На отшибе сгущается тьма (страница 12)
– Да? Что-то я не помню, чтобы ты думал обо мне, когда я был маленьким и когда тебя сутками не бывало дома. Разве тебе было до меня?
– И я об этом жалею каждую минуту. Каждую. Я не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки.
– Почему она ушла? – спросил вдруг Ален. Он еще ни разу не задавал этот вопрос отцу. Он все ждал, что спросит об этом маму. Но прошли десятки лет, и он не знал, сможет ли задать этот вопрос ей.
– Ей было со мной плохо. Я был никудышный муж.
– Это я могу понять. Но почему она не забрала меня с собой? Почему оставила своего сына с никудышным мужем? Получается, я тоже был никудышным сыном. Так? – Ален сцепил руки на груди и отвернулся, уставившись на спящий сад и дом отца.
– Что ты такое городишь? Конечно, нет.
– Тогда почему? Она не любила меня?
– О боже, сын. Она любила тебя больше всего на свете.
– Тогда я не понимаю ее поступка и, наверное, никогда не смогу понять.
– Она… Каролина… сделала это ради тебя.
– Ради меня? – звонко рассмеялся Ален. – Нет, скорее ради себя.
– Это не так. Она бы хотела забрать тебя…
– И что же ей помешало?
– Я.
– Ты…
– Да. Я не позволил ей забрать тебя. Я убедил ее и себя, что для тебя будет лучше остаться со мной.
– А меня ты спросить не хотел?
– Нет. Ты не знал всего, ты был мал и не понимал, что для тебя лучше.
– А ты понимал? – зарычал Ален. – Я всю жизнь мучился вопросом: почему меня бросила родная мать? Почему однажды я проснулся, а ее не стало в моей жизни? Что я сделал не так, чем заслужил это?
– Я знаю. Это я, я допустил эту ошибку. Как и множество других. Я бы хотел все исправить. Но прошлое как ветер, его не остановить, не повернуть в нужную нам сторону, не переубедить вернуться.
Ален взглянул на отца и пошел в дом.
На следующий день детективы получили отчеты по отпечаткам. На столе в кабинете, на разбитом ноутбуке и на стакане были отпечатки только Якоба. А вот на бутылках и других поверхностях нашлись и другие, и почти все они были распознаны. В основном отпечатки принадлежали сотрудникам управления, знакомым и друзьям Скара из различных структур, которые бывали у него в гостях, горничной, убиравшей дом пять дней в неделю, и дочери Мари. Только три пары отпечатков остались без владельца. Ну и конечно, имелись смазанные, неполные и нечеткие отпечатки, по которым было невозможно ничего установить.
Анализы волокон ковра, который забрали из кабинета Якоба, пока тоже не дал конкретики, но зато на нем был найден чужой волос. Оставался открытым только вопрос – чей он.
В обед Ален вышел за кофе, но не успел перейти улицу, как раздался звонок.
– Да, Хас?
– Нашли новый труп, выезжаем.
Глава 9
На отшибе
После окончания школы мне все-таки выдали аттестат, думаю, они хотели поскорее от меня избавиться. Раз и навсегда. Я пошел работать. Сначала в закусочную, потом на фабрику. Но этих денег не хватало, даже чтобы снять комнату. А жить в доме становилось все невыносимее. В зал я уже не мог ходить постоянно, да и внутреннее пламя борьбы угасло, когда я наконец понял, что «битвы с боссом» мне не видать. Я чувствовал безнадежность. Я мог победить любого противника на ринге, но так и не научился защищать себя в его доме, так и не смог дать ему отпор. Бил он меня теперь редко, но если начинал, то его было не остановить. А я никак не мог перебороть свой детский страх и ответить ему. Мама могла хотя бы попытаться остановить его, сделать хоть что-то, но она даже не пыталась, как и всегда. Она никогда не желала менять повседневность, плыла по течению и мирилось со всем, что происходило, делая вид, что счастлива. А Синди, ее он, наверное, бы послушал, если бы она хоть раз попросила его не трогать меня. Но ее сердце было мертвым с самого рождения, а может, его и вовсе в ней не было. Мне даже кажется, что она наслаждалась, когда видела, как отчим наказывает меня или оскорбляет. Так она еще больше чувствовала свое превосходство.
