– В этом она не виновата. Носит то, что ей отдадут, и у нее никогда не было больше двух платьев одновременно: одно – на каждый день, одно чтобы ходить в воскресную школу. Но даже воскресное не такое уж чистое… Это бывшее платье Этель, дочери миссис Белью, розовое. Этель пролила на него кофе. А Джоди столько работает… Мэри говорит, они ее прямо в рабстве держат. Мамочка, мне очень нравится Джоди. Она славная.

– Ну… – Мама вздохнула и сдалась. Мамы всегда сдаются, если проявить твердость. Это Джейн сообразила уже давно – безошибочно распознала ее главную слабость. Мама совсем не умела никому «давать отпор». Джейн слышала, как Мэри говорит об этом Фрэнку (они не знали, что Джейн рядом), и тут же поняла, что это правда.

– За кем последнее слово, того она и слушается, – сказала Мэри. – А последнее слово всегда за старой хозяйкой.

– Ну, старая хозяйка к ней очень добра, – заметил Фрэнк. – Вон как ей весело живется.

– Весело-то весело. Но счастливо ли? – спросила Мэри.

«Счастливо? Разумеется, мама счастлива», – мысленно возмутилась Джейн… возмутилась тем более сильно, что в самых потайных мыслях у нее успело зародиться странное подозрение, что, несмотря на все танцы, приемы, меха, платья и драгоценности, мама все же несчастлива. Джейн понятия не имела, откуда она это взяла. Может, время от времени читала это у мамы в глазах… Она напоминала Джейн птичку в клетке.

Весенними и летними вечерами, после того как Джоди перемоет груды тарелок, Джейн могла пойти поиграть с ней во дворе дома номер 58. Они понарошку растили свой садик, кормили крошками малиновок, черных и серых белок, сидели на вишне и смотрели на первую звезду – и все это вместе. А еще они разговаривали! Джейн, у которой никогда ничего не находилось сказать Филлис, всегда находила, что сказать Джоди.

О том, чтобы Джоди пришла поиграть во дворе дома номер 60, даже речи не было. Однажды, в самом начале их дружбы, Джейн пригласила Джоди в гости. Она снова обнаружила Джоди под вишней, та опять плакала – оказалось, что мисс Уэст потребовала, чтобы Джоди выбросила в мусорное ведро своего старенького плюшевого медведя. Он совсем обтрепался, сказала мисс Уэст. Его много раз латали, так что медведь превратился в сплошные заплатки, и пришивать пуговицы от ботинок в драные глазницы тоже стало невозможно. И вообще, большая она уже, чтобы играть в плюшевых медвежат.

– Но у меня больше ничего нет! – всхлипывала Джоди. – Будь у меня кукла, я бы не переживала. Я всегда хотела куклу… а теперь мне придется спать совсем одной там, наверху… а там так одиноко.

– Пойдем к нам, я подарю тебе куклу, – сказала Джейн.

К куклам Джейн относилась совершено равнодушно – они же не живые. У нее была прелестная кукла, которую тетя Сильвия подарила ей на Рождество, когда ей было семь лет: кукла настолько нарядная и совершенная, что делать с ней было решительно нечего, так что Джейн так ее и не полюбила. Ей проще было бы полюбить плюшевого медведя, которого каждый день нужно латать.

Она провела Джоди – изумленную и завороженную – через весь свой роскошный дом и вручила ей куклу, которая давно уже валялась без дела в нижнем ящике огромного черного шкафа у Джейн в спальне. Потом отвела Джоди к маме в комнату показать вещички на столе: щетки с серебряными спинками, флаконы для духов с пробками из граненого стекла; пробками можно было пускать «радуги» – дивные колечки на золотом блюдце. Там их и обнаружила бабушка.

Она встала в дверном проеме, посмотрела на них. Чувствовалось, как молчание холодной колючей волной катится по комнате.

– Что, позволь спросить, Виктория… это означает?

– Это… Джоди, – запинаясь, произнесла Джейн. – Я… я ее привела, чтобы подарить ей куклу. У нее своих нет.

– Вот как? И ты собираешься подарить ей ту, которую тебе подарила тетя Сильвия?

Джейн тут же поняла, что совершила нечто непростительное. Раньше-то ей и в голову не приходило, что она не имеет права кому-то отдать свою собственную куклу.

– Я, – продолжила бабушка, – не запрещала тебе играть с этой… этой Джоди на ее участке. Кровь, она такая – рано или поздно даст о себе знать. Но… если ты ничего не имеешь против… не таскай свою грязнулю сюда, милочка Виктория.

Милочка Виктория поспешила поскорее убраться восвояси, утащив за собой бедную разобиженную Джоди; куклу пришлось оставить. Но бабушке не удалось выйти сухой из воды. Джейн впервые в жизни решилась дать ей отпор. Прежде чем переступить порог, она приостановилась и пристально, осуждающе взглянула на бабушку своими карими глазами.

– Это несправедливо, – произнесла она. Голос слегка дрогнул, но Джейн знала, что обязана это сказать, как бы вызывающе бабушка себя ни вела. После этого она вслед за Джоди спустилась вниз и вышла из дома, испытывая незнакомое чувство удовлетворения.

– Я не грязнуля, – выпалила Джоди. Губы ее дрожали. – Я, конечно, на вас не похожа… Мисс Уэст говорит, вы особенные… но и мои тоже жили честно. Мне это тетя Милли сказала. Сказала, что они, пока не померли, всегда на себя зарабатывали. Да и я стараюсь, работаю на мисс Уэст, чтобы на себя заработать.

– Ты никакая не грязнуля, и я очень тебя люблю, – ответила Джейн. – Я во всем мире люблю только маму и тебя.

Джейн произнесла эти слова – и сердечко ее почему-то мучительно дрогнуло. Она вдруг сообразила, что два человека из многих миллионов, которые живут в мире – сколько там именно миллионов, Джейн не помнила, но знала, что достаточно, – это очень мало любимых людей.

«Мне нравится любить, – подумала Джейн. – Это так замечательно».

– А я никого не люблю, кроме тебя, – сказала Джоди, которая забыла все свои невзгоды, как только Джейн предложила построить в углу двора замок из старых консервных банок.

Мисс Уэст собирала консервные банки для какой-то сельской родственницы, использовавшей их для чего-то загадочного. Родственница не появлялась всю зиму, и банок накопилось на здоровенную постройку. На следующий день Дик, разумеется, разрушил замок одним пинком, но все равно строить его было очень интересно. Девочки так никогда и не узнали, что мистер Торри, один из жильцов дома номер 58, начинающий архитектор, когда ставил в гараж машину, увидел замок, блестевший в свете луны, и аж присвистнул.

– Изумительную штуковину построили эти две девчонки! – сказал он.

Джейн, которой давно полагалось бы спать, тогда просто лежала в кровати, допридумывая историю своей жизни на луне, светившей за окном.

«Лунная тайна» – так Джейн ее называла – была единственной вещью, которой она не делилась с Джоди. Просто не могла себя заставить. Слишком уж это была сокровенная тайна. Про такое рассказать – значит все разрушить. Вот уже три года Джейн понарошку летала на луну. Там существовал мерцающий вымышленный мир, где она жила изумительной жизнью, утоляя глубинную жажду души у неведомых зачарованных ключей, бивших среди блестящих серебристых холмов. До того как она придумала способ оказаться на луне, Джейн очень хотела попасть в Зазеркалье, как когда-то Алиса. Она подолгу стояла перед зеркалом в надежде на чудо – в результате тетя Гертруда объявила, что Виктория просто безнадежно самовлюбленная девочка.

– Правда? – удивилась бабушка, как бы ненавязчиво спрашивая, во что там вообще можно влюбиться.

В итоге Джейн пришла к печальному выводу, что в Зазеркалье ей не попасть, но потом однажды ночью, лежа в одиночестве в своей большой угрюмой спальне, она увидела, как в одно из окон на нее смотрит луна… прекрасная и невозмутимая, неизменно неторопливая; и тогда Джейн начала создавать на луне свой собственный мир, где она ела волшебную пищу, бродила по волшебным полям, усыпанным странными белыми лунными цветами, а с ней рядом шли придуманные ею спутники.

