Отмахиваюсь:

– Я тоже. Учитель нормальный, просто делай хоть что-нибудь, он оценку вытянет.

– А голубки тоже там твои?

– Да не мои они! – рявкаю, остановившись на лестничном пролете.

Руслан приоткрывает рот и ленивым движением проводит языком между нижней губой и зубами. Сообщает безмятежно:

– Да мне насрать.

– Кому почитать не мешало бы, так это тебе, – выдаю критично, – речь просто как у Эллочки-людоедки!

Он неопределенно приподнимает плечи:

– Не нравится – гуляй.

А потом отпускает мою руку. Мне вдруг кажется, что я стою на каком-то узком подвесном мостике, который нещадно раскачивается над обрывом.

М-да. Чернышевская, просто пять баллов. Десять сопящих песиков из десяти. Именно так надо разговаривать с парнем, которого пытаешься заманить в отношения, которые ему не нужны. Пусть и фиктивные.

Тогда я пытаюсь умаслить его эго. Склоняю голову и бормочу:

– Прости, Рус, больше не буду. Просто нервничаю.

– Фальшивишь жестко, – хмыкает он.

– Давай просто сходим на урок, ладно? – протягиваю ему руку. – Пожалуйста.

Он скашивает губы в сторону, недолго раздумывая, а потом обхватывает мою ладонь. У него такая горячая кожа, как будто внутри Капралова какая-то батарея работает.

Снова смутившись, я иду вперед. Уже на подходе к кабинету меня начинает потряхивать. Как они отреагируют? Вдруг каким-то образом поймут, что я соврала? А если Руслан решит, что ему эти проблемы не нужны, и отцепит меня прямо сейчас?

Придется проверить, других вариантов нет.

Мы останавливаемся на пороге, все также держась за руки. Я деликатно откашливаюсь, чтобы привлечь внимание учителя, а Капралов снова растягивает губы в неприятной гримасе. Произносит громко:

– Здрасьте.

Против воли вцепляюсь в его руку, ожидая реакции. Химик поднимает взгляд от ноутбука и рассеянно оглядывает нас.

– Чернышевская и…

Отвечаю вместо него:

– Капралов.

– Верно, – кивает учитель, хмурясь в экран ноутбука, – Капралов. Садитесь, пожалуйста.

Я же сосредоточена на другом, ловлю реакции одноклассников. Смотрю за тем, как они переглядываются, как начинают шептаться, как некоторые роняют издевательские смешки. Но все это – очень тихо. И в мой адрес не летит ни одного комментария. При обычном раскладе они бы уже отвесили мне парочку унизительных шуток.

Пока я занята анализом ситуации, Рус берет инициативу на себя. Замечая ближайшую свободную парту, движется к ней и увлекает меня за собой.

А, когда мы садимся, вдруг наклоняется и звонко целует меня в щеку. На секунду замираю и смотрю на него исподлобья. Про такие поцелуи речи не было, и я, конечно, понимаю, для чего он это делает, но мне все равно неловко.

Капралов шепчет громко:

– Не смущайся, птичка, – и, подмигнув, добавляет, – я же твой парень.

Подобно ветерку, который заставляет шелестеть листья деревьев, на весь наш класс налетает какое-то дуновение сплетен. Склонив головы друг к другу, они принимаются обсуждать нас. Раскрывая новую тетрадь, я напряженно застываю над ней. Жду привычных издевательств. Но… они молчат.

Повернувшись к Руслану, ловлю его нахальный взгляд. Растерянно пожимаю плечами, а он наклоняется ко мне и шепчет:

– Не боись, Данька. Вывезем.

Я с сомнением поджимаю губы и записываю за химиком тему урока. Войну мы еще не выиграли, но эта битва определенно за нами. Один спокойный день – не так уж много. Для кого-то, но точно не для меня.

Глава 4

Руслан

– Да-ни-я, – произношу по слогам задумчиво, когда мы с ней сидим на лавочке около школы, – а это что за имя вообще?

С громким характерным щелчком открываю банку энергетика. Девочка раскошелилась, отблагодарить хотела, воробушек.

Она неодобрительно смотрит на то, как я пью, вздыхает, садится на лавку с ногами, подтягивает колени к подбородку. Говорит:

– Татарское.

– Татарочка, значит?

