Властош исподлобья смотрел на кузнеца, медленно разбирающего по слогам договор. Захарий совсем не представлял, как ловко с помощью чар можно переставить буковки на листочке, превратив его из контракта о продаже человека в некий «брачный договор». Одна беда – подпись, которую стереть потом уже будет невозможно, закрепляет истинную суть контракта, чтобы там ни было написано.

– А вы, господин, на нашу свадьбу-то придёте? – вдруг спросил Захарий.

Контрактом он был доволен и ничего странного там не приметил.

– Почему бы и нет! – Властош прикусил губу, сдерживая смех. – Какие у Настасьи цветы любимые? Без подарка на праздник как-то не по-людски.

– Васильки, пан. – Захарий по-дурацки заулыбался, мечтательно продолжая рассматривать «брачный контракт». – Они такие же красивые, как и она сама…

– Будет ей василёк, будет, – прошептал чародей, косясь на кузнеца. – Уж без подарка её не оставлю.

Сделка

Пришла беда – отворяй ворота!

Русская народная поговорка

Лисавету похоронили через три дня. Все заботы по погребению взял на себя Мелинар. Настасья между тем проводила время с Данилушкой, поражаясь равнодушию деревенских: ни один человек не помог сколотить гроб, отпеть покойницу, никто не пришёл на церемонию и не сказал утешительного слова мальчику, оставшемуся сиротой. Возможно, люди боялись. Не Данилку, но его единственных настоящих друзей – Мелинара, Настасью. Слухи о чёрной магии, от которой пострадала семья мельника, распространялись быстрее пожара. Мир в одночасье сделался холодным и жестоким.

Мелинар с ожесточённым упорством закапывал гроб, хотя обычно эту работу делали двое-трое крепких молодцов. Данилка старался не плакать. Он только смотрел на могилу, шепча короткие молитвы – те, что смог вспомнить. Мальчонку обнимала Настасья. Теперь подруга стала для него по-настоящему родным человеком, старшей названой сестрицей.

– Даже на надгробие денег нету, – вздохнул Мелинар и отложил в сторону лопату. – Зато простой камешек поставили, хоть так, – он горько хмыкнул.

Закатное небо над кладбищем побледнело, его затянули рваные облака. Ветер запел тоскливую песню. Моросило.

– Отец, Данилке бы поспать хоть немножко. Можно мы пойдём? – Анастасия поёжилась.

Нехорошее предчувствие шевельнулось в её сердце.

– Идите, – кивнул Мелинар. – Только, прошу вас, осторожнее. Мало ли, какие гости нагрянут… Я скоро догоню вас, немного тут побуду, помяну.

Он достал из котомки кружку и бутыль, Настя перечить не смела. Взявшись за руки, она и Данилка быстрым шагом двинулись в сторону мельницы. Начинался дождь, им хотелось поскорее найти укрытие.

Мелинар залпом осушил одну кружку, вторую… Водка обжигала горло, но согревала внутренности.

– Эх, Лисонька, Лисавета, почему ты так рано ушла?.. – сокрушённо спрашивал мельник немую рыхлую землю, в которую дрожащей от усталости рукой воткнул белую свечку.

Несмотря на тяжёлые капли, падающие с небес, свеча продолжала гореть, трепетать тонким пламенем, плакать горячим воском.

– Наша ведь землячка была, северяночка, – продолжал бормотать Мелинар за неимением соседок-плакальщиц. – Мне хватило смерти жены, теперь и ты, друг наш, отправилась к Единому. Господь забирает лучших. Ведь пошла на поправку, думали, обойдётся. Верили, надеялись. Что ж мне теперь с твоим чадом делать-то? Что мне делать, Лисонька?..

– Усыновить! Работник на старости лет тебе будет. А вот доченьку отдать мне, коль расплатиться нечем! – оборвал несчастного голос не теплее, чем могильные камни.

Мелинар резко обернулся. Властош Вишнецкий, одетый полностью в чёрное, присел рядом с ним на деревянную скамью. Маг спокойно воспринял тихую ругань в свой адрес. Пусть бранится, кулаки сучить не посмеет. Волшебник знал: богобоязненные крестьяне не развязывают драки в священном месте. И этот не посмеет: мёртвые не простят.

