– Ты с ума сошел? – аж поперхнулся утренним чаем Чернов. – Как ты себе это представляешь? Ты еще пацан совсем, а там и мужики под тридцать есть. Живут они видел как? А в чем ходят? Нет, брат, господин полковник просил меня в письме доставить тебя в полк, это я и сделаю, а шаг печатать и фузею чистить будешь там, когда время твое придет. Я так понял, он хочет тебя в музыканты устроить, до достижения возраста, вот и будешь на барабане стучать или на трубе «свистеть». Не волнуйся, тебе и так шагистики хватит, вдоволь наешься! Да и не долго осталось, через месяц, может чуть дольше, поедем в полк. На днях вернется господин капитан, сообщит точно.

– А господин капитан не будет против, что вы меня тут к себе пристроили? – осторожно спросил я.

– Да не, договорюсь, не боись. Господин Алексеев нормальный человек, поймет меня правильно. Отдыхай!

– Да я же с ума сойду от безделья за это время, разрешите хоть тренироваться где-нибудь, я саблей хорошо владею, батька сызмальства учил.

– А вот это хорошо, покажешь свое умение, ежели господин капитан оценит, может, и к делу тебя приставит. Опять же, рекруты в основном от сохи, все неграмотные поголовно, о военном деле ничего не знают, можно их по сабле учить, всяко пригодится.

Вышло все еще интереснее. Когда я после завтрака занимался на небольшом клочке земли за домиками, где проживали наставники, меня кто-то увидел и рассказал Чернову. Тот прибежал сам посмотреть и обалдел.

– Да тут не рекрутов, а нас самих учить надо! Эко ты, паря, как ловко с сабельками навострился плясать, любо-дорого поглядеть!

И с этого дня каждый вечер я стал учить самих наставников. Тут Чернов мне шепнул, что это его уже отсюда не заберут никуда, протекция полковника Милютина работает, а вот остальных наставников могут в любое время отправить куда угодно, хоть в какой-нибудь полк, а хоть на войну. Так что никто не стал отлынивать, всем хотелось научиться половчее владеть саблей, никогда не знаешь, когда может пригодиться. Когда из поездки вернулся капитан Алексеев, а произошло это прямо во время одной из моих тренировок, то Чернову даже попало сначала, для порядка.

– Это что за чудо-юдо? Кто разрешил? – посыпались вопросы от неожиданно появившегося на учебном плацу капитана. Как назло, еще в этот момент Чернов отходил куда-то, а остальные наставники стояли и хлопали глазами, не зная, как объяснить происходящее.

– Разрешите доложить? – рявкнул неожиданно для всех я и, не давая им опомниться, сразу продолжил: – Будущий рекрут Кочетков, господин капитан! Провожу тренировку для личного состава!

У капитана от такого доклада головной убор поднялся над головой, а пышные усы растопырились, как шерсть у кота при виде собаки.

– Что-о-о? – взревел капитан.

Мужик здоровый, ростом ниже меня на голову, но в плечах удался на славу, он так смешно вращал глазами, замерев на месте. Широко расставив ноги, казалось, он сейчас достанет свою саблю и рванет в атаку, но вовремя явившийся Чернов спас всех от дальнейших разборок. Он по-простому подбежал к капитану, что-то прошептал ему на ухо, и выражение лица у офицера сменилось с разъяренного на заинтересованное. Однако он не был бы офицером, если бы не решил меня проверить. Это нижние чины, просто посмотрев на мою тренировку, сразу все поняли, а этот… В отличие от простых солдат, будущим офицерам воинские дисциплины преподавали очень хорошо. Естественно, капитан не поверил Чернову, заявившему о моих умениях, и потребовал учебный поединок. Его даже не смутила новость о том, что я еще подросток, а не рекрут, и тем более не солдат. Драться предстояло на настоящих клинках, ладно хоть полностью затупленных, иначе это был бы мой последний такой поединок. Не в том плане, что меня бы могли убить, наоборот. Капитан даже не понял, что и как произошло. Он встал в стойку, получил сигнал о готовности и, сделав выпад, обнаружил лезвие моей сабли возле своего горла. Слава богу, капитан действительно, как и описывал его Чернов, оказался умным человеком. Офицер сразу все понял и только восхитился моими умениями.