– Наполовину. – Дергает плечом, как будто ей не очень приятна эта тема.

Я хмыкаю. Высокомерная птичка. Думает, что ее книжки умнее делают, но по факту это я читаю ее на раз-два.

– Папка татарин? – спрашиваю, снова отпивая энергетик.

– Да…

– Имя дал и свалил?

Поворачивает ко мне изумленное лицо. Брови подняты, губы приоткрыты, вздыхает и таращится на меня.

Отвечает осторожно:

– Не сразу.

– Чуть наследил еще? – беспечно уточняю.

– Мы в битве экстрасенсов?

Я ржу. Смешная девчонка. Беру ее завитую светлую прядь и перебираю в пальцах. Нравится мне.

Говорю:

– Я, может, и говорю как Эллочка-людоедка, но не тупой. Улица тоже учит, Чернышевская.

Она смущенно отворачивается. Спрашивает тихо:

– Так что ты решил?

– Насчет чего? – забавляюсь, заставляя ее проговорить то, что кажется неудобным.

– Будешь моим парнем?

– А?

– Блин, Руслан!

– Да я не расслышал просто. Что ты там воркуешь?

Даня поворачивает голову, щеки чуть тронуты румянцем, зеленые глаза блестят возмущением.

Спрашивает нарочито громко и отчетливо:

– Согласен ли ты на то, чтобы встречаться со мной? Не по-настоящему.

– А тебе это реально надо? Сегодня не заметил, чтобы кто-то тебя травил, птичка.

– Думаешь, я соврала, чтобы тебя, такого обаятельного и привлекательного, завидного жениха, заполучить? – спрашивает ядовито.

– Ауч. – Делаю оскорбленное лицо. – Дворовая гопота для тебя не годится, я уже понял.

Она снова смущается. И так весь день. Сначала обидит, потом краснеет. Мне в целом по хрен. Девочка не из моей лиги, я это понимаю. Мне с такой не по пути. Я знаю, кто я. Всегда знал.

Дания говорит тихо:

– Извини. – Потом берет телефон, что-то ищет и передает его мне. – Можешь вниз полистать.

Судя по названию, это чат класса. Я читаю и уже через пару сообщений удивленно присвистываю. Гнобят ее нещадно. Скидывают какие-то фотки, видео. Комментируют, вообще не смущаясь. Любительница порнушки, подстилка книжных мужиков, шалашовка со стажем. И это только самое цензурное.

– Они знают, что ты это читаешь?

– Да. Кажется, им это даже нравится.

Отдаю Чернышевской смартфон. Дальше читать желания нет, я начинаю беситься. Очевидно, что чуваки просто самоутверждаются. Я подобное много раз видел, но мне такой мув не по душе.

Встаю, отряхиваю джинсы, говорю:

– Ладно, птичка. До конца недели повстречаемся, а дальше посмотрим. Пойдем провожу.

Иду вперед, и она догоняет только спустя какое-то время. Бормочет торопливо:

– Почему до конца недели? Ты ведь спросил, а я сказала – месяц.

– Я ненадежный, Дания. Через неделю могу быть в тюрьме или в аду. Давай пока так.

Беру ее за руку и в ответ на удивленный взгляд поясняю:

– Мы около школы. Если играть, так на полную.

– Звучит сомнительно. Может, обговорим какие-то правила?

– Какие? Так боишься, что сделаю вот так?

Разняв наши ладони, я щипаю Даню за ягодицу. Она взвизгивает и бьет меня в плечо кулачком.

Кричит:

– Капралов, ты с ума сошел?!

Я хохочу искренне. Хорошая упругая попка у злой хозяйки. На все провокации ведется так, как я и рассчитываю. Чудо, а не девочка.

Говорю примирительно:

– Понял, Дань. Больше не буду. – В последней фразе передразниваю ее же интонацию и добавляю. – Дай свой телефон. Можешь подумать и вечером выкатить мне список правил.

Она смотрит на меня с недоверием, видимо, везде привыкла подвох искать. И не могу сказать, что это неправильно.

Чернышевская спрашивает:

– И ты со всем согласишься?

– Не-а. Но можешь попробовать.

– Какой же ты придурок.

– Ага, – вздыхаю сочувственно, – непонятно, как ты с таким встречаться начала.

– Капец.

