Властош взял с земли отломленную ветвь, закрыл глаза, сосредоточился, зашептал заклинание. Захарий увидел, как по рукам колдуна пробежали сверкающие зеленоватые искры. Чародей поморщился от тянущей изнутри боли. Минуло мгновение, ветка начала преображаться, и спустя секунды на её месте возник арбалет. Создавать вещи на основе природных элементов магическая наука считала самым сложным разделом, но Вишнецкий подобному хорошо обучился. И всё же на лбу его проступил пот, а суставы ломило, как если бы их сжимали тисками. Волшебник прислонился к берёзе, запрокинул голову, мысленно прося помощи у хозяина леса. Рук пан не чувствовал, дыхание его сбивалось.

Коваль с изумлением таращился на оружие. Едва не осенил себя божием знамением, но вовремя остановился и неуверенно молвил:

– Мы ж перекусили, пан колдун… Куда ж пузо-то больше набивать?

– Я разве сказал, что рябчик для еды нужен? – усталым голосом отозвался тот. – Делай, что велено.

Шляхтичу нестерпимо хотелось добавить слово «холоп», но следовало держаться. Кузнец подчинился, взял в руки арбалет.

– Я помогу вам, помогу, – повторил Захарий. – Забирайте всё, что хотите, а Настенька влюбится в меня по уши. Вы ведь поможете? Птицу подстрелить для любовного ритуала вам надо, я угадал?..

– Конечно, – Властош, вновь почуявший в теле силы, кивнул.

Вдохновлённый мечтаниями, Захарий направился в лес. Вишнецкий насмешливо посмотрел ему вслед.

* * *

Анастасия проснулась до того, как начало светать. Расчесала и заплела волосы, повязала косынку, надела сарафан поверх рубахи и отправилась доить Зорянку. Молоко коровушки славилось на всю деревню, но то было раньше. Никто не знал, как отнесутся к мельнику и его дочке соседи после козней пана. Настя старалась верить в лучшее. Всё наладится. Торговля вновь пойдёт в гору. Мелинару опять разрешат продавать муку на Красных рядах, а сама Настя заживёт своей обыкновенной жизнью за работой, но без особых хлопот, временами читая добрые сказки.

– Эй, Настёнка! – моросящую утреннюю тишину прорезал весёлый голосок. От испуга Настасья чуть не обронила подойник. В тревоге оглянулась и спокойно выдохнула: к ней вприпрыжку бежал босой мальчик.

– Данилка! Напугал!

– Что, думала пан чародей явился по твою душу? Ха-ха! – Данилка рассмеялся и вдруг резко повалил девочку наземь, бодаясь головой, щипая и щекоча.

Настасья невольно расхохоталась. Радость наполнила её сердце. Словно маленький братик Данила часто так «нападал» на неё.

– Данилка, мы же всех разбудим! Даже петухи не пропели! Хочешь, чтобы вся деревня… ха-ха! Прекрати!

Мальчонка упорно продолжал щекотать подружку:

– И пана разбудим! Придёт, чтобы заколдовать нас, но я ему покажу! И дядя Мелинар покажет!

Она так желала поверить его словам.

Над ними раскинулось небо. Бледно-серое, плавно переходящее в светло-голубой оттенок. С востока начинали пробиваться первые лучи солнца.

– А ты почему так рано прибежал? – Настасья встала, повернулась к мальчику.

– С радостной вестью, Насть! Матушке уже совсем хорошо! Передаёт большое спасибо! Говорит, если бы не ты, и дядя Любор, и твой тятенька, то Единый ещё вчера её душу бы к себе забрал. Теперь я знаю, вы никогда не подведёте.

Настасья не стала спрашивать, что такого сделал Мелинар для Лисаветы, но кивнула. В конце концов, именно он, как глава семьи, разрешал делиться продуктами с соседями.

– Без матери жизнь несладка, – произнесла Настя, с любовью глядя на названого братца. – Но я благодарю Небеса, что они оставили мне отца. И тебя в придачу.

– Жаль, тот господин не знает, что такое любовь. Упрям, як баран! Так южане говорят.

Настя слабо засмеялась:

– Он лишь злой колдун, соколёнок. Им не дано ни любить, ни сострадать. Он живёт по другим законам, если, конечно, не сам их придумывает.