– Позлорадствовать пришли? Вам – веселье от нашего горя? – глухо спросил Мелинар.

– Нет, – ответил Вишнецкий с прохладой, – хочу помянуть покойницу вместе с тобой.

Только тут мельник заметил знакомого вороного коня, привязанного к берёзе. Пан поднялся, подошёл к нему, достал из седельной сумы запечатанный кувшин и две кованые медные чаши. Сорвав печать, разлил питьё и подал одну из чаш Мелинару:

– Бери, не бойся, не отравлю, ты и так довольно убитый. Глотни, легче станет и не будет так холодно. Поверь, пить мёд гораздо слаще и лучше, чем эту гадость. – Пан презрительно покосился на бутыль самогона в руках старика.

Мельник бросил недоверчивый взгляд. Чародей первым отпил из своей чаши, и Мелинар, сдавшись, тоже попробовал напиток. Закружилась голова, но тепло, разлившееся по телу, заметно облегчило боль.

– Какая радость – иметь возможность сходить на могилу близкого человека, – задумчиво молвил волшебник. – Поговорить, вспомнить, пролить слёзы, когда никто не видит. Не всем дана такая возможность, её надо ценить… Что же ты, даже цветов не нарвал, дурень? – Пан покачал головой, провёл засиявшей светом рукой над могилой, и из земли проросли десятки мелких сиренево-жёлтых ирисов.

Миг спустя чародей сотворил из веток росшего неподалёку можжевельника венок и возложил его на камень.

– На сороковой день сожжёшь, – произнёс он, добавив про себя: «Если, конечно, сам доживёшь».

– Вы так спокойно украсили могилу, я поражаюсь, – Мелинар фыркнул. – Делаете вид, будто не причастны к смерти нашей Лисаветы! Будто не вы – главный виновник.

Властош остался невозмутим, лишь понемногу пригублял горячий мёд.

– Действительно, – он кивнул, соглашаясь. – Не причастен. Зачем мне было её убивать? Мальчишка ничего плохого не сделал, отказал-то мне ты! Вцепился в свою драгоценную Настеньку и не хочешь её отпускать, а ведь она уже взрослая, пора вылетать из родительского гнезда.

– Взрослая, да… Потому может жить и своим умом. В чём-то она поумнее меня будет.

Чародей опрокинул на скамью опустевшую чашу и коротко засмеялся:

– Забавный ты, мельник! Испокон веков существовал обычай: принимает решения глава семьи. Я думал, ты – власть и закон в своей недосемейке а, оказывается, наоборот.

Мелинар молча снёс обидные слова. Властош продолжал:

– Подумать только, как умело она играет тобой. Впрочем, если ты даже не смог предотвратить разорение своего небольшого хозяйства, не смог заработать на хлеб, а только хлещешь спиртное, так что ж, выходит, Настенька права. Ты стал никем, тебя никто не уважает, тебя никто не любит.

Голос волшебника молотом бил по душе старика, вгрызался в сердце, рвал его на части.

– Лжёте!.. – вскричал наконец Мелинар, вскочив со скамьи. – Моя дочь так не думает. Она меня любит!

Вишнецкий не смотрел на него. Пустым взглядом уставился на могилу, сидя на сырой от дождя лавке чуть нагнувшись вперёд.

– Ты сам лжёшь себе. Девчонка отогнала всех женихов, только проблем добавила. Мне нагрубила, хоть и знала, чем такое обращение может обернуться. Связала тебя денежным долгом со мной. Таким образом уничтожила твою жизнь. Это ли не предательство?

Мелинар помедлил. Он прокручивал в голове сказанное паном и с удивлением понимал: тот говорит правду. Чародей пересказывал всё по-своему, но мельник не замечал: пряный мёд, ударивший в затылок, не давал размышлять.

– Я всего лишь преподал тебе урок, наслав такие ужасы, – говорил с налётом горечи в голосе Вишнецкий, слегка раскачиваясь телом. – Хотел помочь сделать из этого вывод, но урок ты, видимо, не усвоил. И, похоже, правильного решения мне от тебя не ждать?

– Какого решения?..

