Мое шоу с двумя шашками привело всех, кто видел это действо, в восторг почище любого цирка. Оказалось, никто такого не видел никогда. Один из бурлаков, случайно ставший свидетелем этой моей тренировки, заметил, что, когда служил в армии, видел, как дерутся казаки. Мои выкрутасы были похожи, но выглядели куда интереснее. Польстил или нет, хрен его знает, поживем – увидим. Одно я точно знаю, что у меня совмещены техники настоящего и будущего, бой и спорт, а больше здесь такого ни у кого нет.

– Береги себя, Василий! – искренне желал мне всего хорошего Елистрат Авдеевич при прощании в Ярославле. Я честно с ним расплатился и даже дал сверху целый рубль, а это много. Просто капитан кормил меня всю дорогу из своих припасов, а не из командного котла, а стол у него несколько лучше, чем у матросов.

– И вам всего хорошего, дядь Елистрат, – пожал я руку этому человеку, хорошему, надо заметить человеку, и сошел на берег.

Мой дальнейший путь лежал в Вологду, но я собирался немного посмотреть Ярославль. Ну, а как же? Ведь это практически моя настоящая родина. Того меня, что из будущего. Нет, не смогу уйти, не побывав тут.

Высадили меня вдалеке от основных пристаней, ибо их здесь не меньше, чем в Нижнем. В буквальном смысле вся Волга, во всю ширину заставлена различными судами. Они стоят борт в борт, всюду снуют бородатые мужики, не то грузчики, не то матросы. Барки разгружаются и отходят, давая место другим, а сами, ежели вновь идут вниз по Волге, поднимают невзрачные паруса и начинают новый путь. Как тетрис, ей-богу, со стороны организация этого действа выглядит очень серьезно.

Да… Будущая Стрелка! Обалдеть просто. Я думал, что тут все будет не ухожено, заболочено, ан нет, недооцениваю предков в который раз. Слияние Волги и Которосли выглядело обжитым, все настолько упорядочено, что вызывает гордость. Гордость за наших предков. В этом месте Ярославль здорово похож на тот же Нижний. Там Ока впадает в Волгу, здесь Которосль. Ока, конечно, полноводнее, но местность и весь рельеф очень похож.

Наверху, на правом высоченном берегу реки, красуется величественный Успенский собор. Как же он удачно вписан сюда, это место словно специально создавали под это монументальное строение. Здесь когда-то заложили первый, так называемый рубленый город, крепость, но Ярославль быстро вырос из его пределов. В будущем храм будет совсем другим, тот, что стоит сейчас, красивее и как-то больше подходит месту. А ведь первый храм, что сильно пострадал при пожаре, заложен на этом месте аж в начале тринадцатого века! Да, Ярославль город с очень длинной историей.

Перекрестившись, мысленно прочитав короткую молитву, привык уже за эти годы, внезапно был напуган голосом позади.

– Что, отрок, тяжелы грехи?

Чуть не подпрыгнул от неожиданности. Обернувшись, застыл. Передо мной стоял поп. Батюшка, точнее. Высокий, с меня ростом, а я, как уже говорил, далеко не низкого роста. В плечах он не широк, вообще довольно худой, и лицо… располагающее, что ли? Борода чистая, темная, чуть в рыжину отдает, седины нет, молодой еще, наверное, хотя в этом времени… Да, говорил уже, трудно здесь возраст определить, я тоже не выгляжу на свои младые годы.

Вот не любил я эту братию в той жизни, не за что их любить как-то, а вот здесь другое дело. Здесь батюшки не колесят по дорогам на шикарных машинах, не живут в коттеджах и не носят килограммы золота в виде цепей и дорогущих часов. Бывало, смотришь в будущем на попа в рясе, все вроде ничего, но стоит поглядеть вниз, где из-под рясы торчат брюки и ботинки, все становится ясно. Там одни ботинки, как у меня квартира по стоимости. Тут все иначе. Вот, стоит сейчас передо мной батюшка, и как-то вот сразу хочется ему поклониться. Ряса, простенькая, из тонкого сукна, прилично так застиранная, крест и вовсе деревянный на шее, и вид совсем другой, добрый, что ли…

– Разве они бывают легкими? – с поклоном ответил я. – Любой грех тяжек, если у человека совесть есть.

