– Смысл держать звук включенным, если ты не слушаешь?

Пальцы матери продолжили цокать по клавишам. Осознав, что никакой беседы здесь не сложится, Прим уже собралась было встать и вновь уйти, но ее задержала песня. Потусторонняя мелодия – призрачная и томительная, но со слегка зловещим подспудным тоном. Что же до слов… Прим поначалу сомневалась, слышит ли она их правильно.

О, был ты отравлен, о Рэндалл, сын мой
Ты был отравлен, пригожий, младой
Твоя то правда, матерь
Твоя то правда, матерь
Скорей мне стели, в моем сердце недуг
Мне желанен покой.

– То есть эта песня о ком-то, кого отравили, так?

– Погоди, милая, я тут почти закончила.

Прим закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на словах. Цоканье клавиш отвлекало.

О, что ж ты оставишь любимой, сын мой?
Что ей оставишь, пригожий, младой?
Адское вервие, вздернуть ее
Адское вервие, вздернуть ее
Скорей мне стели, в моем сердце недуг
Мне желанен покой.

– А теперь он собирается повесить свою возлюбленную, так? После того как помрет от отравы.

Джоанна много раз подряд нажала на кнопку “стереть”.

– Чего он все время это делает? – спросила она. – Пытается переформатировать мне весь документ.

Песня подошла к концу и с последней скорбной фиоритурой истаяла. Возникла краткая пауза, а затем женский голос объявил, что прозвучала старинная народная песня из Англии – или, может, из Шотландии, или, может, из пограничных краев между той и другой – под названием “Лорд Рэндалл”. Прим взяла это имя себе на заметку.

Затем с нарастающим раздражением понаблюдала, как ее мать продолжает сражаться с выкрутасами “Майкрософт Ворд”.

– Тебе чем-нибудь помочь? – спросила она.

– Нет, сама разберусь, – сорвалась Джоанна. – Просто дай мне доделать пару минут, а?

Прим встала и направилась к двери, но на пороге обернулась.

– Как твоего друга зовут? – спросила она.

– М-м?

– Твоего друга, который завтра приезжает в гости.

– А. Кристофер.

– Кристофер… который?

– Сванн. Две “н”.

– Ладно. Спасибо. Хочешь, приготовлю ужин?

– Вероятно, этим займется твой отец.

А потому Прим вернулась наверх к себе в спальню, вновь растянулась на постели – на сей раз закинув ноги на подушки – и открыла ноутбук. Забила “блог кристофера сванна” в Гугл и тотчас нашла искомое. Страницу венчал фотоснимок моложавого лица, показавшегося знакомым – смутно – из тех времен несколько лет назад, когда этот друг приезжал к ним последний раз: шатен с проседью; высокий интеллектуальный лоб; очки в тонкой металлической оправе; стальной блеск проницательности в глазах. Да, теперь она его вспомнила. Чуть напыщенный – вот каким он ей показался. Довольно холодный и бесцеремонный. Склонный к менсплейнингу.

Фотоснимок неловко лепился к плашке с заголовком “ПРИМЕНИТЬ СИЛУ ПРАВДЫ – СКАЗАТЬ ПРАВДУ СИЛЕ”, выглядело это жалко до невозможности, подумала Прим. Однако содержимое последнего поста (написанного всего три дня назад) оказалось вполне интересным.

Гостиница-люкс на окраине идиллической котсволдской деревни, – читала она, – сыграет на той неделе некоторую роль в британской политической истории, когда делегаты соберутся ради события, которое, как нам обещают, станет ежегодным, – на первую конференцию британских истконов^[4], посвященную будущему консерватизма.

Постоянным читателям этого блога известно, что такое “ИстКон”. Исходно американский фонд учредил британское крыло и имеет крепкие связи с наиболее трампистскими крайними флангами Республиканской партии и с полоумной маргинальной кликой в нашей собственной родимой Консервативной партии. Разумеется, на этом трехдневном междусобойчике присутствовать будут и несколько министров-тори, а также немало предсказуемых персонажей из привычного отребья правых колумнистов, академиков и онлайн-бойцов идеологического фронта. Среди заманчивых тем для обсуждения: “Пробуд-война^[5] против национальной принадлежности” и “Семья, стяг, свобода и потребность в восстановлении нашей обычной жизни”.