Дания качает головой, словно не верит в происходящее, а я снова беру ее за руку. Мне нравится ощущение. Я даже рад, что в ближайшую неделю так можно будет делать регулярно.

Потом провожаю злую птичку до дома, на прощание пытаюсь поцеловать ее в губы, но она уворачивается. Меня, конечно, это только веселит. На успех и не рассчитывал.

.– – … .–. – – .. -. .– -. .. .-.-

Чернышевская по удачному стечению обстоятельств живет не так далеко от кофейни, в которой я все лето отбывал свое наказание. Затем началась осень, но каторга моя не закончилась, а только сменила график.

Кто-то мог бы сказать, что мне повезло вырваться из прежней жизни, но я об этом не просил, и не хочу чувствовать никакую благодарность. Это ослабляет. Не было бы ничего такого, с чем я не мог бы справиться сам. И мне непонятно, почему мой двоюродный, мать его, дядя считает иначе.

Я толкаю стеклянную дверь и смотрю на него поверх голов посетителей.

– Опоздание, Русик, – говорит, даже не отвлекаясь от кофемашины. – Сегодня моешь полы.

– Я каждый день мою.

– Потому что каждый день косячишь. За стойку, – командует он.

Стиснув зубы, я слушаюсь.

Толкаю боковую дверь и протискиваюсь мимо холодильника. Скидываю рюкзак в угол на ступеньку пожарного выхода, который у нас не используется. Мою руки, надеваю рабочий фартук и сразу включаюсь в работу. Делаю долбаные латте и капучино, передаю дяде. Только бы он не просил рассчитать людей, я этот процесс ненавижу всей душой.

Делаю все на автомате, за лето набил руку, а по началу тупил, конечно, страшно. Теперь могу позволить себе воткнуть в одно ухо наушник, чтобы пацанский рэпчик скрасил мою работу.

Слушаю музыку, варю кофе, иногда, предугадывая движения дяди, подаю ему то сахар, то сироп.

По лицу вижу, что доволен, но полы я все равно сегодня буду мыть.

Когда поток людей прекращается, он вытирает руки полотенцем и спрашивает:

– Почему опоздал?

– А я, на хрен, в дремучем рабстве? – интересуюсь, поднося к губам бумажный стаканчик.

– Да, – подтверждает дядя, поглаживая внушительную бороду, – рад, что ты понял.

Я хмыкаю. Святой, блин, Николай. Иногда кажется, что вывести его из равновесия практически невозможно, но я очень старался, и несколько раз у меня даже получилось.

– С девушкой был, – отвечаю, внимательно наблюдая за реакцией Коли.

Взгляд его загорается любопытством, темные брови удивленно поднимаются. Тут, в этом городе, девчонки у меня уже были, но я никогда не говорил о них дяде. И сейчас мне интересно… что, если эти отношения и мне могут быть выгодны?

– С девушкой? С центра?

– Не, со школы.

– Сегодня первый день, ты реактивный, что ли? – недоверчиво уточняет он.

– Да, Коль. Я – ракета.

– Не сомневался, – бормочет он, снова приглаживая бороду.

Потом потягивается в разные стороны, от чего рубашка на его теле жалобно натягивается. Как будто знает, бедняга, что может треснуть в любой момент. Мой дядя на внешность, конечно, чистый викинг. Сам темный, а борода с рыжеватым оттенком, мощный, плечистый. Я однажды видел сборную по регби, там шкафы, а не мужики. Вот Коля запросто мог бы с ними играть.

– А что за девочка?

В любой другой ситуации хрен бы он от меня дождался подробностей, но сейчас я решаю проверить свою теорию. Прислоняюсь плечом к стене и говорю:

– Дания. Татарочка. Красивая, книжки любит. Я провожал ее, вот и опоздал.

Помедлив, Коля кивает. Кажется, это вписывается в его картину той жизни, которую он сам для меня выбрал. Еще один пункт на светлом пути моего исправления. Святой Николай все хочет починить меня. Вот только я не сломан.

Спрашиваю:

– Будешь отпускать меня на свидания?

– Не много хочешь?

– Нет. Только с девушкой время проводить.

Специально зову Данию именно так, это слово моей речи не свойственно. Дядя это знает, вижу, что отмечает, но и поддаваться не спешит. В принципе, я сам основательно постарался над тем, чтобы доверия между нами не было.