– Нет, – повторила девочка надтреснутым голосом, только в глаза постаралась не глядеть.

В тот же миг из дорожной сумы пана на поясе сама собой, словно живая, выпала колода карт.

– Та-ак, интересно, что тут у нас? – волшебник наконец отпустил девочку и поднял с пола колоду.

На стол легла первая карта. Настя успела заметить изображение чёрного, как дёготь, петуха с позолоченными клювом и глазом.

– Чёрный петух, – молвил Властош. – Символ лжи. Даже Оракул говорит, что ты нагло врёшь!

Анастасия опустила взгляд. Да, врала. И смерти кому-то желать – последнее дело, но… Но ведь этот лиходей того заслуживает!

– Да ты очи ясные не прячь, голубка, я прекрасно знаю, о чём думаешь. Боишься и ненавидишь. Чтобы всё вернулось, как прежде, мечтаешь. Но как прежде уже не будет. Хочешь, я тебе судьбу предскажу, м?.. – Маг прикрыл глаза и, не дожидаясь ответа, начал тасовать карты.

– Нет… Нет-нет, я не хочу!

Молния за окном вспорола чёрное небо, хотя дождь уже давно прекратился. На пол из колоды вновь вылетела карта.

– Опять ложь, душа моя. – Пан показал то самое изображение чёрного петуха. – Гнусная, ядовитая ложь. Садись.

Настя повиновалась, и руки пана принялись тасовать колоду перед её лицом.

– Итак, милая, прошу! – Настю затрясло мелкой дрожью, когда волшебник обошёл стол, встал позади, наклонился и почти коснулся губами её уха, заворожённо шепча: – Три карты, девчонка. Вытяни три карты, коли не боишься. Они расскажут правду. Поверь, ты сейчас убедишься, что лучше не спешить мне отказывать. Я же тебе учёбу предлагаю, а не женитьбу.

Настасья попыталась прийти в себя, сделала вдох-выдох и, закрыв глаза, вынула карты, к которым потянулась рука. Властош отложил колоду, но сам от Насти не отошёл, сильнее приобнял, далеко не с нежностью. Анастасия даже испугалась, что он сейчас её попросту придушит. Он держал её так, словно она уже была его собственностью. Изумрудные очи мага, коих она не могла увидеть, глядели с неподдельным интересом на вытянутые Искусницей карты.

– Пожар, Бой и Клетка, – озвучил господин Вишнецкий их названия. Картинки были чёрные, мрачные. Анастасия с ужасом взирала на каждую карту. Огонь, поглощающий дом. Толпа людей с обнажёнными мечами, сошедшихся в жестокой схватке. Птица, запертая в клеть с золотыми прутьями. Удивительно, но если приглядеться, то могло показаться, будто изображения движутся! Вот воины дерутся друг с другом, слышится звон стали и крики гибнущих людей. Кровь. Страх. Смерть. Вот пламя взмывается в траурное небо, поглощая горячей волною дом. А вот – несчастная птица c окровавленным клювом и переломанными крыльями бьётся о прутья клетки. Ей тесно. Ей не улететь. Ей не вырваться на свободу. Её заперли.

– Что ж, Настенька, быть тебе моей пленницей!

Звон оружия и треск пожара прервались голосом чародея, завораживающим, бархатным и одновременно очень холодным.

– НЕТ! – Настасья наконец выскользнула из мёртвой хватки. Отскочила к бревенчатой стене, едва не задев висящую масляную лампу. Властош выпрямился.

– Ставки слишком высоки, чтобы мне отказываться от шанса! Аккуратнее, радость моя, не то дом, а затем и мельницу батюшки спалишь. Нехорошо на старости лет отца без крова оставлять по глупости. Впрочем, на ошибках, говорят, учатся.

Настасья в смятении запустила пальцы в пшеничные волосы и отчаянно закричала, гоня лиходея прочь:

– Уходите отсюда, прошу! Пожалуйста, покиньте мой дом! Оставьте меня! Сгиньте! Единым Господом заклинаю!

Властош, осклабившись, глянул на икону Творца, и разрисованная дощечка упала с красного угла на пол ликом вниз. Настя вздрогнула. Икона раскололась надвое. Не снимая с лица улыбки, Властош перевёл взор на девчонку:

– Шутить со мной захотела, Анастасия? Зря. Ты меня не знаешь. Ты не знаешь, на что я способен. Последний раз спрашиваю: пойдёшь ли добром ко мне в ученицы? Не упирайся, позволь раскрыть твой дар. Платы за науку я с тебя не спрошу никакой, но после ты должна будешь помочь мне в одном деле. Если откажешься, случится всё, что показали карты, – произнёс он серьёзно. – В Славении прольётся слишком много крови и слёз. Церемониться с тобой и твоим папашей времени у меня нет, клянусь! Вот тебе последнее моё слово, Анастасия.

– Не знаю, в чём моё счастье, но уж точно не в вас и не в вашем чёрном колдовстве! – Девушка схватила со стола материнскую куклу в одну руку, а в другую – кухонный нож, выставив его перед собой. – Уходите, пан! Отца вы не тронете! И только попробуйте подойти ближе!

– Ты мне цветочком угрожаешь?

Настасья посмотрела на оружие в руке, но вместо ножа в ней оказалась алая роза. Шипы тут же вонзились в ладонь, изрисовав её алыми ручейками.

– Вот и первая кровь, – бесстрастно произнёс тёмный волшебник. – Ох, что же ты так смотришь? Ты ведь у нас любишь живые цветы, не так ли?

Властош беззвучно посмеялся.

Настасья обронила розу и от страха вжалась в стену. Кровь испачкала ткань сарафана.

За окнами прогрохотал гром. Послышался звук шагов.

В сенях показалась тощая, измотанная жизнью фигура. Это вернулся отец.

* * *

Мелинар вошёл в избу мокрый, дрожащий. На лице его не было и следа радости, с какой он раньше возвращался домой. Все его мысли занимал сегодняшний отвратительный вечер. Старушка Феодосья вручила пару рублей за подохших кур, а потом полил проклятый дождь!

– Отец!.. – окликнула Настя.

Мелинар не увидел чародея, стоящего в тени. Он подошёл к дочери, положил голову ей на плечо. Голос его, усталый, изнемогший, зазвучал с прежней лаской, с какой он всегда встречал своё чадо:

– Золотце моё… Тут всего несколько рублей. Но, быть может, зиму переживём. Да, переживём всё это, дитятко… Ты прости меня, моя хорошая, я был груб, прости, солнышко моё.

Настя сжала озябшими пальцами сморщенную руку отца.

– Всё будет хорошо, тять, всё будет…

– Нет, Настенька! Уже не будет! Ах, какая сцена, как трогательно! – Из темноты кто-то громко захлопал в ладоши.

Мельник дёрнулся и обернулся на насмешливый голос. Глаза Мелинара округлились, костлявые руки сжались в кулаки.

– Вы?! Мерзавец! Что вы тут делаете?!

Желание жить, чтобы защитить родную дочь и дом, вернулось к мельнику, и вспыхнувшая в сердце ненависть почти не давала дышать. Шляхтич оставался невозмутим. Злость Мелинара его скорее забавляла.

– Знаешь, я не перестаю удивляться, почему вся ваша семейка делает вид, будто меня не ждала! Я сказал тогда чётко: после дождя в четверг приеду. И я приехал. За долгом. Деньги или твоя девчонка, выбирай!

Властош говорил уже без улыбки.

– Ни денег, коих у меня из-за вас теперь нет, ни дочку мою вы не получите, пан Вишнецкий. Вы нарочно всё это делали! – Не помня себя от злости, Мелинар подбежал к пану и схватил его за грудки.

– Что я делал нарочно? – маг в изумлении выгнул бровь.

– Не притворяйся, лиходей! Сказано тебе: ни рубля от нашей семьи не получишь. А если я ещё раз увижу тебя в своём доме… – начал было мельник, но пан перебил:

– Как быстро на «ты» перешёл, надо же! Мой титул для тебя уже пустой звук?

Настя с тревогой следила за развернувшейся сценой, понимая, что сейчас отец ни в коем случае не должен переходить границы.

– Тять, не стоит, – взмолилась она. – Пусти его, пускай идёт своей дорогой!

Отец послушался с неохотой.

– Тронешь мою девочку хоть пальцем, – заявил Мелинар, – самолично глотку перегрызу. Терять мне нечего.

Вишнецкий на секунду замер. Рука его поправила на пальце изумрудный перстень, и Настасья на всякий случай заслонила собой батюшку.

– Я вот думаю, – медленно протянул маг, – что же мне сделать с тобой, мельник.

Никто не знал, чем бы всё это закончилось, если бы в дверь избы внезапно не постучали. С улицы доносился плач. Мелинар, нарочно задев плечом чародея, направился в сенцы.

– Прохвост! О, ты, как всегда, не вовремя!

В светлицу вбежал плачущий мальчонка.

– Данилка! Что произошло? – Настасья, совершенно позабыв о пане чародее, об отце и всех бедах, рванула к названому брату. Ребёнок, всхлипывая, лепетал одно-единственное слово:

– Мама… Мама… Мамка…

– Лисавета? – встревожился Мелинар. – Что с ней?!

Утерев мокрый нос рукавом рубашонки, Данила судорожно выдохнул и ответил, запинаясь:

– П-п-п… П-померла… Померла м-моя м-мамка…

Настасья ахнула. Мелинар опустился за стол как подкошенный. Первая мысль, возникшая у него в голове, была о том, сколько дерева, сил и времени понадобится для того, чтобы сколотить гроб. Ребёнок один не справится, а Любор уже в столице.

Данилка утонул в объятиях подруги и из-за её спины встретился со взглядом тёмного волшебника. В глазах пана блеснуло нечто странное, похожее на сострадание. Властош снял с пальца перстень, спрятал в суму и потянулся к дорожному плащу, стараясь больше не глядеть на мальчишку.

– Ну, похороны – дело святое, – молвил он с прохладцей. – Три дня даю вам. Надеюсь, успеешь всё сделать, мельник? А ежели не вернёшь долг, расплатишься ею, – он кивнул на Настасью. – За пирог и особенно за чай благодарю, замарашка. До скорого свидания, душа моя.

Когда пана колдуна и след простыл, Настя заперла дверь и дозволила маленькому сироте прижаться к себе. Она не знала, что ему сказать, как утешить. В нужных словах нашёлся Мелинар. Только его слова были скорее честными, правдивыми, нежели успокаивающими.

– Смерть скосит, а любовь засеет, – устало прошептал он. – Всё идёт по кругу. Прими как должное. В этом и есть жизнь, маленький друг. На смену смерти приходит новая жизнь.

Данилушка старался унять слёзы, но не смог. Не сдерживая себя, уткнулся в голубой сарафан Насти и зарыдал во всю силу. Обережная куколка Насти, сидящая на столе, печально склонила голову, будто плакала вместе с мальчиком. Как расколотую икону нельзя было воссоединить, так и мёртвую невозможно было воскресить. Что ждало их всех впереди, никто не знал. Но они и не пытались вообразить. Их ждали другие, более важные дела, пока им даровали хоть немного времени.

* * *

Он встретился с Захарием на опушке леса, в северо-восточной стороне, куда никто из деревенских обычно не ходил: место было сырое, недоброе. На лице Властоша, когда тот объявился, кузнец успел заметить задумчиво-печальное выражение.

– Ну, как всё прошло, господин?

– Не переживай, коваль, скоро девчонка будет твоей. Мама вашего деревенского прохвоста Данилки померла. Пусть похоронят, следует подождать.

Захарий нахмурился.

– Ваших рук дело?..

Чародей медленно поднял на того изумлённый взор.

– Не суди меня так низко, глупец. Я хорошо знаю, каково это – остаться сиротой. Мама мальчика померла от болезни, я тут ни при чём. И только попробуй ещё раз обо мне так подумать. Пожалеешь.

Захарий умолк. Тишина длилась недолго. Властош расписал кузнецу, как следовало действовать дальше. Захарий из его слов уяснил: по прошествии трёх дней ему нужно будет пойти к Мелинару и предложить денег, которые пан спокойно вручил в кошеле.

– Не бойся, всё будет по справедливости, – похлопал по плечу коваля Властош. – Тебе девчонку, мне – имущество её папаши. Настенька теперь от тебя не отвертится, придётся замуж идти, но самое главное, смотри. Вот ваш брачный договор! Читать же ты умеешь?

Вишнецкий махнул рукой, и в его пальцах возник контракт, исписанный тысячами до ужаса мелких букв. Глаза Захария чуть не вылезли, пытаясь прочесть хоть несколько предложений. Разобрал. И впрямь, про свадьбу там что-то говорилось.

– Нужна только подпись отца, она всё решает. Вот здесь он должен расписаться. Видишь, куда указываю пальцем?

– Да вижу, вижу я, пан.