– Ему не просто лучше, милый. Он исцелился и теперь проводит все дни на пляже. У него даже появились друзья. Честно говоря, душа моя, ты его с трудом узнаешь. Иначе я бы никогда не оставила его и не приехала сюда.

Том вздохнул и улыбнулся.

– Ну хоть что-то идет как надо.

Она села напротив, и начался разговор о делах. Цифры, подготовленные вычислительными машинами, выглядели не совсем так, как она просила, но тем не менее соответствовали ожиданиям. Прибыль упала. Затраты выросли. Пессимизм всегда заразительнее оптимизма – достаточно послушать разговоры в клубах, – но телеграфисты страдали даже больше остальных Великих гильдий. Во время болезни Ральфа Элис отвлеклась от всего этого куда сильнее, чем полагала, и такова была цена, которую пришлось заплатить. Но у нее имелись кое-какие планы.

– Давай выйдем наружу. Я хочу тебе кое-что объяснить.

На балконе их обдало едким лондонским воздухом. Сверху казалось, что огромные крыши складов карабкаются друг на друга, стремясь добраться до переполненной кораблями реки.

– Знаешь, странно, что старый грандмастер Пайк умер именно так, – проговорил Том, который вообще не смотрел на город. – Я имею в виду, упал с балкона. Это напомнило мне о том типе, который несколько лет назад говорил о покупке кое-каких наших акций и реструктуризации совета директоров. Как его звали – Дигби? Нет, Дригби. Он тоже откуда-то упал, да?

Элис устремила на мужа беспечный, но немигающий взгляд.

– К чему ты клонишь?

– По правде говоря, сам не знаю, – вздохнул Том, и его глаза перебежали с нее на кран, как раз повернувшийся к кораблю. – Видимо, к тому, что все мы смертны. – Наступила долгая пауза. Том смотрел на шумную сцену у причала, но явно ничего не видел, и лицо его выглядело потерянным, чужим. – Начались трудные времена, Элис. Но все твердят, что мы счастливейшая пара в целом мире, особенно теперь, когда Ральф поправился.

– Все верно. Мы ею и останемся. – Элис приняла эффектную позу, и ее глаза заблестели на ветру. – Ты в курсе, что у нас много земли на восточном побережье. В основном это плохие участки, и мы сдаем их в аренду под выпас скота по несколько пенни за акр. Конечно, именно там планировалось проложить новую телефонную линию – и этим теоретически должны были заниматься Пайки, – но у меня возникли кое-какие идеи…

Она спланировала этот момент, предвидела почти все, что сейчас происходило на балконе Тома, хотя внезапный порыв лондонского ветра едва не нарушил сценарий, когда Элис высыпала на ладонь содержимое конверта, который достала из кармана. Легкая и сухая зеленая крошка чуть не улетела прочь, прежде чем она успела сжать пальцы. Оставшегося хватило, чтобы Том, повинуясь ее предложению, подобрал крупицы смоченным слюной пальцем и попробовал на вкус.

Он скривился.

– Сладкое… но с перчинкой. Что это?

– Гореслад. На западе его время от времени используют как лекарственное растение. Но оно там толком не растет. Видишь ли, нуждается в скудной почве и холоде. То что надо для выращивания на землях вдоль восточного берега.

– Зачем?

– Знаешь, сколько сахара мы ежегодно импортируем с Блаженных островов, чтобы накормить английских сладкоежек?

– Но я что-то не слышал новостей про дефицит.

– Его нет.

– Хочешь сказать, его можно выращивать и продавать в качестве заменителя… – Том сглотнул, на его щеках задвигались желваки, глаза слегка заслезились. Он понял, в чем заключалась ее мысль; он всегда понимал. Они были хорошей командой – она со своими идеями и незаметным влиянием, он со своим трудолюбием и решительностью. В Бристоле торговля упадет, в Лондоне – вырастет, а Гильдия телеграфистов получит огромную прибыль…

– Я изучила варианты, – продолжила она. – Ты удивишься, сколькими способами можно использовать гореслад. Не только для тортов и конфет, но еще и для добавления в чай. А также в духи и косметику, и еще в мясные пироги и сыры – что угодно, особенно приготовленное из дешевых продуктов, только выиграет, если его чуть-чуть подсластить.

