– А вы сомневались?

– Нет, сомневались другие из другого завтра. Завтра я им устрою.

– Вы верите, что завтра можно начать с чистого листа? Завтра даже не понедельник.

– Понедельник хорош только тем, что можно начать с чистого листа, но знаете, сколько уже таких смятых у меня в корзине!

Кафе

– А вы скала.

– Я просто знаю себе цену, – поправила волосы Настя. В зале кафе, где было много народу, начали выскакивать таблички, которые поднимали мужчины, называя свои цены на лот. Шел аукцион. Стильная женщина руководила торгами, в ней читалась Элла, она указала рукой на Зорана: «Скала продана Зорану из Суботицы», – ударила она по столу молотком. От грохота он очнулся, это был пустой поднос, который уронил официант. Мужчина за соседним столом, который стоял с бокалом, поднимая тост, радостно улыбнулся, и эта улыбка вернула Зорана в себя. Он начал понимать, где именно Элла его нагрела.

– Ээй! – пыталась вывести из задумчивости Зорана Настя. – О чем вы думаете?

– Зачем же вы оставили мне телефон?

– Мне давно никто не звонил.

– Как легко вы меня обесценили!

– Инфляция.

– С вами сложно и интересно одновременно.

– На это я точно не клюну, – усмехнулась Настя.

– Жаль.

– Чего жаль? – посмотрела на Зорана Настя, тот действительно был хорош. Хоть прямо выходи замуж не раздумывая, но Настя была не из таких, ей нравилось пожить с мыслью до самого ее конца. А потом найти другую, такую же интересную. Ей важен был процесс.

– Жаль, что я не могу вас поцеловать.

– Почему не можете?

– Это не в моих правилах!

– А что за правила?

– Тронул – женись.

– Вы меня прямо растрогали – улыбнулась Настя. – Знали бы вы, как давно меня никто не трогал.

– У нас очень мало времени, и на второе меня не хватит.

«Знали бы вы. Мне еще стольких придется поцеловать», – подумал про себя Зоран.

– Вам пора?

– Да.

– Вы даже не хотите узнать, что было в записке?

– Нет, – прижал к себе Настю Зоран и поцеловал ее в жаркие губы, которые так давно никого не целовали. Их желания готовы были пойти по влажным коридорам внутренних миров к россыпям удовольствий, но это было бы против его правил. Он представил, что потом подумает о нем Марго.

«В первом же деле он сошелся с горничной, да так крепко, что влюбился. И все это только ради того, чтобы узнать, что она была фанаткой Нежинского. Она так хотела его автограф, что оставила записку себе.

– Вы нам не подходите, и еще один совет, лично от меня: смените этот малиновый пиджак, он вас делает слишком заметным, – скажет мне Марго. И что я ей отвечу?

– Хорошо, а ты пообещай, что влюбишься в себя. Мне кажется, это то, чего тебе не хватает.

– Легко сказать. Для этого надо сначала себе понравиться. Здесь начинаются все сложности.

– Знаешь, что я подумал, когда тебя увидел?

– Что?

– Эта девочка очень искренняя. Вчера она готова была на все. Но все никто так и не предложил.

– Вы учитесь на мне составлять психологические портреты?

– Может, во мне умер художник.

– Да, от вас слишком сильно пахнет красками. В нашей профессии нельзя быть слишком сентиментальным.

Глаза ее были так красноречивы, что могли зажечься и зацеловать, а могли и послать дальше, чем куда глаза глядят.

Она шла по жизни уверенно и легко, но иногда совершала ошибки, падала, снова поднималась и продолжала идти к себе, к своему успеху. Она еще не знала, что подиум из сахара может растаять при первой грозе.

– Так вы счастливы?

– Вполне. А вы как думали?

– Кому-то не хватает денег, кому-то внимания, не хватает становится устойчивой формой нашего существования. Между тем счастливы те, кто довольствуется тем, что есть, а всё остальное принимает как возможность, чтобы быть счастливым. А ведь для счастья не так много нужно: просто поменять слово «необходимость» на слово «возможность». Получится – хорошо, не получится – ничего страшного: ведь у вас и так все есть.

– Это все?

