Я достала саквояж и положила его на кровать. Один за другим я вытаскивала предметы реквизита и наконец на самом дне нашла Книгу духов. Я вытащила ее, и из тонких пластин выпала записка миссис Хартфорд.

Ты меня любил?

Я успела снабдить это семейство ярлыком алчности, но, похоже, миссис Хартфорд скорбела искренне. От чего она надеялась избавиться – от сожалений или от бесконечной тоски из-за сомнений в собственном браке?

Я перечитала послание и вообразила ее семью – они сидят за столом и жаждут подсказки, но не имеют ни малейшего представления о том, что она тайком спросила. Я вспомнила, как она медлила, прежде чем задать свой вопрос. Возможно, миссис Хартфорд боялась, что ее послание прочтут вслух.

Я открыла Книгу духов на потайной вкладке и увидела строки, которые написала там перед сеансом.

Ныне я пребываю в покое.

Далековато от пылкого признания в любви, на которое рассчитывала миссис Хартфорд. На меня навалилась безысходность. Я сунула записку обратно в книгу и закрыла ее.

С этим уже покончено, решила я. Пора сосредоточиться на новом задании. От него зависит моя жизнь.

Полагаться ты можешь только на себя, ma petite chérie.

Предостережение maman тихим эхом отдалось в голове. Снова мне привиделся Собор Парижской Богоматери. Матушка редко рассказывала о родине, но однажды в детстве я нашла маленький портрет. Я играла с ее шкатулкой для драгоценностей, где лежали простые безделушки и браслеты мадам Ринальдо, и вдруг обнаружила, что у ящичка есть второе дно.

В потайном отделении я нашла прекрасный рисунок, где была изображена maman в образе улыбающейся юной девушки – в красивом платье и с зонтиком от солнца. Казалось, ей ни до кого нет дела. Так непохоже на ту женщину, которую я знала. За ее спиной высился средневековый собор, монументальный и величавый. Следующие несколько вечеров я доставала рисунок и смотрела на него, мечтая перенестись в то время, когда maman была счастлива, а не проводила дни в трудах и заботах.

На пятый день я набралась смелости и спросила, поедем ли мы когда-нибудь в Париж? Спросила ее о красивых нарядах, о том, жила ли она в большом доме с прислугой. Есть ли у нее по-прежнему зонтик от солнца? И не могла бы она сводить меня в Собор Парижской Богоматери, чтобы я представила, как там разгуливали Эсмеральда и Квазимодо…

– Jamais, – ответила она, поджав губы в тонкую линию, – никогда. Я никогда не вернусь. Семья от меня отказалась. Я для них все равно что мертва.

– А они знают обо мне? – спросила я, во мне еще тлела искра надежды.

Maman почти стыдливо опустила подбородок. Потом вырвала у меня рисунок и швырнула в камин. Глаза ее налились слезами. Я ахнула, бросилась в постель и уткнулась в подушку – вот как встревожилась и разволновалась, что расстроила ее. Вскоре у кровати послышались тихие шаги.

– Нельзя жить мечтами о прошлом, ma petite chérie. – Ее ладонь рисовала успокаивающие круги у меня на спине. – Девушка на том рисунке была такой глупой и наивной. Она верила, что любовь – это навсегда. Она и не догадывалась, что за любовью приходит боль. Остерегайся следовать зову сердца, Женевьева. Из-за него ты можешь вообразить себя неуязвимой. Помни: одно лишь сулит любовь – разбитое сердце. Потому надо запереть его на замок и сберечь эту силу для себя. Обещай мне.

– Обещаю, – ответила я.

– Хорошо, – кивнула матушка. – Сила спасет тебя, когда будет казаться, что уже все потеряно. Ты сильная. Ты будешь полагаться только на себя.

Порыв соленого ветра отвлек меня от размышлений. Никогда еще слова maman не были настолько уместны. Я понимала, что рискую жизнью, находясь в такой близости от моря, но мне остался лишь один шанс обрести свободу – устроить этот последний сеанс. Правда, и у Хартфордов я так думала.