И все-таки он сомневался – возможно, потому что вкус у сырого гореслада был довольно резкий.

– Дорогой, если ты думаешь, что расходы…

– Элис, меня беспокоят не практические соображения. Если ты говоришь, что это возможно, я не сомневаюсь, что все получится. Меня волнует не неудача с горесладом, а успех… и возможные последствия этого успеха.

Иной раз Том бывал таким же странным и упрямым, как Ральф. Но было уже слишком поздно отступать, и Элис знала, что муж ее не подведет. Строго говоря, план работ был уже утвержден, требовалась лишь его подпись. Все решено. Но ей не следовало ничего объяснять Тому. Он и сам во всем разберется.

Тем же вечером, после целого дня напряженной работы с собственными бумагами, когда почти весь персонал покинул контору и даже Том отправился домой, так что ни одна живая душа не могла ее потревожить, Элис вошла в телефонную будку мужа на верхнем этаже. Было приятно сидеть в том самом месте, откуда он так часто с ней разговаривал, и ощущать знакомый пыльный кожаный аромат. Устанавливая соединение, она бросила взгляд на своего двойника. Казалось, какая-то ее часть ждала там, за зеркалом.

Набрав нужную комбинацию, она прошептала заклинание с легкостью, наработанной с опытом, и устремилась по огромной жиле, пронизывающей Доклендскую телеграфную станцию до самых подземных вычислительных машин. Было бы славно привлечь эти машины к разработке гореслада, но Элис знала, что их выводам нельзя доверять. Они, как всегда, были не виноваты – все дело в том, что полученные с запада данные содержали в себе примесь откровенной чуши. Однажды, безмолвно пообещала она этому информационному вихрю, внешний мир станет именно таким, каким вы его себе представляете. Логика восторжествует. Ваши прогнозы будут идеальными. Но пока что Элис направилась в общегосударственную сеть и пронеслась с востока на запад через всю Англию, прыгая от подстанции к подстанции, пока не очутилась в телефонной будке в Инверкомбе, которая с учетом расстояния пуще прежнего показалась ей необыкновенным местом.

Элис соткалась из пустоты в далеком зеркале. Услышала тиканье часов. Осторожно шевеля призрачными конечностями, выскользнула сперва из стекла, а затем из пустой будки. За парадной лестницей ее иллюзорный взгляд упал на одно из многочисленных зеркал, но там отражалась лишь мебель в лучах томного вечернего света, однако Элис уже не страшилась, как в первый раз, осознавать, что одновременно существует и не существует. Холл пустовал. Цветы в вазах не источали запаха. Она сосредоточилась. Да, так гораздо лучше. Парадная лестница молча взывала к хозяйке. Призрачное тело не рассеивалось. Плавная и незримая, как тень среди теней, Элис двинулась вперед. Ее иллюзорный взгляд упал на одно из многочисленных зеркал в холле. Она ничего не увидела, но это не стало переломным моментом, как в тот первый раз, когда она по-настоящему поняла, что находится и одновременно не находится в том месте, которое воображает. «У меня, – подумала она и, вероятно, могла бы рассмеяться, окажись такое возможным, – получается все лучше и лучше». По-прежнему самым сложным было сочетать движение и сосредоточенность. Сперва она должна была объять своим разумом каждый плотный объект и лишь потом смогла продолжить путь от старого дубового кресла к мраморному бюсту, от мраморного бюста – к броскому завитку на двери в отдалении.

То замирая, то продвигаясь рывками, Элис проникла в полутемные, выбеленные коридоры помещений для прислуги, а затем миновала мастерские и кладовые. Глубины Инверкомба напоминали пещеры: блестящие каменные колонны изгибались, исчезая во тьме, а соленый воздух пульсировал в такт плеску волн. Под потолком, слегка покачиваясь, как усики огромного омара, висели кабели в красной резиновой изоляции. Что-то свистело и жужжало. В затхлой нише стояла старая вычислительная машина, лениво перебирая локальные потоки данных, которые – и это все еще было удивительно осознавать – содержали теперь и саму Элис. В самой глубокой части подвала пребывали под землей, но все-таки в лучах угасающего дня, проникающих через арочные своды оттуда, где река Риддл рассекала долину до самого дна, два пузатых, приземистых генератора, расположенных бок о бок и похожих на сердито гудящих жуков на полусогнутых лапках. Однако их вращение не было источником самого громкого шума – он доносился снаружи, где ковши водяного колеса, наполняясь, заставляли его вращаться и напевали: «Ах, ах, ах».

