Дальше идем на ярмарку: черно-бежевая толпа, темно-коричневые глянцевые домики и узкие барные стойки за ними, где можно сжевать свои крендельки, глинтвейн из металлической кружки с оленем (залог за нее – четыре евро, кстати), запах аниса и бадьяна, связки имбирных пряников в форме сердечек и снежинок на красных ленточках.

– И почему у нас такого нет? – спрашивает Саша.

– Есть! Ты когда последний раз был на ярмарке в центре Москвы?

Саша сделал фото меня на фоне ярмарочной избушки, в руке у меня были засахаренные пончики на палочке. Я улыбалась, но ощущала как что-то тревожно-тяжелое застряло и медленно ворочается змеей в правом подреберье. Да и в пасмурном небе будто зависло что-то невидимое и неведомое, готовое вот-вот сорваться, и это «что-то» заставляло инстинктивно пригибать шею.

Вернулись в дом, когда уже стемнело, я пошла собирать чемоданы, а Саша – готовить ужин.

– Ты прям как мой брат! – заключил Стас, еще раз выслушав о всех моих неприятностях в пути. – Он тоже как из дома ни выйдет, так у него вечно… – он махнул рукой. Шел второй час ужина.

– Есть ли у вас против этого какие-то семейные методы?

– Да, бабушка яйца варила, как-то там их катала, крутила…

– А ты умеешь?

– Ну я могу как-то покрутить! Но чего конкретно от этого ждать, не знаю.

Знала бы я тогда, что меня ждет в поездке по Европе, я бы обязательно попросила провести эту процедуру.

На следующий день после завтрака мы погрузили вещи и торопливо попрощались. Мы едем в Италию, там мы ненадолго остановимся в Комо (городе, не озере) – заглянем в окна моего несостоявшегося университета, потом будет Франция и в конце концов – Испания, там у нас будет некоторое время, чтобы решить формальности, а потом я приступлю к работе.

Я пристегнулась, повернулась, чтобы помахать, и увидела, как Стас быстро перекрестил нас, глядя куда-то поверх макушек деревьев. Ориентировочное время до пункта назначения – пять часов.

Комо, 2022 год

Сумерки сгустились, и зажглись уличные фонари, когда мы, наконец, подъехали к арендованному нами жилью на холме. Я вышла из машины и огляделась. Между двумя зданиями напротив открывался вид на озеро: с высоты его кромка была будто украшена гирляндой из горящих огней, туман шапкой надвигался на вершину холма, а вокруг стояла неестественная тишина, как на курорте в несезон.

Мы разобрались с мини-сейфом, в котором лежали ключи, открыли ворота, припарковали машину и зашли в темное и неожиданное теплое помещение нашей временной квартиры. Плитка на полу, красные обои, какие-то слишком тонкие стены – не сказать, что здесь уютно. Мы легли спать, не разобрав вещей. С первым местным жителем – хозяйкой квартиры – мы встретились только на утро.

Рослая и фигуристая, с ящиком в руках, она неслась к нам навстречу на всех парусах. Это удивляло: в том, чтобы бежать, не было никакой нужды, нас разделял всего десяток метров. Она споткнулась о камешек в метре от нас и остановилась, качнувшись вперед, как груженый самосвал, водитель которого в последний момент увидел красный сигнал светофора.

– Привет! Вы Вера же?

– Да, здравствуйте, Мирослава? – имена друг друга мы узнали на сайте бронирования жилья.

– Да можно просто Мира! – махнула она левой рукой, ловко перехватив ящик в правую.

– Очень приятно!

– Взаимно! Как вы, в порядке? Встали вроде нормально… – это про машину. – Я вот тут бегаю вверх-вниз, у нас два дома, я туда-сюда… Микроволновка! – она потрясла ящиком. – Принесла жильцам, у них на днях сломалась, – говорит по-русски, но с акцентом, похожим, наверное, на южнорусский. – Как первая ночь, все в порядке?

– Да, дом у вас отличный, – признаться, домом наша часть не была: она была переделанным гаражом, как мы заключили утром. Но я не соврала: дом, который не гараж, и правда выглядел неплохо, по крайней мере снаружи.

– Ну, супер! А вы сами откуда, с России?

– Да, из Москвы… А вы?

– Я с Украины, но уже больше пятнадцати лет тут.

– Как вы? – спросила я.