– О, ну не будь таким тупоголовым, – Властош, наконец, соизволил поглядеть на Мелинара. – И не строй из себя великомученика, всё можно обратить к лучшему! Отдай мне девчушку. В моей вотчине она не будет ни в чём нуждаться, я стану её учителем. Если получится развить её дар, сам потом увидишь, какие великие дела совершим мы с ней ради Славении. Ради твоей же страны. Да и тебе я помогу деньгами. В твоём решении – твоя будущая, нормальная, благополучная жизнь без хлопот. Не об этом ли ты мечтал, мельник?

– Звучит-то заманчиво, – ответил Мелинар, задумавшись над словами колдуна.

Каждая фраза пана сочилась сладким нектаром, её хотелось испить, попробовать вкус насыщенной богатством жизни, но Мелинара словно что-то останавливало дать согласие.

– А если я откажусь? – осторожно спросил Мелинар.

– Ты и впрямь готов услышать, что произойдёт в таком случае? Оно тебе надо? – Властош усмехнулся, разглядывая в подступающих сумерках изумрудный перстень на руке. – Поверь, я хочу решить проблему мирно, потому предлагаю вариант с хорошим исходом. С деньгами, без бед и горестей, ими ты уже сыт по горло, я полагаю. В последний раз спрашиваю, что выбираешь: отдать мне в обучение девчонку или подохнуть в холоде и одиночестве?

Дождь затих, словно сам желал прислушаться к ответу Мелинара. Но старик молчал. С каждой секундой у него возникало странное ощущение, какая-то неприязнь или усталость от собственной дочери. Так и хотелось воскликнуть: «Да, я согласен, забирай на здоровье, только избавишь меня от неё!» То ли медовуха ударила в голову, то ли весьма убедительными показались слова шляхтича. И всё-таки…

– Нет. Настасью вы не получите.

Вишнецкий горько улыбнулся, точно ждал иного ответа. В голове мельника зудела мысль: бежать с кладбища прочь. Старик было отступил, но вдруг услышал звук приближающихся шагов – кто-то поспешно направлялся к могиле, шлёпая башмаками по лужам.

– Шо же вы, лиходей, честных людин-то обманываете? Пошто нашего Мелинара в домовину свести решили?! – раздался звучный знакомый голос.

Мелинар и Властош одновременно обернулись. К ним подходил Захарий.

– Кто это такой? – спросил пан. – Из ваших? Из деревенских?..

Прежде, чем мельник успел кивнуть, коваль загрохотал:

– Меня Захарием кличут! И Настю вам никто не отдаст, слышите?!

Мелинар видел, как брови колдуна взлетели на лоб, а глаза расширились. Наконец-то явился защитник… Настоящий! Только, откуда он знает обо всём? Хотя, про их вражду с неким шляхтичем небось уже вся Полесовка судачит.

– Каков храбрец выискался, надо же! – прыснул смехом пан, скрестив на груди руки. Не помня себя, Мелинар бросился к Захарию, крича:

– Любый наш, защити во имя Единого! Денег у меня нет, он отберёт мою девочку! Помоги! Защити, Захарий, родной!

– Конечно помогу, почтенный, – милостиво согласился кузнец. – Только и ты выполни моё условие. С дочкой твоей нас обручи, а как год ещё пройдёт, так в жёны отдай. Брачный договор подпиши, чтобы не было у меня сомнений и Настасья не смогла поперёк отцовского слова пойти. А я этому, – Захарий указал на Властоша, – заплачу вдвое за нашу Настеньку.

– Так ведь, оно так… – отец Анастасии растерялся.

Он знал: дочь не любит Захария, но лучше ей жить с ним, чем в неволе у жестокого помещика-колдуна.

Видя, как меняется в лице Вишнецкий, мельник резво согласился. В сущности, выбора у него уже не было.

Захарий достал из-за пазухи бумажный свиток, походную чернильницу и перо.

– Вы не посмеете!.. – суетливо замахал руками Властош, но отчего-то не спешил их останавливать.

Мелинар задышал свободнее, он воскресал на глазах: его окрылила надежда.

– А-а, забеспокоился, лиходей! Шиш тебе с маслом, а не моя дочь! Давай сюды, Захарий, всё подпишу!

Развернулся, будто живой, лист контракта, начертанного на желтоватой бумаге, и алое необычное перо само перешло от кузнеца в руки мельника, само обмакнулось в подставленную Захарием чернильницу.