В списке рекламируемых докладчиков два имени мы, несомненно, заметим без удивления – Эмерика Куттса и Роджера Вэгстаффа. (См. этот блог, passim.) Ныне уже довольно престарелого Куттса называют, конечно же, одним из ведущих консервативных мыслителей страны с тех пор, как в конце 1970-х начались его знаменитые Кембриджские семинары. Именно там Вэгстафф, еще будучи аспирантом, подпал под его влияние, пусть с тех пор и развил учение Куттса в том направлении, какое сам его наставник уж точно не одобрил бы. Эти последние несколько лет тем не менее для Вэгстаффа сложились благоприятно. Его мозговой центр, группа “Процессус”, был официально основан в середине 1990-х (хотя в зародышевом состоянии существовал с кембриджской поры), и его тащили за собой ради сохранности пламени тэтчеризма после ее низложения предателями в ее же кабинете. “Процессус” томился на глухих задворках политики больше двадцати лет, но с 2016-го, когда голосование по поводу Брекзита привело в партии тори к решительному сдвигу вправо, на него и его коллег возник повышенный спрос: они теперь не просто возникали на каждом телеканале и радиостанции, куда их приглашали излагать свои откровенно чокнутые взгляды под сомнительной вывеской “равновесия”, но и попали в неофициальные, а иногда и оплачиваемые советники к нескольким дальше прочих слетевшим с катушек министрам. К концу следующей недели, если (как намекают все опросы) Лиз Трасс станет нашим новым премьер-министром, их влияние возрастет еще больше. “Процессус” – сомнительная организация, с предметными, но тайными планами, которые я уже некоторое время обещаю раскрыть. Будьте уверены: у меня решительно есть способ показать, во что на поверку выльются их намерения, и я буду писать об этом в блог достаточно подробно буквально в ближайшие недели, а то и дни…

Этот намек растравил в Прим любопытство. Когда в десять вечера все наконец расселись ужинать (отец сделал доброе дело, замесив в одной посуде пасту и песто), она заикнулась об этом в разговоре с родителями, но отклик получила обескураживающий.

– Ох, батюшки, – произнесла мать. – Ты Кристоферова блога начиталась, да? Бросил бы он это дело, честное слово.

Заметив удивление дочери, Эндрю лишь добавил:

– Помнить тебе о нем стоит лишь то, что он бывает… – отец поискал слово поточнее, – своего рода фантазером.

Размышляя обо всем этом тем вечером в постели, Прим прикинула, что в последний раз они с Кристофером Сванном виделись не меньше пяти лет назад. Даже теперь не могла она вспомнить, чем он зарабатывал на жизнь, и уж точно ничего другого о нем не помнила, если не считать того, что он вроде был женат на американке и сколько-то пожил на Восточном побережье, после чего развелся и вернулся в Королевство. Прим забыла спросить, надолго ли он к ним в гости. На день-другой, не больше, понадеялась она.