– Да, как… У меня там два брата осталось двоюродных, один погиб в этом году на войне. Они тоже не хотят с вами воевать, но их заставляют… – Мирослава с сожалением повела плечами.

– Мы очень вам соболезнуем…

– Да-а… Я сама давно уже там не была, когда последний раз братьев видела, они совсем маленькие были… А сейчас вон оно как… Ладно! Чего сегодня делать собираетесь?

– Идем в город, – я нерешительно махнула вправо.

– Молодцы… Только идите чуть-чуть направо, там будет дорога более, как бы это… Живописная! Я не очень хорошо говорю по-русски…

– Отлично говорите! Будто вы… Имею в виду, в совершенстве!

– Да у нас как… В те годы, когда я училась, учебников не было… Все везли с России, так и выучили!

– Еще у вас итальянский, полиглот, получается, – вступил Саша.

– Да итальянский – быстро! Я работала няней. Меня, главное, даже в Макдоналдс не взяли, сказали, картошку жарить я старая… Хорошо, няней устроилась.

– Ничего себе… Я слышала, что в Европе иначе расставлены, как бы это сказать… границы молодости… Европейцы дольше остаются молодыми!

– А-а-а… Дольше молодыми они остаются, потому что с родителями живут до сорока лет… За аренду платить нечем!

– Да, аренда – дело такое… Ладно, мы пойдем, не будем вас отвлекать от дел…

– Да-да, заболтала я вас. Вам направо, потом снова направо, а потом чуть вниз по склону – увидите!

– Хорошо, спасибо, до встречи!

– Соседи, кстати, спрашивали, что у меня во дворе делает машина с российскими номерами. Вон с того дома, итальянцы.

– Гав! Гав! Гав! – включилась соседская собака.

– Ничего себе!

– Да, говорят, мол, че это у вас тут. В смысле… какого хрена? – она засмеялась.

– А вы что?

– Я говорю, что приехали ребята, им тоже несладко.

– Да уж…

– Они все тут любопытные такие… Что сказать, деревня! – Мира махнула свободной от ящика рукой.

– Гав-гав!

– Хотите, мы будем оставлять машину на общей парковке?

– Ой, да вы можете оставлять здесь. Но вам, наверное, заезжать сюда неудобно…

– Гав!

– Да, въезд тут не для слабонервных.

– Ну вы смотрите, как сами хотите. Хотите – так, хотите – сяк…

– Мы сегодня никуда выезжать на машине не планируем, завтра тогда поедем и переставим… Ну, мы пойдем…

– Давайте, я тоже побежала… Микроволновка! – она еще раз тряхнула ящиком, безуспешно сдувая прядь волос цвета соломы со влажного лба.

Мы вышли за ворота и пошли вниз, слегка скользя по брусчатке.

– Вот итальянцы, да? – улыбнулся Саша тем самым типом улыбки, которая возникает не от радости.

– Да уж! А ты помнишь, как вчера тот мужик из Швейцарии вылупился, когда мы сидели в машине, и на нас, и на наши номера?

– Может, он просто удивился, что машина на русских номерах делает так далеко?

– Сложно сказать…

– Может, у него вообще живот прихватило!

– Ага, прихватило так, что он чуть не бросился на нас со своим гаечным ключом.

В Черноббьо – так называется это место – мы приехали накануне вечером. Это маленький город на озере Комо на семь тысяч человек. Дорогу, за исключением персонажа с гаечным ключом, ничто не испортило. Путь через Швейцарию радовал: зеленые луга – справа, горы с белыми прожилками у вершин – слева, впереди – выглаженное дорожное полотно. Домики, словно обработанные в фоторедакторе, высокое ясное небо и солнечный свет. Он здесь другой, он словно накладывает фильтр на все окружающие предметы, а воздух не кусает и не бьет, а словно гладит тебя по лицу чем-то теплым и влажным. Ладно, неудачная метафора, воздух просто более мягкий, чем в Москве в это время года.

От московского ноября я не в восторге. В воздухе висит какая-то морось, на небо цвета экрю не хочется лишний раз поднимать глаза, деревья топорщатся унылыми палками. Окна кое-где еще пушатся котами, но эти засранцы попрячутся, как только наступят первые заморозки.

Таков наш последний месяц осени, вы и сами это знаете.