Через год я устроился в мастерскую, хозяин искал сильного, здорового и работящего парня. А я был именно таким. Люк научил меня работать с разными материалами, мы делали металлические декоративные вещи для интерьера, украшения и все, что ему заказывали. В соседней мастерской несколько женщин занимались глиняной посудой, и я стал помогать и им. Платил Люк хорошо, и я начал откладывать деньги. Домой никогда не торопился, поэтому вскоре освоил все, что мог. Но через год Люк прогорел, и ему пришлось закрыть мастерскую и наняться в бригаду строителей, куда он позвал и меня.
Так пролетел еще один год, я уже поднакопил денег, но работать на стройке мне не нравилось. Хотелось вернуться к раскаленному металлу или обжигать в печи глиняные вещи. Это успокаивало, и мне нравилось создавать что-то своими руками. Тогда я стал присматривать себе дом или на крайний случай помещение, чтобы вернуться к тому, что мне нравилось делать. Я чувствовал, что скоро настанет день, когда мне придется уйти безвозвратно, не оборачиваясь.
И этот день настал. У меня был выходной, и я быстро жевал немного подгоревший тост с сыром, чтобы успеть выскользнуть из дома поскорее. Но в кухню важно вошла Синди и села за стол в ожидании, когда ей преподнесут завтрак. Я продолжал усердно жевать.
– Я есть хочу, – сказала она.
Я не ответил, не мое это дело. Но она не унималась.
– Ты что, оглох? Сделай мне поесть.
– Не мои обязанности, – с набитым ртом ответил я. Она скрестила руки и завопила, зовя отчима.
Я быстро встал и хотел уже выйти из кухни, но тут подоспел этот боров и перегородил мне дорогу.
– Что тут происходит? – рявкнул он.
– Пап, я есть хочу.
– Сейчас мать позову, не кричи.
– А еще я хочу пойти покататься на ту площадку.
– Я работаю, мама болеет, завтра сходим.
– А у него выходной, пусть он сводит меня, – приказным тоном сказала Синди.
– Я свожу тебя на площадку завтра, – пролепетал отчим.
– А я хочу сегодня! Ну па-па-а-а, – заныла она своим противным скрипучим голосочком.
– Ладно, отведи сестру на площадку, хоть раз побудь ей братом, – сурово кинул отчим и вперся в меня своим прогнившим взглядом. – И накорми ее, пока мать болеет.
Я сжал губы, но кивнул. Мои планы их никогда не интересовали. Я сделал тост и поставил перед ней все, что было в холодильнике. Но она хотела вафли.
– Я не умею, хочешь вафли – делай сама, – сказал я.
– А я все папе расскажу.
– Тогда я не пойду с тобой.
– Пойдешь. Он заставит тебя, – высокомерно произнесла она.
– Проверим?
Ее лицо перекосилось, глазки сузились, губы превратились в сморщенную губку, но она нехотя намазала на тост варенье и с недовольным лицом съела его.
Мы направились к площадке в сторону парка, я шел, засунув руки в карманы, а она ехала на роликах. Подойдя к одной из улиц, которая вела к заброшенным зданиями, Синди резко свернула.
– Ты это куда? – крикнул я.
– Кататься в парке – скукотища. Все мои подружки ходят к фабрике.
Я ничего не ответил, пусть катается где хочет. Мы добрались до заброшенного здания, которое давно облюбовали подростки. Чем ей приглянулось это место? Куча мусора, стекло под ногами, бутылки и окурки. Но Синди с наслаждением ехала по дороге. Мы вышли на ту самую импровизированную площадку. Никого еще не было, я присел на бетонный блок, а она стала кататься вокруг металлических бочек и импровизированных преград. Мне было скучно, и я стал поддразнивать ее, раскаляя, как металл в печи, все сильнее и сильнее. Она ехала все быстрее и быстрее, пытаясь объезжать преграды и выкручивать передо мной финты. А я все подначивал и подначивал.