– Слова не мальчика… – чуть прищурившись, отчего на лбу появилась глубокая складка, произнес батюшка. При этом он не стал выглядеть злее, нет, удивительно, но от него прям льется тепло и доброта.

– Простите, святой отец, грешен… – вновь поклонился я.

– Господь простит, сын мой! – батюшка перекрестил меня. – От осознания до раскаяния один шаг. Раз понимаешь это, то не все так плохо. На службу хочешь?

Вот блин… А ведь хочу!

– Если можно…

– Кто же запретит? – кажется, даже удивлен батюшка. – Пойдем со мной.

И ведь пошел. Не знаю, возможно, что-то кипело внутри, да и вера у людей в эти времена довольно сильна. Помню, как, только появившись здесь, в первый день залез за стол без молитвы, так мне отец тогда такого леща влепил, что я как-то сразу все понял и осознал. А уж наше постоянное чертыхание из будущего и вовсе вылетело из меня моментально. Здесь вообще не говорят ничего просто так, слова имеют очень большую силу.

После службы, а был уже вечер, даже не успел подумать, что делать, где ночевать, как был приглашен батюшкой разделить пищу и кров со служками и им самим. Ужин простой, но меня все устраивало, привык я довольствоваться малым, а вот состоявшийся после разговор с глазу на глаз со служителем церкви заставил задуматься.

– Ты странный, отрок, – задумчиво произнес батюшка, когда после трапезы мы оказались на свежем воздухе, – вижу, развит ты серьезно, но разумом еще старше, возраст-то какой у тебя?

– Четырнадцать мне…

– Во! – батюшка как-то указующе ткнул в мою сторону пальцем. – И вот это!

– Что? – не понял я.

– Глаза у тебя… Странные. Четырнадцать, говоришь?

– Я кивнул.

– А глаза видели раз в пять больше возможного! – Это он как определил? Фига себе, святой отец… Да он энкавэдэшник, а не батюшка!

– Жизнь такая, святой отец…

– Какая по счету? – Ни фига себе вопросик!

– Что?

– Иногда появляются люди, которым кажется, что они уже жили на этом свете, – задумчиво, словно разговаривая сам с собой, вещал батюшка, – начинают что-то рассказывать, люди им не верят, боятся, начинают травить, и юродивые лишаются разума. Всегда думай, что и кому говорить, не берись делать то, чего не сможешь сделать самолично. Люди боятся всего нового и неизвестного, осторожнее.

– Я понял! – кивнул я.

– Значит, странствуешь? – Из чего это он сделал такой вывод?

– Да нет, в общем-то, – пожал я плечами, – знаю, куда иду.

– И куда же, или секрет?

Вот же блин, какой любознательный. Сам предупреждал не болтать, а выспрашивает.

– Куда должен, – едва сдержав улыбку, ответил я, – в армию, святой отец.

– Правильно идешь, вижу твой путь, только вот… – Блин, ему не Мессинг фамилия? – Не рановато ли? Что вдруг сорвался с места?

– Так вышло, – развел я руками. Рассказать или нет? А-а-а… Ничего не изменится от моего рассказа. – Так вышло, – повторился я, – или армия, или каторга.

– А ты виноват?

– Перед людьми вины не чую, – жестко сказал я. Это было правдой. Если бы вновь оказаться сейчас в той ситуации с ворюгами, все сделал бы так же. Нет, даже хуже. Постарался бы поймать и того, кто был тогда на противоположном берегу, и…

– Странный ты… – вновь задумчиво проговорил батюшка.

Мы долго с ним беседовали в тот вечер, пока святой отец не заметил, что я откровенно клюю носом. Он передал меня какому-то молоденькому служке с жидкой, едва начавшей отрастать бороденкой, а тот провел какими-то коридорами и показал маленькую комнатушку с топчаном. Тут даже были подушка и одеяло, и, раздевшись, я просто рухнул и мгновенно уснул. Не знаю, что больше меня утомило, путешествие по Волге или тяжелая беседа с батюшкой.

Проснувшись рано, привык давно, сходил до отхожего места и был приглашен на утреннюю службу. Отстоял, как и положено, а вот потом… Исповедь… Это страшное слово в этом времени. Пришлось нарушить устои и умолчать. Батюшка долго пытал, надеясь вывести меня на откровенность, но я четко контролировал свои слова и мысли. Да и как иначе? Рассказать, что я из будущего? И что хорошего это принесет? И кому? Нет, многие знания – многие печали, не надо такого знать никому, кроме меня. Рассказал только о том, что делал уже здесь, находясь в этом мире и времени, по итогу все же получил отпущение.