– Все. Ну, я пошел?

– Идите и работайте, Зоран.

* * *

– Что это было? – поправил бабочку метрдотель, сидя на ресепшене. – Никак задремал. – В приглушенной темноте холла все та же женщина за столиком и пронзительная тишина. – Какая суета вокруг, и все ждут чуда. Да, после тридцати без чуда никуда. – Мефисто поправил свой малиновый пиджак, взял веточку лаванды из вазы на стойке и глубоко вдохнул. – Нарушил инструкцию, – снова вернулся он в свой сон, но в другое место.

Элла на допросе у Зорана

– Опять по этому делу? Так ведь допрашивали уже, дело закрыто, – удивилась приятная ухоженная женщина, которая была уже немолода, но все еще привлекательна. Одетая в брючный костюм цвета бургунди, она держалась уверенно и безупречно. Губы ее – словно яркая роза, которую она хотела мне подарить, а я отказывался.

– Дело, оно как шкаф, можно закрыть, можно открыть, ведь скелеты бессмертны, – ответил ей Зоран.

– Надеюсь, это ненадолго? – молвила она пурпурно.

– Вы думаете, я не хочу выпить бокальчик вина с чувством исполненного долга? Очень хочу.

– Ничто так не вытягивает из будней, как штопор, – согласилась Элла. – Представляете, какой новаторский подход к профессии. Допросы под шабли урожая 35 года. Да, черт возьми, и тогда спрашивайте, что хотите, я вам все расскажу, даже то, чего не было.

Глядя в глубокое синее море Эллы, Зоран понимал, что лукавства там не занимать, но он принял игру, чтобы узнать, что стоит за этим взглядом и как он смотрит на это дело.

Зоран пытается узнать Нежинского по его стихам

Чем больше Зоран читал Нежинского, тем сильнее строчки стихов заставляли детектива вживаться в образ поэта. Рядом все время кружила муза. Элла будто следила за каждым его шагом и постоянно требовала признаний в любви, предложений, подарков. Ей было мало подвигов, нужны были преступления. Она держалась на дистанции и обращалась с ним на «вы». Она не просто научилась говорить на языке Нежинского, она диктовала ему: «Так вы замуж меня зовете или прогуляться в бриллиантах ажурной городской сорочки? Рука вместе с сердцем объявляют капитуляцию. И того и другого так хочется. Будьте галантны с моим мандариновым сознанием, я вам доверюсь, как собачонка, сбежавшая от одиночества и от Якова. По факту смерти чувства к нему влюбленность проведет опознание. Похороните его, цветы на могилу и почести. Как только наступит ночь, в чехол все звезды, звуки, словечки. Возьмите меня замуж, с собой, в конце концов, просто возьмите. Стонать буду тихо, прошу вас, украдите меня из моей же жизни, она уже осточертела, насаженная на обстоятельства. Куда там амуру со своими стрелами. Он переводит стрелки с одного типа на другого, с образом сердца, как грелки, упорхнет, чтобы стрельнуть в спину из логова. Бросайте меня на кровать или прижмите к темноте этой ночи. Накормите меня поцелуями досыта, я растаю, как снежная баба, не нашедшая лучше способа разморозить всё то, что замерло».

Откровенность этих отношений не давала покоя Зорану, он не мог понять, как в таком холодном городе могла закипеть такая страсть?

«Ослеплю, легче управлять слепым. Как только увижу, так сразу взором голубоглазые цветы плесну вам из черепа вазы. Извилины повиснут лапшой на ушах, всё это и будет флиртом. Не надо, не стоит меня возвышать, я не настолько смирная. Предлагаете руку? Я возьму, если в ней есть деньги, вместе с сердцем, вы обещали большое, станцую с ним сальсу или меренги. А вы думали, я встану на кухне выколачивать из отбивной последнюю душу, как сознание из фантазии, если под мухой, выбирая, под кем ему лучше? Вам ли, художнику, интеллектуалу всего женского, обозначать мое место? Облицуйте свое лицо моим овалом, не спешите пока невестить».

Зоран пытался понять, на чем держатся эти отношения, с первого взгляда похожие на договорняк, а со второго становилось уже стыдно, потому что и Элла, и Нежинский занимались такой любовью, что мама не горюй.