– А мы пошутим над ним как следует! Разрушим к чертям его планы! – с восторгом предложил Данилка.

Настасья с улыбкой глядела на мальчишку. Даже прикрыла глаза от удовольствия, слушая речи маленького бойкого полководца. Ах, чувствовать бы только запах утренней росы и слушать трель просыпающихся птиц. Забыть о несчастьях, о бедах, о жестоких людях, обо всём большом и пугающем мире. Хоть на время.

– Эх, Настя! – тоненький голос вернул девочку в реальность. – Я тебе помогу, сам всё сделаю, Зорянку подою! Лучше иди поспи чутка! Я же мужчина! Взрослый уже!

Данила довольно грозным тоном велел Насте отдыхать, хотя со стороны вышло слишком забавно. Настасья не сдержалась от смешка.

Братец убежал, а Настя прикрыла глаза. Босые ступни ощущали мокрую траву, руки девушка закинула за голову, сладко потянулась. Чувство безграничной свободы захлестнуло душу.

И тут… Воздушное блаженство сменилось чёрным язвительным голосом, прозвучавшем в голове:

«Я найду и тебя, девочка моя, и твоего отца. Я не отступлюсь от своего. Возможно, я предложу тебе ещё кое-что, только не спеши отказываться сразу, Анастасия… Я всегда получаю то, что хочу».

Раздался крик. Не в мыслях, в реальности.

Настасья вскочила, стрелой помчалась в хлев: именно там кричал и рыдал Данилка.

Забежав внутрь, дочь мельника успела зажать рот ладонями, чтобы не завопить подобно мальчонке. В загоне на сене лежала корова. Откинув голову назад, она пронзительно мычала в предсмертной агонии. Рядом с умирающей Зорянкой стояло наполненное до краёв ведро с молоком. Данилка не успел бы её подоить. Откуда здесь молоко?..

Настасья в ужасе подняла глаза на стену. На брёвнах отчётливо алела надпись. Это был древнеславенский язык, написанный заковыристыми буквами глаголицы. Магический язык Настя не знала, но, что поразительно, смогла тотчас перевести и верно прочитать фразу, которую некто написал кровью.

«Зажди мянэ. По дэшчу у чацвер» – безмолвно прочла Настасья.

– Что сие значит, Настён? – спросил Данилка, не смея оторвать горестного взора от коровы, уже переставшей дышать.

– «Жди меня после дождичка в четверг».

Данилка дёрнул обомлевшую от страха девчушку и указал на ведро с молоком. Белая жидкость на глазах начала краснеть.

Настя не сдержалась и вновь пронзительно завопила, когда увидела, что молоко обратилось кровью.

Предсказание чародея

Пришла беда – отворяй ворота.

Русская народная поговорка

После смерти Зорянки минуло несколько дней. Дела семьи мельника становились хуже. Настасью изводил страх: помимо коровы, померли куры, в зерне завелись черви, механизм мельницы поломался. Всё происходило быстро. Резко. Беспощадно.

Соседи по-прежнему сторонились жилища на окраине деревни, чурались его обитателей. В каждой хате шёпотом сказывали, будто Мелинар и его дочурка страдают от того, что водят дружбу с бесами. Верными друзьями «прокажённых» оставались только Данила да его матушка. Настасья искренне радовалась за Лисавету, потихоньку идущую на поправку, но саму её терзали тревожные мысли. Чёрное колдовство пана принесло свои плоды: чего только стоило ведро с кровью вместо молока! Чародей потешался весьма изощрённо. Ужас перемешивался с унынием, а надежда на лучшее таяла, подобно тонкой свечке, поставленной перед сумрачным ликом Единого. Настасья с замиранием сердца ждала четверга.

… Время близилось к ночи. При мигающем, неровном свете лучины Настя варила щи, но гремела посудой так сильно, что взбесила даже домового, пытавшегося уснуть за печкой.

Девочка наливала яблочное повидло в деревянную миску, и, когда отвернулась, домовой в отместку подсыпал в него соль. Настасья то и дело поглядывала на окно. Батюшка вернётся голодный и наверняка с не особо хорошими новостями. Предчувствие не подвело: ворвавшись в избу, где у печи копошилась Настя, мельник с раздражением кинул на пустой стол мешочек с пятью рублями и одним алтыном. На каждом рубле красовался профиль короля Леоша. Настя с Данилкой всегда удивлялись: как, имея столько подбородков и такие румяные сытые щёки, прелестное личико государя умещалось на монетах? Зато его советник, коему выпала честь увековечить себя на алтыне, смотрелся вполне лаконично, хоть в профиль и походил на индюка.