На озере же Комо бьет бликующими на солнце колоколами церковь, дребезжат цепями велосипедов местные, вниз по дороге гордо шествуют пенсионеры с палками, обязательно здороваются при встрече, легкий ветер несет запах неизвестных мне цветов, оранжевая хурма вульгарно торчит на ветках худосочных деревьев. Из здешних жителей хурму едят только птицы. Возмутительное расточительство, я бы уже нарвала полную сумку… Скользнув взглядом вверх по стене из гладких, будто бы дутых камней, я увидела большого рыжего пса, кажется, породы бордер-колли, который с чувством собственного достоинства смотрел вдаль и не обращал на меня никакого внимания.

– Рыжий пес, эй, милашка!

– …

Прохожу мимо, сворачивая шею: листья зеленые, желтые, листья красные, бурые, вьюнок, снова хурма-нахалка, брусчатка! Поскальзываюсь под тоненький хохоток невидимых птиц.

– Пи-пи-пи!

– Да тихо вы! – отвечаю.

Под пристальными взглядами разнокалиберных львов-акротериев мы спустились с холма, прошли еще минут десять по компактным и ставшим вдруг хмурыми улицам (спряталось за тучами солнце) и спустились к озеру, где нас огорошило огромное голубое небо с ошметками облаков, зацепившихся за вершину кислотно-зеленого холма. Мы хрустели мелкими камушками дорожки, смотрели на озеро и бархатные газоны, кто-то тявкал, кто-то кричал, никто не шикал. Вертолет! Вертолет на воде затарахтел и поднялся в небо!

Саша шел по-московски быстро, я делала рваные видео с заваленным горизонтом и отправляла их подружке Жене, на которые она живо реагировала: «Это что, листья? Возмутительно! Офигели совсем в своей Европе». Пишу, что тут еще и температура +5, а ощущается как +15. Женя ничего на это не ответила.

Так дошли до университета, в который я поступила в этом году, но где мне не суждено было учиться из-за отказа в визе. Если бы не предложение Лики о работе, то о мечте пожить за рубежом мне пришлось бы забыть. Ну что ж, светло-бежевое здание начала 1900-х годов, вот я и смотрю неодобрительно на твои колонны и полуколонны. Перед зданием стоит постамент, из него по пояс торчит мужчина по имени Феличе – каменная статуя. Учитывая возмущенное выражение его лица и то, как он тычет в пространство выкинутым вперед указательным пальцем, создается ощущение, будто кто-то воткнул Феличе по пояс в этот постамент и он посылает этому кому-то проклятия.

– Что-то не очень он похож на феличе… – говорит Саша. Он знает несколько итальянских слов, в том числе felice – «счастливый».

– Будешь тут феличе, когда тебя наполовину воткнули в бетон.

– Или наполовину из бетона не вынули.

Потоптались в задумчивости пару минут и пошли дальше, в старый центр. В Москве мне казалось, что если я всем своим видом выкажу университету неуважение, раню его своей улыбкой или оболью равнодушием, то станет легче. Сейчас я не понимаю, почему обиделась именно на университет, если туда я поступила (для этого два года учила итальянский язык и сдавала экзамен), а в визе мне отказало консульство в Москве.

– Напоминает Париж, – говорю Саше, хотя я ни разу не была в Париже.

Всему виной, наверное, снова посмурневшее вдруг небо – не знаю почему, но мне кажется, что Париж всегда окутан каким-то полупрозрачным молочным туманом, не должно там быть солнечно. Пять минут – и мы на Пьяцца Кавур, в центре города. И дождь тут как тут, надо бы сесть куда-то, пообедать.

Самое нелюбимое в новом месте – бестолковое шатание и дергание ручек закрытых дверей заведений, которые открыты на онлайн-картах, но закрыты в реальности – закономерная награда тем, кто не продумал маршрут заранее и уж тем более ничего не бронировал.

– Сейчас скажу по-итальянски, смотри! – я заприметила явно туристическое заведение.

– Здравствуйте, мы хотели бы пообедать! – говорю по-итальянски.

– Здравствуйте… Вы хотите… есть?

– Ну да!

– Вы хотели бы сесть внутри или снаружи?

– Ну конечно, внутри! – я оглядела намокшие скамейки со сложенными зонтиками.

– Минутку, я проверю, что у нас есть, – и ушла внутрь.

Саша вопросительно посмотрел на меня.

– Пойдем поищем что-то еще.

– Почему?