– Вот это подготовка! – он похлопал глазами и, надо отдать должное, без кичливости поздравил меня. Как-то не ожидая такого отношения, я несколько завис, прежде чем поблагодарил господина капитана. – Ты родился прямо с саблей, что ли?

– Простите, сей момент прошел как-то мимо меня, а занимаюсь да, давно, сколько себя помню.

– У тебя сабля словно привязана, это говорит о том, что ее вообще не выпускали из рук. Даже не знаю, что и делать с тобой… Если бы не возраст, то самый верный путь для тебя, братец, в наставники-учителя по фехтованию, причем не в каком-то заштатном полку, а в столице. Нет, нисколько не преувеличиваю, много повидал в жизни, но чтобы так владели саблей… У тебя непонятная система, отец придумал?

– Я не знаю, ваше высокоблагородие, батька просто учил, а уж какая там система, мне неведомо.

– Ты грамотный?

Вот это вопрос скользкий. В свое время, примерно год назад, полковник Милютин притащил мне аттестат, якобы я окончил сколько-то классов. Аттестат неподдельный, но в школе или семинарии я не был ни разу. Как говорил сам полковник, отмечая не только мою речь, но и знания, что я знаю больше него самого. И ведь так и есть. Да, плаваю в современных реалиях, закон Божий для меня – темный лес, но в точных науках, во многих гуманитарных, на местном уровне я – профессор. Ведь нынешние грамотные деревенские это кто? Умеешь писать и считать хоть чуть-чуть? Все, грамотный! У меня все же классическое советское образование, а оно дорогого стоит.

– Так точно, ваше высокоблагородие! – решившись, ответил я четко.

– Ладно, я приложу к твоим рекомендациям свои, все будет лучше, так ведь?

Я кивнул.

– Почту за честь, ваше высокоблагородие.

– Да уж, я еще спрашиваю его о грамотности… – капитан дернул свой ус и слегка поморщился. – Давай так, пока ты здесь у нас, подтянешь наших служивых в фехтовании. Не все останутся здесь навсегда. Это вон Чернов у нас местный житель, – усмехнулся капитан, – он свое отвоевал, а остальным еще предстоит послужить, и немало. Хорошая подготовка всегда нужна, позволяет, братец, пожить подольше. Знаешь, как турки или персы владеют саблей?

– Н-нет…

– Их тоже учат с детства, поэтому в рубке мы часто уступаем им, если до нее доходит. Всякое бывает, зато у нас дух крепче, нашего солдата мало убить, его еще нужно победить!

Ишь ты, какими речами заговорил капитан.

Следующие два месяца я активно обучал местных фельдфебелей, унтер-офицеров и рядовых солдат боевому фехтованию. Учил только тому, чему меня обучил мой новый отец, то есть ничего из будущего не показывал, лишнее это. Не все принимали науку от пацана как должное, бывало и посылали, но потом получали люлей от капитана и возвращались к занятиям. Оторвались на мне чуть позже, когда я все же выпросил у капитана разрешение и на свое обучение. Надо же подготовиться, не хочу оказаться в полку, не умея ни ходить, ни стоять как надо. Я и в своем мире, перед армией, и пять раз с парашютом прыгал, и в тир ходил, ну и плюсом к фехтованию было самбо. Зато и служить легче было, причем намного.

Зима пришла рано, скоро эпохальное событие, смена столетия, тысяча восьмисотый год от Рождества. Интересно, новый век, а для меня вдвойне, я же во второй раз такой рубеж перехожу, у себя в двадцать первый, а здесь в девятнадцатый. Очуметь. Совсем уже скоро война с Наполеоном, жестокая, кровавая, позорное отступление, сдача Москвы, пожар, а затем… Затем славные битвы, разгром французов и наши казаки в Париже. Александр-освободитель и прочее… Потом у нас будут декабристы, Крымская… Ой, если все будет идти так, как шло в реальной жизни бывшего владельца моего нынешнего тела, то я все это переживу, даже поучаствую везде, где только можно. Но все это потом, пока же Архангелогородский артиллерийский полк!

В моем простеньком тулупчике, купленном на базаре в Вологде, здесь, на севере империи, мне было откровенно холодно. Да, как-то не ожидал я такой погоды. Даже интересно, как тут новобранцы выживают, в такой-то мороз! При моем представлении командиру полка я не мог дождаться, когда тот прочитает письмо от своего друга, полковника Милютина. Нет бы взял письмо и пошел себе в свою офицерскую избу, прихватив меня заодно, так нет, стоит, читает.

– Я, конечно, уважаю господина полковника, но служба есть служба, – внезапно оторвался его высокоблагородие от письма. – Ты не подходишь по возрасту, да и в музыканты… С такой-то статью?!

Густобровый, с огромными усами и раздвоенной бородой, этот мужик мне как-то не очень понравился. Весь его вид давал понять, что ему меня тут не надо. Да и понимаю я его, в общем-то. Свалился на голову какой-то деревенский мальчишка, притащил письмо от друга, и что дальше?

Офицер был в таком же звании, как и сам Милютин, полковник то есть. Поглаживая себя одной рукой по достаточно большому животу, он решал сейчас мою судьбу.

– В общем так, парень… – наконец произнес офицер, – я разрешаю тебе остаться в полку, но лишь до решения твоего вопроса старшим командованием. Я составлю рапорт и отправлю куда следует, что там решат, понятия не имею. Укажу в письме о просьбе господина Милютина, в штабе бригады его отлично помнят и, может статься, пойдут на встречу. Я же, со своей стороны, не против, чтобы ты начал службу в музыкальном взводе, ну, а по достижению требуемого возраста добро пожаловать в доблестную Его Императорского Величества артиллерию! – Ой, а сколько пафоса-то! Артиллерия! Да видел бы ты, дядя, настоящую артиллерию! Даже от возможностей техники времен Великой Отечественной ты пришел бы в ужас, что уж говорить об арте двадцать первого века…

– Буду очень признателен, ваше высокоблагородие, за ваше участие в моей судьбе, – вежливо, как только мог серьезно, произнес я и поклонился одной головой. Всю мою короткую жизнь в новом для себя времени в такие вот моменты я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Никак не привыкну, для меня это все как кино, а ведь для них это реальность, другой жизни эти люди не знают и даже не подозревают, что таковая вообще возможна.

Всего-то сто с небольшим лет, и следа на земле не останется от всего этого дворянства. Благородия, превосходительства и прочие светлости уйдут в такое забвение, что сейчас даже представить невозможно. Да… Хорошо, что я не доживу до революции и не увижу всей этой вакханалии, хоть и предстоит мне повидать много чего другого.

Так уж сложилось, что заслуги полковника Милютина, видимо, были значительны. Меня не только взяли рекрутом в музыкальный взвод, но и положили жалованье, как у всех остальных солдат этого самого взвода. Больших трудов стоило сохранить свое имущество, а именно – шашки. Я так и заявил, когда мне выдали обмундирование, что можете забрать все, голым буду, но шашки не отдам. Случился скандал, унтер-офицер, каптенармус, орал так, что сбежались на его крик все офицеры полка. Слова мне никто не давал, выслушали каптера и велели подчиняться.

– Ты что себе позволяешь?! – услышал я мнение одного из прибежавших на шум офицеров. Молодой поручик, вряд ли ему хотя бы двадцать пять было, грозно поднял вверх руку, намереваясь, скорее всего, ударить.

– Отставить, поручик Карев! – вмешался вовремя подоспевший командир полка. – Во-первых, он еще малец безмозглый, а во-вторых, – полковник вдруг лукаво ухмыльнулся, – он гораздо лучше фехтует, чем вы!