Я закрыла окно и решила, что сейчас самая главная задача – найти подходящую комнату.

Глава 9

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

18 марта 1845 года

Дружочек,

я никогда не встречала никого столь же озорного и веселого, как Уильям Саттерли. Он с нами совсем недавно, а мы с отцом уже смеялись с ним больше, чем за всю свою жизнь.

Однако он, хоть и не слуга, не совсем мне ровня. Его комната находится между нашим крылом и комнатами челяди, но он все время шныряет по дому, затевая всяческие восхитительные шалости. Ему уже известны лучшие укрытия в доме. Возможно, я даже поделюсь с ним тайной Линвудов, но не сейчас.

Гувернантка твердит, что его постоянное ерзание на уроках отвлекает, и отпускает Уильяма с занятия, даже если он сделал географию только наполовину. А во время моего урока фортепиано в окне сначала появились его черные кудри, а следом за ними показалась и голова. Он подмигнул мне, а потом исчез, стоило учителю повернуться в ту сторону. Пришлось прикусить щеку, чтобы не засмеяться и не выдать его.

И все же я ужасно завидую его свободе. Если бы миссис Донован поймала меня за беготней по лестнице для слуг с полными карманами свежего имбирного печенья, меня бы в наказание заставили часами декламировать стихи наизусть, а после – дополнительно упражняться в музыке. А Уильяма не наказывают! О нет! Миссис Донован лишь протянула руку, чтобы он отдал ей печенье, а затем взъерошила ему волосы и вернула одно. Она обращается с ним как с ребенком, хотя ему уже шестнадцать, на два с половиной года больше, чем мне.

Я подсматривала за ними из-за кадки с папоротником в холле. Я была уверена, что они меня не заметили, но, когда миссис Донован ушла, Уильям положил печенье на пол рядом с папоротником. Как будто мне нужны его подачки! Я – леди Одра, а он – сирота!

И все же я взяла угощение и сейчас его ем. Как выяснилось, украденное печенье гораздо вкуснее торта, поданного на серебряном сервизе.

Глава 10

Картинную галерею я обошла стороной, поскольку решила, что там снова бездельничает Уильям, и вдруг обнаружила библиотеку. Три больших окна вдоль фронтальной стены выходили во внутренний двор. Хотя шторы были раздвинуты и закреплены подхватами с кисточками, света недоставало. В помещении пахло старой кожей. Скромным свидетелем моего визита в темном углу негромко тикали старинные напольные часы.

Мне случалось посещать роскошные особняки в Лондоне, но ни в одном из них не было библиотеки, где есть передвижная лестница на направляющих во всю длину стены. Ради интереса я толкнула стремянку, однако та проехала всего несколько футов, а потом застряла, протестующе скрипнув. Пронзительный звук эхом отозвался в помещении.

Я разочарованно огляделась. На стенах на разной высоте висели головы животных. Я остановилась возле застывшего во времени оленя и задумалась: что за человек станет окружать себя головами мертвых существ?

Главное место в библиотеке было отведено внушительному камину, над ним висел большой портрет. У изображенного там мужчины был горящий взгляд и густая шевелюра, которая падала на лоб. Я непроизвольно отшатнулась. Он сидел в вычурном кресле, подавшись вперед. Сжатая в кулак рука лежала на колене, второй он держал эфес сабли. Костяшки обеих кистей были оттенены белым, и создавалось впечатление, будто он готов выпрыгнуть из рамы и нанести смертельный удар. Неудивительно, что его не оказалось в картинной галерее вместе с портретами других членов семьи.

Я отвернулась от его убийственного взгляда.

В центре библиотеки стоял большой круглый стол. Я проверила, насколько он тяжел, надавив на край, – стол слегка пошатнулся. На пыльной поверхности остался след от моих пальцев. По затхлому воздуху и общей запущенности стало ясно – обитатели Сомерсета не слишком-то интересуются этим помещением.

Так что это был наилучший вариант для проведения сеанса. Плотные шторы не пропускают дневной свет, а взгляды всех этих мертвых животных, устремленные вниз, создают идеальную атмосферу – не говоря уже о жутковатом джентльмене над камином.

Определившись с выбором, я с любопытством посмотрела на книжные полки. Меня интересовало только одно название. Maman говорила, мол, знаки есть повсюду, и если тщательно за ними следить, то можно получить подтверждение того, что ты на правильном пути.

Мне отчаянно требовался знак. Я искала фамилию Гюго. У меня ушло несколько минут, но наконец я ее обнаружила. Вскарабкавшись на лестницу, я протянула за томиком руку. Меня окутало облако пыли, слетевшей с верхней полки, и я чихнула. Трепеща, вытащила книгу и провела пальцами по обложке.

«Собор Парижской Богоматери».

Я перелистала страницы, нашла любимую главу, где капитан Феб спасает Эсмеральду, и будто вновь встретилась со старым другом. Я едва не заплакала. Но потом на меня нахлынули тяжелые воспоминания, и я захлопнула книгу. В последний раз, когда я видела эти страницы, они устилали пол, растоптанные и испачканные ботинками полицейских.

Негромко скрипнула дверь. На меня уставилась девушка в переднике и чепце. Я сунула книгу под мышку.

– Простите, мисс. – Служанка неловко сделала книксен. – Мне б только часы завести. Могу и позже заглянуть, коли вы заняты.

– Не занята, – отозвалась я. – Входи.

Она прошла прямо к напольным часам, что застыли, будто дозорный, в темном углу. Середина циферблата была украшена узором в виде звезды. Я смотрела на вошедшую, догадываясь, что ей примерно столько же лет, сколько и мне.

– Мочи нет сюда приходить, – пробормотала служанка. В ее голосе слышалась легкая дрожь, словно она хотела засмеяться, но не решалась. – Остальные с кухни все дразнятся, а сами-то сюда ни ногой. Иной раз боюсь спиной к этим зверюгам поворачиваться, а ну как оживут да сожрут меня.

Она открыла стеклянную дверцу и вставила конец небольшого ворота в звездочку на циферблате.

– Раз, два, три, – отсчитывала служанка, прокручивая ворот. Руки у нее были красными и грубыми – должно быть, от многолетней стирки белья.

– Какая ты аккуратная, – похвалила я. – Наверняка тебе поручают это задание за ловкие руки, а не только за храбрость.

Девушка улыбнулась, застенчиво поправив чепец.

– А на кухне ты тоже работаешь? – спросила я, вспомнив вкусный завтрак, которым недавно наслаждалась.

– Ага, – кивнула она. – Стряпаю да миссис Гэллоуэй помогаю. – Служанка закрыла стеклянную дверцу часов и стерла тряпкой следы пальцев. Ворот она спрятала в карман передника. Тот оказался довольно тяжелым и оттягивал ткань. – Еще малость пыль смахиваю.

Я с сомнением посмотрела на нее.

– Похоже, у тебя много работы.

– Не больно и много. Все остальное – забота горничных. Мы убираем только ту часть дома, которой господа пользуются. На третий этаж никто не ходит. Он уж сколько лет заперт.

– А чем занимается миссис Донован?

– В основном распекает других.

Я засмеялась. Мы стояли в нескольких футах друг от друга, и в воздухе на время повисла тишина.

– Не знобит ли вас тут, мисс? – спросила она, потирая руки.

– Нет.

Служанка внимательно посмотрела на меня, складывая тряпку для пыли.

– Вы-то, наверное, привычная… – Она кивнула на головы зверей. – Смерть и все такое.

– Не совсем. – Я нахмурилась, глядя на голову черного медведя, что висела рядом с оленем. – Но да, полагаю, именно потому я здесь. Я решила использовать эту комнату для спиритического сеанса.

Она замолчала и уставилась на меня такими же широко распахнутыми глазами, как у оленя на стене.

Через семь дней мне предстоит убедить полную комнату народа в том, что я вызываю дух Одры. Вот я и решила: нужно создать среди прислуги определенное настроение.

Я объяснила: