Правда, отец приставил ко мне дуэнью, старуху безобразную и злую, но почти не знающую нашего языка и тупую, как пробка. Я научилась от неё только помалкивать, когда нужно, и потому пусть за моё исчезновение ответит она. Ей-же-ей! Карга не заметила даже, что под моей чёрной покаянной вуалью всю дорогу скрывалась дочь кормилицы! Но, видать, её кротким молчанием ведьма весьма довольна.

С губ моей сестры сорвался едкий смешок.

– А вы ещё меня чёртом зовёте? – возмутился Дзани. – В самом деле, чёрт, что ли, будет отвечать за ваши проделки? Да и братнее имя вы носите не слишком хорошо. Каково ему будет узнать, что у него завелась… такая тень?

– Я не тень! – разозлилась Клариче и топнула ногой. – Два синьора Фортеска не могут находиться в одном месте, а значит, непременно к самозванцу должен явиться настоящий Алонзо, но…

Сестра покачала головой:

– Я хотела найти брата первой. И вот я нигде не нахожу его. Даже низкий люд, что вечно знает о нас больше нас самих, ничего не смог мне поведать. Ни лодочники, ни прачки, ни ростовщики не видели до меня ни цехина от синьора Фортеска. Я был… была в отчаянии.

Клариче посмотрела с тоской на собеседника-черта:

– А вы решили, что я веселюсь! Да я бы и в разбойничье гнездо отправилась его искать! Но Алонзо Фортеска будто и не было никогда в Венеции, только вот…

Сестра вспомнила о синьоре Грации и её странных словах, но не стала договаривать, ощутив тревожный холодок у самого сердца.

Однако хитрость удалась; наново крещённый Дзани, увлечённый её рассказом, хлопнул себя по коленям и вскочил на ноги.

– Синьор… а! Человек, если только он живёт на свете, не может пропасть бесследно! Вы уверены, что он был в городе? Если да, он не пропадёт (коли женщины в вашей семье дают чертям фору, чего ждать от мужчин?). Если нет, вам следует вернуться домой; с вашим характером только и жди беды.

– Он пропал здесь полгода назад! – побагровев, воскликнула Клариче и добавила печально: – Хотя бы это я знаю.

– Если так, то… дело плохо, – грустно молвил Дзани. – Да это же… подумать только! Полгода назад меня ещё даже не было в помине… А-а-а-а-а!

Кавалер Домино обхватил голову руками. Треуголка свалилась у него с головы. Только на висках серебрились ещё длинные белые пряди, а макушка была гладкой и тёмной, словно старый жёлудь.

Клариче и подумать не могла, что ослышалась.

– А где вы были полгода назад? – не раздумывая, спросила она.

Молчание.

– Отвечайте!

Дзани отступил в свой угол, будто надеялся укрыться там.

Сердце сестры забилось сильнее.

– Ну же! – крикнула она. – Я открылась вам, теперь ваш черёд! Думаете, моя тайна не стоит вашей? Если да, мы будем биться снова, хотите вы того или нет!

Дзани ударил кулаком по стене.

– Чёрт бы вас побрал, – прошептал он, – будь по-вашему!

Кавалер Домино резко обернулся и подошёл к девушке. Длинный и тощий, он встал на самой границе солнечного луча, и птичий клюв его маски навис над Клариче.

– Ваша тайна стоит моей?! – зло прошипел он. – Я что-то сомневаюсь. Но мой долг услужить даме. Можете любоваться!

С этими словами он шагнул в полосу света. Кисти его пропали, маска повисла в пустоте. От всего человека остался только огромный плащ, испещрённый золотыми ромбами.

– Как я, хорош? – язвительно спросил бестелесный голос.

В следующий миг плащ очутился в тени. А Клариче снова увидела долговязого господина в птичьей маске, чему втайне обрадовалась. Всяко лучше, чем говорящее ничто.

– Только не говорите, что ничего не видели, – прошептал Дзани, сложив руки на груди, – я фокусы не показываю!

Он презрительно хмыкнул:

– Ну что, хороша ли моя натура? Конечно, не чета вашей: плоти у меня сроду не было, настолько я беден, но я не чёрт! Я… Неужели вы правда ничего не видели?

Клариче молчала. И хотя молчание не было долгим, Дзани не стал дожидаться ответа.