Элис могла бы еще сильнее углубиться в морские потроха Инверкомба, но вместо этого двинулась вдоль электрических опор к сиянию метеоворота. На мгновение она сама превратилась в электрический разряд, а затем – в наружную платформу, по одну сторону от которой раскинулся светло-зеленый Сомерсет, а по другую – долина и сверкающий Бристольский залив. Метеовед Эйрс стоял там и смотрел вниз, на тропинку, ведущую к фруктовым садам. Элис проследила за его улыбающимся взглядом и увидела экономку Даннинг: эту женщину с полноватой фигурой, походкой вразвалочку и в красной шали в горошек нельзя было ни с кем перепутать. Сисси, напевая себе под нос, несла из сада лекарственных растений большую плетеную корзину, полную серебристых листьев желтушки. Такими вещами обычно занималась кухарка, но экономка Инверкомба явно не возражала. А во взгляде метеоведа Эйрса, которого Элис вобрала в себя, словно накинув на него нить незримой паутины, сквозили тепло и голод, не имевший ничего общего с грядущим ужином, каким бы вкусным тот ни был. Да уж, и впрямь наступили странные, распутные дни.

Элис отошла к наружной платформе метеоворота. В прошлом она не осмеливалась отойти так далеко от телефонной будки, но сейчас сгущающиеся сумерки очаровывали, а деревья в пинарии манили. Один легкий прыжок – и она заскользила с ветки на ветку, из тени в тень, затем вниз, к каскадам, мимо обросшего папоротниками входа в грот и непохожих друг на друга плюсовых деревьев. Она добралась до бассейна с морской водой. Было бы приятно просто поплавать в этой теплой, как кровь, соли. Но отсюда начиналась последняя, огибающая Дернок-Хед изгородь с калиткой, которая была ее очевидным следующим пунктом назначения. Далее она двинулась сквозь длинные тени скал навстречу усиливающемуся морскому запаху.

До начала прилива было еще далеко, и все живое, неподвластное мастеру Уайетту, ощущалось здесь совсем иначе. Существа охотились, сражались и пожирали друг друга. По сияющей равнине брели три черных силуэта, точно три язычка блуждающего дивопламени. На изгибе песчаной плоскости в лучах заката виднелись разбитая раковина морского блюдечка, обрывок старой рыболовной сети и чаячьи кости. Элис поплыла к ним.

XII

Огни Севернского моста только начинали мерцать, когда Ральф помог Мэрион и ее отцу столкнуть на удивление неповоротливую лодку навстречу приливу. Ральф, напрягающий мышцы, был совсем не похож на будущего вельграндмастера. В потрепанной одежде, с загорелой кожей и выгоревшими на солнце волосами он все меньше отличался от других людей, бродивших по берегу. То же самое произошло с Мэрион, хотя она просто возвращалась к естественному состоянию. Вскоре, темноволосые, босоногие и деловитые, оба уже взрослые, но все еще невероятно юные, даже внешне они стали чем-то похожи. Другие береговые жители, которые махали им и останавливались поболтать, иногда спрашивали, не родственники ли они.

Грязь скользила под ступнями и коленями, а затем киль рванул прочь, как будто его кто-то дернул. Ральф, попытавшийся ухватиться за борт и забраться в лодку, был огорошен внезапной легкостью, с которой та ускользнула, и ушел с головой под воду в том месте, где было уже глубоко. На мгновение запаниковал, когда солоновато-горькая влага попала в рот и горло, но Мэрион помогла ему подняться.

– Не умеешь плавать, да? – Ее отец усмехнулся. – А говорил, что побывал на множестве кораблей.