Наконец, Бог услышал Зорана, и он, стоя на мосту и глядя в омут, в который давно уже бросился с головой, увидел, как по воде застучал дождь, холодный и мокрый, способный остудить любую страсть. Он смотрел, как капли прыгали в воду и растворялись в толпе своих. Дождь языком вылизывал тротуары, лишь бы у города стало на душе чище. Вспотела кровля, включились ударные, шел дождь, Зоран шел по городу, как по бездонному днищу. Кругом он ощущал железобетонную рифму Нежинского. Он шел, оставляя глаза на каждом здании, выдохом согревая осень, будто кто-то ему дал задание выветриться и куда-нибудь деться. Все размокло. На набережной дома вывалились ступенями, мокнут в речке, как выгнанные в речь слова. Он бежал по городу от дождя, от себя, от Нежинского, но тот не отставал и спрашивал на ходу: «Ответь мне, мил человек, что я говорю не так, делаю, почему меня выворачивает, паршивее этого неба, я иду, пиная впереди себя себя, как часть от целого до полного саморазрушения».

Зоран и Настя

– Я видела, как дама его сердца, Элла, постоянно общалась с постояльцем отеля из соседнего номера по фамилии Львов, она звала его Кеша.

– Интересно, о чем они могли договариваться?

– Не знаю, вообще, там интересная компания собралась, именно на этом этаже. Напротив номера Нежинского жил фокусник. Он снимал сразу два номера – один для себя, другой для реквизита. В следующем номере Молохов – у него тоже творилось черт-те что, там всю ночь играли в карты, проигрывая все до нитки: деньги и драгоценности, честь и совесть, настоящее и будущее. А как вы меня нашли?

– Среди реквизита. Шутка. Я включил внутренний навигатор. Я просто отдался настроению, которого у меня на тот момент не было. Как говорила моя тетушка, если у тебя что-то не получается, просто сядь и спокойно выпей кофе. Я так и сделал. Иногда один аромат все решает. Моя тетка помешана на ароматах.

– Она еще жива?

– Возможно.

– В смысле?

– Все зависит от того, в каком году она родилась. Кстати, который год?

– Тридцать пятый.

– Эко меня занесло.

– А вы не местный?

– Ну, как вам сказать.

– Как есть.

– Ну, тогда считайте, что меня нет.

– Вы все еще рассуждаете: быть или не быть? – рассмеялась Настя.

Отель «Гранд Нуар»

В этот осенний пасмурный день в отель «Гранд Нуар» влетели мужчина и женщина, они были влюблены и взволнованы, их чувства выпирали наружу, казалось, они готовы были заняться любовью прямо на ресепшене. Бесстыдное желание читалось в каждом слове:

– Можно нам один номер на двоих?

– На втором этаже, пятый номер.

– Не имеет значения.

– Вениамин Нежинский, это вы? – посмотрел с уважением на мужчину метрдотель и поправил свою бабочку.

– Это тоже не так важно, – понял мужчина, что его узнали. Он улыбнулся своей спутнице, та еще сильнее прижалась к его славе. Девушке не терпелось как можно скорее пробраться за стену широкого черного пальто, за которой было тепло и надежно.

Быстро покончив с отельными формальностями, мужчина заплатил за номер, сунул в карман пиджака ключ, подобрал с пола саквояж, подхватил за талию девушку и двинулся к лифту. Девушка улыбнулась на прощание портье, прежде чем ее каблучки застучали по паркету холла. Лифт съел парочку и плавно двинулся вверх.

По пути они встретили горничную.

– Добрый вечер, месье.

– Добрый, – нехотя отозвался Веня. Видно было, что горничная его узнала. – Я так больше не могу, нигде теперь не спрятаться, – вставил Веня ключ в скважину двери и резко провернул. Дверь послушно открылась. Несмотря на всю свою злость, Вениамин не забыл пропустить вперед даму.

– Ты же сам этого хотел, Веня. Не этого ли так усердно ты добивался несколько лет? – ответила ему вопросом Элла и проскользнула в номер.

– Теперь каждая собака меня знает.