– Тень! – воскликнул он. – Неужели не догадались вы, или никогда не глядите на тех, кого топчете?! Тень видели вы, сами того не сознавая. Кто же ещё исчезает от света и растёт в час вечерний? Я – тень господина Скьяри!

Сказал и будто задохнулся. Кавалер Домино медленно обошёл солнечный луч, падающий из окна, и вернулся в свой угол, где поднял треуголку и, отряхнув её, прикрыл безобразную плешь.

За всем этим Клариче наблюдала молча. Наконец она негромко произнесла, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику:

– Когда я видела господина Скьяри на площади, я не заметила, есть ли у него тень. Точнее, нет, я не помню. Лучше бы вы были чёртом, Дзани, но вы… Клянусь Дианой, будь вы человеком, Скьяри, которого я повстречала при свете дня, в лакеи бы вам не годился! Клянусь Геркулесом, вы могли убить меня в поединке, но…

Тут сестра осеклась, ибо одно воспоминание о заговорённой шпаге заставило её устыдиться.

– Но вы… благородная натура, – вымолвила она наконец.

Кавалер Домино посмотрел на девушку. Выражения лица его, конечно, было не видно, но всё же… он удивился, без всяких сомнений.

– Мне ещё не говорили такого, – сказал он растерянно. – Вы уверены в этом? Благородная натура… тени?! Такое точно бывает?

– Вы – первая тень, с которой я говорю, – честно призналась Клариче, – но если это вы, так, стало быть, да. Бывает.

– О господи! – вздохнул Дзани. – Я и сам тому не верю, особенно когда вижу в час ночной лицо этого мерзавца.

Он указал пальцем на себя и погладил длинный клюв своей маски.

– Но как же так? – удивилась Клариче. – Тот Скьяри, которого я видела, чуть старше брата, а вы…

– Старый хрыч! – хмыкнул кавалер Домино. – Помню, помню, но я не в обиде. Хотя бы из-за рожи драться не будем. Очень прошу.

Дзани прошёлся по комнате, собираясь с мыслями. И наконец жалобно признался:

– Нет! Я не знаю, как рассказать такое! Вот вы помните, как явились на свет? Не помните! А я… сам не знаю, как так произошло. Хотя мне тогда показалось, что я шагнул свету навстречу, в самое-самое пламя.

Дзани указал пальцем в сторону окна, а за окном бледное солнце сверкало во всём великолепии раннего утра.

– И не сгорел. Но лучше я расскажу по порядку.

Кавалер Домино перевёл дух и начал так.

6
Тень господина Скьяри

– Я бы мог рассказать о господине Скьяри не меньше, чем вы о своём брате. Ведь, в конце концов, мы прожили вместе целую жизнь, но с тех пор как отдалился от него, я стал замечать, что многое просто не помню. Да оно и к лучшему.

Поначалу всё было неплохо: господин Скьяри был резвым мальчонкой, капризным, конечно, но зато ни в чём не знал недостатка. О тех временах я ничего не помню, но, когда он немного подрос, житья от него не стало всей округе. Это был такой пустосвят, грубиян и картёжник, что, если бы его видели той порой настоящие черти, они покраснели бы, как барышни, от самой невинной из его шуток. Даже в полку, где хватало других забияк и охальников, его не стали долго держать.

День за днём: карты, кости, драки и кутежи.

А я во всём ему вторил. Тени это… умеют. Всё, что он делал, сказывалось и на мне, но я ещё не сознавал, что со мной делает господин Скьяри, а главное… Самое главное, я не боялся того, что он может сотворить всё что угодно.

Кавалер Домино замолчал, собираясь с духом.

– Теперь я думаю, мой, м-мой хозяин, – последнее слово Дзани произнёс с придыханием, – сам ничего не сознавал. Даже того, что касалось его напрямую. Он облысел, и брюхо его обвисло, но всё же господин Скьяри оставался верен себе; хорошенькие девушки не знали, куда деваться от его скучных разговоров и похвальбы, а он думал, что все вокруг смотрят на него восхищёнными глазами.

Наверное, так и суждено ему было прожить восемнадцать лет, а потом Скьяри махнул рукой на всю остальную человеческую жизнь. И с тем остался и душой, и разумом, только вот…

Дзани запнулся и беспомощно развёл руками:

– Вы и сами понимаете, Клариче! Господин Скьяри менялся, и я менялся следом. Странное дело: я жил его жизнью, но она приелась мне хуже сухой лепёшки, радовался его радостям, но… понимал, что они мерзкие, не догадывался только почему. Его лысая плешь, обвисшее брюхо и сухие ноги были и моими, но всё же я до сих пор как-то благодарен этому человеку. Да! С ним вместе я мог пригубить кипрского вина или ощутить тончайший запах утренней свежести. Я до сих пор удивляюсь тому, сколько вы, люди, чувствуете и знаете. Да, Клариче! И по-своему я гордился, что у меня есть такой Скьяри! Это великий человек, он может слышать ропот моря и знает, каково это, когда слёзы бегут по щекам! Знает радость, знает горе, гнев и тоску… Я так им восхищался! Тьфу!

Кавалер Домино сокрушённо покачал головой:

– Наверное, и я остаюсь восемнадцатилетним мальчишкой, Клариче, который счастлив, если важная особа поглядит на него. Меня даже не занимали дела господина Скьяри, хотя собственных у меня не было. Главное – я с ним. Повсюду. Я приближён. И мне было этого довольно! Можете меня теперь презирать.

Клариче молчала. Кавалер Домино посмотрел на неё с тревогой, но, не дождавшись ни слова, продолжил:

– Наверное, нам перевалил за шестой десяток, но я не уверен. Во времени я не силён. Господин Скьяри завёл целую аптеку настоек и мазей и обильно поливал свою плешь какой-то зловонной дрянью. Однако ничего, кроме затрат и расшатанного здоровья, не приобрёл. Даже волос не проклюнулся.

За этими потугами я наблюдал равнодушно, поскольку меня не трогали перемены, после того как господин Скьяри высох, точно финик на солнце.

Как вдруг… Он подался к чародею. Да-да, а я думал, из этой глупости ничего не выйдет, но господин Скьяри сделался значительно бодрей. Снова в ход пошли вино и карты, не так, как раньше, но всё равно. Но праздник жизни был недолог.

У цирюльника одни припарки, у чародея другие, но хочешь радости – плати. Конечно, нет цены у юности, но всё же господин Скьяри был неприятно удивлён тем, как в скором времени опустела его мошна, да и голова раскалывалась после каждого кутежа.

Я тоже был этому не рад. Мой умница господин только-только нашёл выход, обманул жестокое время! Ах, какой ловкач! А время всё равно потребовало своё.

Нет, это нечестно! Столько нового появилось на свете! Новые чувства и костюмы, новые духи и музыка. Дивные красавицы народились на земле. И всё это – не ему! Несправедливо! Ну разве можно среди стольких красот и радостей стоять трухлявым пнём!

Дзани согнулся и сделал вид, что у него прихватило спину. Затем резко выпрямился и махнул рукой.

– В общем, в один из тех противных вечеров, когда вдоволь вина, но желудок расстроен, а прекрасные дамы никаких шуток слышать не хотят, моему господину принесли письмо.

Я до сих пор не знаю, что там было, но стоило синьору Скьяри его прочесть, как он возликовал. Будто какая красотка ответила ему взаимностью! Давно такого не было!

С незапамятных времён юности он таким восторженным не бывал. Господин Скьяри немедленно умчался домой, не простившись с хозяином.

О, вы бы видели, с каким наслаждением он переворошил весь свой немалый гардероб, чтобы облачить свои телеса в лучшие одежды. Даже слуг не позвал. Хотя почему? Ведь я был с ним и подпевал ему, но господин Скьяри меня не слышал:

– Душка-хозяин! Какой красавчик, всем на загляденье! Умница! Знатный кавалер.

Мне и самому было радостно облачаться в лучший камзол вместе с ним, хотя даже на палке он сидел бы лучше, чем на любом из нас.

– Подумать только! – напевал господин Скьяри, поправляя кружева. – Она обязательно согласится! На ран-де-ву! И если я только не побоюсь…

– Не побоишься! – подольстился я вослед господину, ухарски надевая треуголку, даже не понимая, о чём речь идёт.

– Как же просто! – хрипло смеялся мой господин. – Взять и стряхнуть этот кошмар, смыть обман, словно пудру! Ведь и правда, моей душе до сих пор только восемнадцать лет! Кхе-кхе!

Дзани закашлялся, а потом будто приложил к носу понюшку невидимого табака. Позже Клариче рассказала мне, что, когда кавалер Домино забывался, его привычка к подражанию, присущая всякой тени, брала верх над ним.

Опомнившись, Дзани смутился и опустил голову: