Мелинар отправился к Феодосье ближе к вечеру, когда солнце утратило дневной жар, дети разбежались по хатам и небо резко посерело. Настасья долго не хотела отпускать отца. Она ходила взволнованная и вздрагивала при любом шорохе.

На деревню надвигалась с запада огромная серая туча, предвещая дождь. Сердце Насти гулко застучало. Дрожащие пальцы осенили грудь божественным звёздным знамением. Когда тёмное полотно сплошь заволокло вечернее небо, в вышине прогрохотал гром. Настасья отчего-то позабыла все молитвы и побежала греть самовар. Батюшка же вернётся, а чай не приготовлен, да и кашу можно на оставшемся от Зорянки молоке сварить! Надо заняться делом, а не метаться по дому во власти тревожного ожидания.

Когда в печь был отправлен горшочек каши, Настя снова застыла в задумчивости. На столе трепетал огонёк каганца, непогода за окном разгулялась, по избе пугающе полз мрак. Настасья зажгла ещё одну лучину. Поглядела вокруг и медленно подошла к сундучку, стоявшему под образом Единого в красном углу. В сундуке хранились материнские вещи. Приданое, которое пока девочке не пригодилось. Среди рушников, полотенец и ожерелий жила там тряпичная безликая куколка в алом сарафане. Головку куколки украшал миниатюрный кокошник. Здесь на юге кокошников не носили, это праздничный головной убор северян. Сама игрушка не была волшебной, но сил придавала. Закрыв глаза, Настя с любовью прижала к груди свой оберег.

Хотелось заткнуть уши. По окну хлестали тяжёлые капли дождя. Казалось, ещё немного – и они попросту выбьют стёкла. Настя старалась пересилить волнение. Как там отец? Доберётся ли до дома в такой ливень? Девочка дрожала, но ледяной страх вгрызся в душу, лишь когда ветер, со свистом распахнувший дверь, задул лучину и каганец^[2]. Светлица погрузилась во тьму. Настасья пошарила по карманам, оглядела избу и поняла, что нечем зажечь огонь. Домовой будто нарочно спрятал огниво!

– Что же ты так меня не любишь, нечистый?..

Домовёнок мог бы ответить: «А потому, что рисованным доскам кланяешься, меня угощать забываешь, шумишь да баклуши бьёшь!», но смолчал. Показываться он не желал. Особенно этой юной никчёмной ведьме.

Настасье пришлось отложить куколку на стол и отправиться за огнивом, которое мельник хранил в сарае. Выйдя на улицу, Настасья туда и направилась сквозь жестокий ливень, но… застыла на полпути. До её слуха донеслось мычание умирающей Зорянки. Что за чертовщина? Скованная ужасом, Настя осторожно заглянула в хлев. Она ждала увидеть море крови, призрак их кормилицы или новые надписи на стенах, но ничего подобного там не было. Стойло как стойло, опустевшее и тоскливое, только сено валяется.

Настя выдохнула, поцеловала нательную звёздочку Единого и пошла обратно в дом, совсем позабыв об огниве. Дождь затихал. Промокшая до нитки, она торопливо зашла в сени. И вскрикнула. В почти непроглядном мраке на фоне серого распахнутого окна неподвижно стояла фигура высокого человека. Вспышка молнии озарила её на секунду. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть нежеланного гостя.

– Вы!..

– Я, – господин Вишнецкий скривил губы в усмешке. – Ох, ты испугалась? Бедняжка. Ну право, не стоит. Не стоит бояться, ты ведь знала, что я приду. И не притворяйся, милая, будто не ждала меня.

Она хотела было ответить, что не ждала никакого гостя, но сжала зубы. В конце концов, это ведь неправда. Разумеется, она думала о нём и знала, что он приедет. Чувствовала.

– Помнишь, я пообещал навестить тебя после дождичка в четверг? Забавно, но всё так и случилось. Я держу обещания. – Властош повернулся к окну. Сверкнувшая молния осветила серебро длинных волос. – Хотя дождик скорее напоминает настоящий ураган. Холодно нынче было ехать к вам, плащ пришлось новый прикупить. Мой любимый в муке кое-кто испачкал… Одна очень глупенькая, наивная девочка. – Маг поёжился и вновь повернулся к застывшей Настасье.

– Кто помог вам найти нашу деревню? – тихо спросила она.

– Зов сердца привёл к тебе, – Властош негромко рассмеялся и добавил: – Ты забыла огниво, душа моя. Ну ничего, мы это исправим. – Он вскинул руки. – Запалиш свитло!

Щёлкнули пальцы под волшебные слова, блеснули ослепительные искры. Вспыхнуло сами собой несколько лучин, зажглись лампадка перед иконой и масляная лампа, висящая на крюке возле окна. Настасья протёрла глаза от яркого света, стараясь скрыть удивление. Не каждый день видишь чудеса.

– Так же лучше, верно? Чаем уставшего пана угостишь, душа моя? Позволишь хоть присесть или так и будем статуями стоять?

Настасья сомкнула губы, не двинувшись с места. Тогда волшебник сам шагнул навстречу. Решительно. Уверенно. Словно это он был здесь хозяином.

– Я не позволяла вам входить в дом моего отца, – с каждым словом дрожащий голосок Настасьи обретал твёрдость. – И я прошу вас, уходите! Уходите немедленно, слышите?!

Она понимала, что перечить пану, да ещё и колдуну, очень опасно. Однако желания кланяться человеку, который уже успел сделать им столько зла, не возникало. «Что же ему, Аспиду, надо от меня? – думала Настя. – За долгом пришёл. Но он ведь знает, что нет денег. Он сам всё и подстроил как пить дать! Почему он ко мне привязался?»

Господин, между тем усмехнулся, спросил:

– Боишься меня, Настенька? Понимаю. Можешь не скрывать, я тебя как открытую книгу читаю. Боишься… Но это хорошо. Власть ведь на страхе держится. Так же, как и магия. На наших чувствах. Ты не представляешь, каково это – управлять людьми, играть с ними, как… – Его взгляд вдруг упал на обережную куколку Настасьи, лежавшую на столе. – …как с куклами, да, – договорил он задумчиво. – Хм, какая дивная вещица. – Недолго думая, Вишнецкий взял её в руки, повертел, внимательно осмотрел орнамент и маленький кокошник. Дочь мельника испуганно глядела, словно кукла была новорождённым младенцем, а колдун – волком, изголодавшимся по живой плоти.

– Хм, так ты у нас, северянка, значит, – не сводя взора с игрушки, прошептал чародей, похоже сам себе. – Ну да-да, ваша избёнка выделяется среди мазанок в этой забытой богом деревне. Вы, навжийцы, северный народ, больно уж волю любите, – он скривил губы. Воспоминания о первой гражданской войне западных панов со свободным славенским народом и о победе последних, всегда оставляли в сердце ясновельможных шляхтичей досаду и злобу.

– Я не правительница, чтобы судить, и в страхе людей держать не умею. Положите мою куклу! Она от матери!

– Вижу, что материнское. – Властош небрежно бросил куколку на стол и спросил с горькой усмешкой: – Приданое? Всё, что у тебя есть? Хорошо, замуж не вышла, не то мороки было бы с тобой больше.

– О чём вы? – Настасья качала головой в недоумении. Спокойный и даже удовлетворённый тон чародея ей не нравился.

– То, что не правительница, видно сразу, – только и сказал пан, шагнув вперёд. – Однако больно дерзка для крестьянки, не находишь? Поди и не служила никому.

– Только нашему государю и Господу Богу. Мы вольные люди, у нас нет хозяев!

– Не повышай на меня голос, радость моя. – Пан приблизился, крепко взял её за плечо. – Как я понял, читать ты умеешь, но книги тебя ничему так и не научили. Ни уважению к старшим, ни хорошим манерам. Из книг ты должна знать поговорку, что долг платежом красен!

Девчонка тщетно попыталась вырваться.

– Вы прекрасно знаете, что у нас нет ни гроша! Это вы всё подстроили? Только зачем? Объясните толком, зачем? Что вам надо от нашей семьи?!

Она почти плакала, Властош напротив – искренне заулыбался.

– Наконец-то – правильный вопрос! Для того я и пришёл к тебе. Поговорить по душам и всё разъяснить. – Волшебник отпустил её. – Чаю нальёшь?

Вишнецкий, следя за тем, как Настасья медленно копошится у стола, резко расстегнул, да что там, почти сорвал серебряную застёжку, скрепляющую у горла плащ и бросил его на лавку.

Дочь мельника с осторожностью покосилась на чародея. Никогда ещё она не видела одежды краше, чем у этого господина. Расшитая серебром, но вместе с тем довольно простая чёрная туника доставала владельцу до колен; на кожаных сапогах и штанах вились узоры; а на поясе, помимо дорожной сумы, висел тонкий кинжал в дорогих ножнах. Пальцы волшебника, унизанные перстнями, как раз покоились на рукоятке клинка, сжимая его так, что побелели костяшки.

Анастасия успела заметить кривую улыбку пана в ответ на её любопытный взгляд и разом отвернулась заваривать чай. Глиняные кружки стукнули о столешницу, в деревянный заварник посыпались сушёные травы. Дрожащими руками девушка достала сахарницу. Последний сахар, что у них оставался.

Властош по-хозяйски расположился за накрытым скатертью столом и велел:

– Две ложки сахара мне в чай положи, замарашка.

Хоть бы «пожалуйста» добавил! Впрочем, Настя не сомневалась – после панского «пожалуйста» люди обычно кончают с собой, чтобы не быть ему должными…

Стараясь не обращать внимание на злую насмешку, Настасья добавила сахара, принесла ягодный пирог. Последний пирог, испечённый на их муке. Молча разрезав его, подала кусок пану. Маг завёл разговор прежде трапезы.

– Я бы забыл о тебе навсегда, душа моя, если бы госпожа Судьба не соединила наши дорожки во второй раз, там в Славенске, – начал он, ковыряя ложкой в начинке пирога. – Твой символ на запястье говорит о многом. Когда я его увидел, то понял, что спустя много лет нашёл помощь. У богов отменное чувство юмора. – Властош странно усмехнулся и, подняв глаза на Настасью, молвил: – Сварг, Солнечный Отец, наградил тебя необычным даром: магией Искусников. Яркой, сладчайшей, живой, сильной. Разве ты не замечала, что одарена? Это большая редкость. Я могу раскрыть твой талант. Обучить тебя. Стать наставником. Если ты только сама согласишься. По-хорошему…

Настасья медленно уселась напротив. Сотни разных мыслей роем жужжали в голове. Ну уж нет! Учиться чародейству, возможно, она бы согласилась, но не у него, избавьте! После всего, что этот негодяй сотворил. И он ещё называет это «по-хорошему»?!

Вишнецкий пригубил чай и поморщился: напиток сплошь пропитался солью.

– Необычный вкус, – у пана заслезились глаза. – Ох, я вижу здешний домовёнок тебя не жалует! – Он коротко посмеялся, посмотрев на пустое блюдце под красным углом с иконами. – Что же ты, ведьма, хоть бы молока ему налила, а то так и будет пакостничать. Азов домашнего колдовства даже не знаешь, замухрышка, боги, какой позор…

Настасья, почуяв внутри разрушительную ярость, глянула на пана, который дабы заглушить вкус особенного чая, поднёс ко рту кусок пирога. Выпечка оказалась приготовленной на славу, однако под тяжёлым взглядом Искусницы гость закашлялся. Чёртов кусок попал не в то горло! И то ли помещик был настолько голодным, что поторопился, то ли девочка ненароком как-то не так посмотрела.

– Отродясь магией не занималась и заниматься не собираюсь! Нет ни грамма волшебства во мне! – заголосила Настасья, не сводя пламенного взгляда с задыхающегося чародея. Вот бы помер на месте! – Но если на мне и лежит сие проклятье, то всё, чего я хочу, это избавиться от него! Не собираюсь я больше слушать вашу околесицу!

Вишнецкий, пытаясь откашляться, вскинул руку, и в лицо девочки ударил яркий зеленоватый луч света. Настасья вскрикнула, отскочила, зажмурилась. И только тогда кусок злополучного пирога вылетел из дворянского горла. Властош облегчённо выдохнул.

– Значит, ни грамма магии в тебе, да? – прошипел он, рванул к Насте и вцепился ей в волосы на затылке. – Ребёнок еще совсем, не ведаешь, что говоришь! А что это было по-твоему?!

– Случайность! Ах, больно!.. Пустите!

Маг горестно рассмеялся:

– Видел я, какая случайность! Ворожба у тебя от чувств прорастает! И проявляется, чёрт бы тебя побрал, когда не надо! Хотела, чтоб я насмерть подавился, да, дорогуша?!

Настасья испуганно глядела на разъярённого колдуна.

– Нет!

– Брешешь.