Его прибытие в субботу утром она пропустила, поскольку день у нее начинался рано – мать отвезла ее чуть ли не впотьмах по беркширской глубинке в аэропорт к началу ее смены в шесть утра. А потому впервые гостя она увидела, вернувшись домой во второй половине дня. А первую половину дня Прим провела, наблюдая, как плошки с суси вьют петли вокруг столиков, занятых воодушевленными путешественниками, и после у нее опять кругом шла голова и она слишком устала даже для того, чтобы ехать домой общественным транспортом, – проделать путь всего в пятнадцать миль, который тем не менее мог занять и все три часа, поскольку большинство местных автобусных маршрутов за последние десять лет поотменяли. Вот она и взяла такси – половины заработанного за девятичасовую смену как не бывало – и оказалась дома без четверти четыре. Кристофер с матерью сидели в библиотеке, рассматривали старый фотоальбом и хихикали над фотокарточками эдак втихаря и довольно-таки междусобойственно. Ее отец нашелся в гостиной, смотрел старую британскую кинокомедию в декорациях школы-интерната, под названием “Счастливейшие дни вашей жизни”^[6]. Всего нескольких минут Прим хватило, чтобы понять, что это не для нее, но она знала, почему ее отцу нравятся такие фильмы. Было в мире, который они отображали, нечто изысканно-успокоительное: черно-белая Британия 1950-х, знакомый набор хара́ктерных актеров и череда безобидных фарсовых ситуаций, в которые те влипали. Прим предположила, что это его вариант перепросмотра старых серий “Друзей”: ностальгия по временам, когда он был настолько молод, что уж и сам себя таким не помнит. Прим понравилось, как он улыбается, какое у него спокойно-удовлетворенное лицо, а затем она предоставила ему досматривать, сама же пошла наверх – принять душ и перехватить пару часов сна.

Позднее в тот вечер за ужином ей выдалось понаблюдать за взаимоотношениями между ее отцом, матерью и материным другом.

Прим знала, что Джоанна знакома с Кристофером дольше, чем с мужем. Они вместе учились в Кембридже за несколько лет до того, как Джоанна познакомилась с Эндрю. В результате между двумя университетскими друзьями сохранялась некая особая давняя стойкая сокровенность, до причащения к которой отец Прим, очевидно, не был допущен. В разговоре Джоанна и Кристофер все возвращались и возвращались к своим кембриджским дням, Эндрю же, окончившему университет поскромнее, добавить было нечего. Как и Прим, ему оставалось лишь сидеть и слушать – и время от времени задавать уточняющие вопросы.

– Так вот, прочла я какое-то время назад мемуары Брайена, – говорила Джоанна, – и оно как накатило. Я столько всего забыла, оказывается.

Вид у Эндрю уже сделался растерянный.

– Кто такой Брайен?

– Брайен Углен. Мы о нем говорили при тебе уйму раз. Лучшими друзьями были мы втроем – с тех самых пор, как познакомились на первой же неделе.

– А, да… который умер в прошлом году.

– Точно. Ну, год пенсии он все-таки успел пожить в удовольствие, пока его рак не настиг, беднягу, тогда-то он свои небольшие мемуары и написал.

– Я бы глянул, – сказал Кристофер. – У тебя есть экземпляр? Может, почитаю, пока я здесь?

– Да, конечно. Джеки прислала мне экземпляр рукописи. Где-то у меня в кабинете лежит. На самом деле я его уже не первую неделю найти не могу, но он там, это точно.

– Джоанна, тебе необходимо быть более организованной… – проговорил Эндрю.

Она не обратила внимания на этот укор и продолжила:

– Я и забыла, что водила его на столько салонов к Эмерику. Они, очевидно, произвели на него большое впечатление.

– Погоди, а Эмерик – это кто?

– Ой, ну брось, милый, я тебе часто о нем рассказывала.

– Это дон-историк^[7], которого вы все побаивались?

– Дон-философ, – поправила его Джоанна, похлопывая по руке.

– Это который с роскошной дочерью, игравшей на клавесине… Вирджиния ее, кажется, звали, верно?

– Лавиния, – сказала Джоанна. – И не на клавесине, а на клавикорде. И не играла, а пела песни, а ей кто-нибудь на клавикорде подыгрывал.

– Ладно… неважно. Эмерик был знаменит своими литературными салонами, кажется, ты мне это говорила.

– Не вполне литературными, – возразил Кристофер. – Иногда он приглашал писателей, но ключевой темой всегда оставалась политика.

– Я тебе обо всем этом рассказывала, и не один десяток раз, – сказала Джоанна.

– На самом деле мы с Эмериком увидимся на следующей неделе, – поспешно продолжил Кристофер, покуда не разразилась семейная ссора. – Не думаю, что он как-то всерьез участвовал в организации этой конференции, но он собирается присутствовать как своего рода… дух направляющий.

– Батюшки… это ж сколько ему лет уже?