– Что это? – спросила Настасья, покосившись на деньги.

И тотчас ощутила на себе гневный взгляд отца.

– А за сколько, по-твоему, можно было продать мясо коровы, которую даже не забили?! – Мелинар с такой силой стукнул кулаком по столу, что монеты подпрыгнули и со звоном покатились по столешнице. Настасья молча следила за отцом, тот неразборчиво ругнулся и направился в погребок.

Вернувшись из голбца, Мелинар поставил на стол бутыль самогона, хранимого на крайний случай.

– Мы скоро по миру пойдём, я, ты… – причитал он. – У нас не останется ничего. Ни-че-го! Понимаешь?! Ни муки! Ни зерна! Ни нашей мельницы! – каждую фразу он завершал, отхлёбывая дурманящее питьё прямо из горлышка бутыли.

Больно было видеть это Насте. Отец изменился. Кажется, только вчера в нём текла сама жизнь! Но сейчас он умирал на глазах, таял подобно свече.

– Меня мало того что не пускают продавать на рынок в городе, так теперь ещё и гонят из наших деревенских рядов, кто плюнет, а кто на смех подымает! – продолжал сетовать мельник. – Какими гривнами мне налоги платить, дочка?! Ни один сосед в деревне не поможет нам, потому что боится! Мы сдохнем нищими, если так продолжится!

Настасья с горечью глядела на батюшку. Если бы она могла, она бы повернула время вспять. Сделала бы хоть что-нибудь, лишь бы предотвратить все эти ужасы. Она бы отговорила отца ехать на ярмарку в тот день, она бы не столкнулась в лесу, а затем в городе с паном, она бы…

– Я знаю, что виновата, тять, – сокрушённо молвила Настя. – Прости меня. Надо было мне до встречи с чародеем успеть обручиться, тогда, может, судьба повернулась бы к нам светлой стороной.

– Вот именно! – воскликнул Мелинар, делая ещё один добрый глоток. Спиртное обжигало горло, вызывая кашель и слёзы. – Знаешь… Дело даже не в колдуне и не в его бесовских проделках, а в тебе, в твоём упрямом характере! И я не про пана сейчас, а про женихов, которым ты отказывала! Захарий теперь, верно, и не посмотрит в нашу сторону. Старый я дурак, по мягкости сердца поддавался тебе, о чём сожалею. И вот, пожалуйста: мы нарвались на шляхтича, который скоро уничтожит всё, что нам дорого. Всё из-за тебя! Ты не думаешь о семье!

Настасья смотрела в пол, молча сносила обидные слова. Будто и не отец говорил. Словно его кто-то неведомый подбивал на ссору.

– Прекрати пить, пожалуйста, – наконец взмолилась Настя.

Она осторожно попыталась отобрать у него бутылку, но получила пощёчину. Девочка не вскрикнула, но отошла в сторону, держась за покрасневшую щёку, глаза налились слезами. Полное безмолвие воцарилось в избе. Казалось, тишина продолжалась целую вечность, пока мельник не сказал более спокойным голосом:

– Завтра пойду, попробую продать сдохших кур бабке Феодосье. Аспид проклятый, в такую даль придётся переться, чтоб грош-другой выручить.

– Завтра четверг, отец. Тот шляхтич сказал…

– И что? Фиг ему с маслом, а не деньги! У нас их и нет. Ежели заявится, не убьёт же он нас в самом деле, хотя… – мельник горестно рассмеялся. – В любом случае, ты сама виновата. Покойной ночи!

Спать он ушёл с бутылкой в руках. Настасья присела за стол, подняла взгляд на окно. За мутными стёклами виднелась уже неработающая матушка-мельница. Настасья опустила голову на скрещенные руки и зарыдала.

* * *

На следующий день над Южной Полесовкой висело золотое царское солнце. Данилушка, который сутками сидел с матерью, завидовал детям, что выбегали из домов, играли в салки, лапту и горелки. Крестьянские ребята смеялись, водили хороводы, радовались летней погоде, удивительно лёгкой, не такой знойной, какая обычно бывает в августовские дни.