Попрощавшись с приютившим меня батюшкой, отправился на базар, прикупить продуктов в дорогу, да надо было обдумать дальнейший путь. На местном рынке, пообщавшись с торговцами, узнал о небольших караванах в Вологду и договорился, что меня возьмут с собой. Правда, предстояло пожить немного в Ярославле, караваны не ходят каждый день, раз в неделю всего, и следующий будет только через пять дней. Что же, меня это не опечалило, напротив, осмотрю подробнее почти родной город.

– Отпусти ее!

Грязные руки заросшего густым волосом мужика жестко удерживали девушку за горло. Мужик спрятался за нее, надеясь… А хрен его знает, на что он надеялся.

На третий день моего пребывания в Ярославле я влип в историю. На будущей набережной, недалеко от монастыря, какие-то упыри решились на банальный гоп-стоп. Грабили прихожан, не убивали, конечно, но действовали жестоко. Я случайно оказался рядом, услышал рев и поспешил посмотреть. Навстречу попались люди, в страхе убегавшие от чего-то, что их напугало. Остановил с трудом одну женщину, монашку, потребовал рассказать, что случилось. Та только охала и не переставала креститься, но все же вычленил из ее бормотаний нужную информацию. Пробежал по тропинке среди кустов ивняка и, спустившись вниз, застал картину маслом. Трое из ларца, почти одинаковых с лица, развлекались как могли. На земле, корчась от полученных ударов, лежали двое мужчин, довольно прилично одетых. Здесь рядом, в двух шагах, был монастырский родник, к нему постоянно приходили люди, и бандиты не нашли ничего лучше, чем устроить беспредел прямо тут. Место выбрали не просто так, сюда, как и сказал ранее, приходили разные люди, не только крестьяне и бедные. Вот эти, что получили люлей и лежат на земле, явно были при деньгах.

При моем появлении и окрике ближайший ко мне разбойник резко развернулся и кинулся с кулаками. Дурачок, хоть бы разглядел для начала, я его на две головы выше, да и в ширину почти настолько же. Осадил его простым пинком в живот, за счет того, что противник набрал приличную скорость, удар вышел в два раза сильнее. Разбойник даже охнуть не успел, а лишь отлетел от меня, как футбольный мячик, и замер, схватившись за живот. Второй, оглядев произошедшее, развернул плечи, в его руках я заметил нож. Какой-то кривой и явно старый, но это был нож. Он что-то прокричал, но я, сблизившись, обозначил движение левой рукой, на которое он купился, и взмахнул клинком. Вновь удар ногой, на этот раз по руке с оружием и одновременно быстрый, а главное, точный удар правой рукой в грудь. Проняло. Разбойник забыл, как дышать, таким ударом можно и сердечко остановить, ежели поточнее ударить, понимаю. Добавил по шее сложившемуся передо мной противнику, отправляя на землю, и шагнул к последнему. Этот оказался самым хитрым и схватил ближайшую к нему жертву, укрывшись за ней, и завопил, угрожая ее зарезать. Дело приняло дурной оборот, и что делать, я не знал, даже растерялся.

– Только дернись, гад, я ей глотку перережу! – истошно вопил бандит, старательно прячась за жертвой. Девушка молчала, кажется, она сейчас вообще сознание потеряет от страха.

– Говорю тебе, отпусти ее и беги, не трону! – повторил я.

– Давай сюда свои пожитки и вон тот мешок, что у Митяя был, давай сюда! – Вот же дурень, ему бежать нужно, а он о награбленном думает.

– Держи, – я поднял с земли мешок, что выпал у напавшего на меня вторым бандита, который, кстати, как и первый, подозрительно тихо лежит, и вместе со своим мешком протянул третьему разбойнику. Стояли мы близко друг к другу, и он вытянул вперед левую руку, которой и удерживал девушку. Та, видимо, совсем сомлела и просто осела на землю, открывая мне бандита. Тот понял свою ошибку, но было уже поздно. Бью я очень быстро, кулак прилетел прямо ему в нос, а мне вдруг стало страшно. Я не сдерживал себя и…