё до Согласия, с горящими глазами и раскрыв рот. И лишь когда в её глазах стала появляться усталость, Мичико попросила Нейтана уступить девочку Эмме. Та отвела гостью в соседнюю комнату, чтобы угостить чаем и показать компьютерную модель универсального вирусного блокатора – мощной молекулы, создать которую на практике земная фармакология и химия пока не могли. Да и не смогут никогда – для этого нужно было менять свойства атомов на ти-уровне, чем занималась уже не биохимия и даже не химия и не физика, а тимия – новая наука, ярым пионером которой стал Юсуф Демир.

– Привет, – Мичико и не заметила Джессику, пока та не прикоснулась к её плечу и не поздоровалась. Вот дела. Она обернулась и улыбнулась подруге.

– Давно ты тут стоишь?

– Нет, только вошла. Смотрю, ты вся в трудах, – ответила англичанка, окинув взглядом помещение. – А где мисс Уайт?

– Эмма повела её в пятый кабинет, развлекать программистами. Тут глаза Джесс загорелись.

– Пойду и я развлекусь. Ты со мной? – подруга забавно повела бровями.

– Почему бы и нет? А то глаза уже болят от монитора. Заодно кофе налью по пути.

Взяв по стаканчику кофе из автомата, стоящего в центре холла за дверью, гордо, словно осознавая причастность к великим научным свершениям, девушки прошли чуть дальше по коридору и вошли в пятый кабинет. Эби сидела перед большим экраном, а на нём бегали микрочастицы и формировали сложнейшую молекулу, которую когда-либо видели на Земле. Строго говоря, на Земле её никто никогда и не видел. Эмма стояла за спинкой кресла девочки и что-то высматривала на планшете, а рядом сидел поджарый русский программист Сергей Хабаров и что-то объяснял, показывая пальцем и водя мышкой. Больше никого в помещении не оказалось, да и большим пятый кабинет назвать было нельзя – войдя внутрь, Мичико и Джессика, можно сказать, заполнили его.

– Привет, Сергей, – Комацу по-деловому поздоровалась с коллегой. А если точнее, то с подчинённым. Тот повернулся в сторону вошедших, вежливо кивнул, слегка привстав, и снова сел. Но секунду спустя вновь поднял глаза и широко их раскрыл.

– Мисс Хилл? – он встал с кресла. – Я огромный поклонник вашей теории! И у меня даже были идеи, как оптимизировать и развить ваш код!

Джессика рассмеялась. Да, у её подруги было определённое самомнение, порой она считала, что является лучшим программистом на трёх планетах. Что, конечно же, не так. Хабаров являлся интуитом, полученную задачу он выполнял не просто хорошо, а каким-то непостижимым образом писал код, не только описывавший нужную модель, а дававший ей развиваться с помощью правильно подобранных алгоритмов обучающихся нейросетей, что помогало получать неожиданные результаты. К слову, программа, представленная на экране, писалась ещё на Земле под задачи тимии, и Сергей был одним из основных её авторов. Так что зря ты ухмыляешься, Джесс.

– Что ж, мистер …? – она вопросительно посмотрела на мужчину, и тот представился. – Так вот, мистер Хабаров, у нас как раз есть чем дополнить модель Хилл – Ланге, и, если у вас найдётся часок, я могу рассказать вам о стоящей передо мной задаче.

– Да, я буду счастлив поучаствовать в проекте! – русский программист чуть ли не выпрыгнул из обуви, но потом смущённо посмотрел на Мичико. А, блин. Почему бы и нет? Пусть применит свою интуицию в команде социологии.

– Пожалуй, процентов пятьдесят вашего рабочего времени вы могли бы выделить для мисс Хилл, Сергей, – кивнула она. – Но окончательное «да» я готова буду дать, когда Джессика нам поведает, о чём, собственно говоря, идёт речь.

– А мне можно послушать? – робко подала голос Эбигейл Уайт.

– Если обещаешь подумать перед окончательным выбором профессии, то да! – засмеялась Джессика. Ах ты, хитрая бестия.

* * *

После длинного разговора Мичико передала Эби в надёжные руки Джесс, а сама вернулась к работе. Однако процесс не клеился. Мысли о том, что она только что услышала, никак не хотели покидать её голову. Комацу, конечно, была в курсе неких исследований, которые вёл Ланге, но сам их результат её удивил. Итак, в секторах, в которых существовали сильные Несогласные, возникало больше Согласных рас, причём это нельзя списать на какую-то ошибку или белый шум: разница оказалась весьма выраженной. Условно, доля рас, склонных к Согласию, в местах, где Несогласные вели агрессивную борьбу, – в семь-восемь раз выше, чем в относительно тихих уголках Галактики. На первый взгляд этого не было видно, возможно, поэтому раньше никто ничего и не заметил. Не было видно потому, что Несогласным свойственно уничтожать завоёванные расы. Но историю не перепишешь – анализ памятников, летописей, артефактов на планетах, выжженных огнём не до конца, подтверждал цифры. Увы, плохой рецепт, думала Мичико: если для появления склонных к Согласию рас требовалось дать кому-то из Несогласных построить мощную империю, то этих рас могло бы и вовсе не остаться.

Она поймала себя на том, что вновь и вновь размышляет над темой. Почему, Мичико? Ты ведь не философ, не социолог. Да, ты психолог, но в первую очередь ты – врач, а сейчас – фармацевт, ты занята не причиной и следствием галактических процессов, а воюешь на микрофронте одного организма. Тебя волнуют клетки человека, его гены…

Гены. Она шумно выдохнула и зачем-то прикусила длинную прядь чёрных волос. Да, точно, гены!

Есть один ген, не поддающийся никакой редактуре без последствий. Ген Эмпатии. Попытки воздействовать на него приводили к страшным, разрушающим общество последствиям, словно сама природа не хотела давать человечествам шанс исправить последствия грандиозной лотереи. Будто Вселенная говорила людям «так надо», не объясняя ни зачем, ни почему.

Однако, судя по всему, те места, где ген достигал одной из крайностей, он достигал и другой. Так? Или же нет? Могло ли такое быть, что какие-то межзвёздные процессы влияли на то, что в одних звёздных системах расы становились Несогласными, быстро устанавливали нацеленную на экспансию диктатуру на своих планетах, чего не смогли, слава богу, сделать земляне, а на других столь же сильно сдвигалась в противоположную сторону? Мог ли появиться маятник, зависящий от… ну неясно, может, от пульсаров, чёрных дыр, плотности тёмной материи? Мичико была не физиком, не математиком и не могла выстроить такую причинно-следственную связь, но могла поделиться идеей с Джесс, и она непременно так и сделает.

На секунду мелькнула мысль, что Эбигейл Уайт имеет шанс стать свидетельницей вселенского прорыва, возникновения новой модели на стыке физики, математики и биологии. Вот ведь повезло девчонке с каникулами!

Глава 5. Айзек Кинг

Конкордия

Здесь, на Конкордии, он смог снова стать учёным. Заурядным, но ведь, если признаться честно, Айзек Кинг никогда не считался лидером в своей области – биология, а он являлся скорее ботаником, была для него в большей степени лишь хобби. Однако в школе ему ничто другое, кроме спорта и ботаники толком не давалось. И когда в ВВС, чтобы стимулировать на более долгий контракт, предложили за счёт государства получить дополнительное заочное образование, он решил, что чем чёрт не шутит – почему бы не получить диплом в той единственной области, которая ему интересна. В результате пришлось выслушать немало подколов со стороны сослуживцев. То, что Айк был из фермерской семьи и ударился в науку о растениях, добавляло почвы для друзей-юмористов. Но отец им гордился, что было важнее. А если бы друзья знали, что именно это сыграло в итоге решающую роль для отбора в миссию на Марс, то, наверняка прикусили бы свои острые языки. Интересно, как они там? Всё ещё готовы назвать его «летающим сортом кукурузы» или «тяжёловооружённой генномодифицированной картошкой»?

Да, на Марсе навыки Кинга толком не пригодились. Все значимые эксперименты он завершил ещё в полёте, потом гидропоника с клубникой, а после никому уже толком не нужная грядка с овощами. Никому, кроме него. Здесь же роль биологов была чуть ли не основной, – столько невероятных открытий, сколько не видели даже первооткрыватели Австралии! Животный мир планеты поражал, растительный не отставал.

Казалось, что у них перед глазами были лишь поющие ящерки и кленоподобные деревья, но это только на первый взгляд. Крупные травоядные хозяйничали далеко в степях. Хищники не рисковали нападать на прямоходящего человека, и то ли попрятались, то ли убежали подальше. Мелкие грызуны, норные поедатели каких-то орехов, травоядные разных мастей встречались в изобилии, но скрывались с приближением человека. Птиц, похожих на рептилий, было множество видов, но они не пели, здесь их нишу заполняли ящерки. Нашлись насекомые и те, кто просто походил на них размером и местом в пищевой цепочке. А ещё: трава, которая была единым ковровым растением, мох, который был ближе к грибам, вьюны-паразиты, цветы необычной формы и запаха, раскрывавшиеся ночью или притворяющиеся орехами, чтобы какой-нибудь грызун перенёс пыльцу. Стволы без листьев, впитывающие свет корой и паразитирующие на чужих корнях. Кустарники, умеющие складываться и ловить зверьков. Слава богу, не попалось ни одного действительно крупного хищника.

И хотя среди всего этого раздолья хозяйничала добрая сотня биологов самой разной направленности, включая генетиков и экзобиологов, ему тоже было чем заняться. Быть первопоселенцем – значило прикасаться к чудесам, к неизведанному, значило, что каждый твой шаг за пределы лагеря мог привести к открытию.

У Айка не было своей команды, более того, формально он сам входил в группу ботаников Радомира Петковича, английского ботаника сербского происхождения. Однако тот даже не пытался управлять знаменитым сотрудником, оставляя Кингу полную свободу действий и предоставляя ему ресурсы вне очереди, если уж тому что-то было нужно. Поначалу Айк даже не замечал подобного, думая, что так работает каждый член команды, пока его коллеги, Лилиан Кэш и Катерина Гребенщикова, не начали обсуждать при нём очередь на джип и загруженность программистов «чьими-то задачами». С тех пор он старался не шибко пользоваться привилегиями, стал больше ходить пешком или просто присоединяться к другим учёным.