Впрочем, даже не луне мечты Джейн оставались в русле ее главных пристрастий. Луна ведь вся из серебра, значит каждый вечер ее нужно чистить. Джейн с ее лунными друзьями с большим удовольствием занимались этим делом, причем существовала целая система поощрений и наказаний для усердных чистильщиков и ленивых. Ленивых, как правило, изгоняли на обратную сторону луны… а Джейн считала, что там очень темно и очень холодно. Когда они там промерзали до костей и им разрешали вернуться, они только рады были согреться, драя поверхность луны изо всех сил. Именно в такие ночи луна светила особенно ярко. Как это было весело! Теперь Джейн никогда не бывало одиноко в кровати, если не считать тех ночей, когда луна куда-то скрывалась. Сердце у нее радостно трепетало, когда на западе появлялся тоненький серп, возвещая, что подруга ее вернулась. Очень часто продержаться до конца тяжелого дня Джейн помогало лишь то, что она знала: ночью можно снова отправиться в путешествие.

5

Пока Джейн не исполнилось пять лет, она думала, что ее папа умер. Вспомнить, чтобы ей кто-то об этом сказал, она не могла, но, если бы вдруг задалась этой мыслью, сразу бы пришла к выводу, что так оно и есть. Вот только она не задавалась… Папу никто никогда не упоминал. Знала она о нем только то, что звали его, по всей видимости, Эндрю Стюарт, потому что мама была миссис Эндрю Стюарт. А что до всего остального, то в жизни Джейн его будто бы не существовало вовсе. Она вообще плохо разбиралась в отцах. Лично была знакома только с одним – с папой Филлис, Дэвидом Колманом, импозантным, пожилым, с мешками под глазами, который иногда что-то ей хмыкал, когда приходил на воскресный обед. Джейн предполагала, что хмыкает он из дружелюбия, и не то чтобы он ей не нравился – просто в нем не было ничего такого, что заставило бы ее позавидовать Филлис, у которой был папа. Если у тебя есть такая добрая, изумительная и любящая мама, зачем тебе еще и отец?

А потом в Святую Агату поступила Агнес Рипли. Поначалу она понравилась Джейн, хотя при первой встрече довольно невоспитанно показала ей язык. Она была дочерью какого-то человека, которого называли «великим Томасом Рипли». Он строил железные дороги, и почти все ученицы Святой Агаты пресмыкались перед Агнес и страшно чванились, если она их замечала. Агнес очень любила тайны, и вскоре каждая девочка считала за особую честь, если Агнес делилась с ней очередным секретным знанием. Именно поэтому Джейн сильно взволновалась, когда в один прекрасный день Агнес подошла к ней на игровой площадке и мрачно, загадочно обронила:

– Я знаю одну тайну.

«Я знаю тайну» – самая, наверное, интригующая фраза на свете. Джейн с ходу проглотила наживку.

– Поделись, ну пожалуйста! – попросила она. Ей ужасно хотелось попасть в заветный замкнутый кружок девочек, знавших одну из тайн Агнес; да и вообще узнать тайну всегда интересно. Потому что тайны – штуки изумительные, занимательные.

Агнес сморщила толстый носик и с важным видом произнесла:

– Ну, когда-нибудь поделюсь.

– Когда-нибудь я не хочу. Хочу знать прямо сейчас! – взмолилась Джейн, и ее глаза-бархатцы засияли от любопытства.

На эльфийском личике Агнес, обрамленном прямыми прядями каштановых волос, заиграло озорство. Она подмигнула Джейн зеленым глазом.

– Ну ладно. Только если тебе не понравится, я не виновата. Слушай.

Джейн слушала. Слушали башни Святой Агаты. Слушали обшарпанные улицы вокруг школы. Джейн показалась, что слушает весь белый свет. Она одна из избранных… Агнес сейчас поделится с ней своей тайной.

– Твои папа с мамой не живут вместе.

Джейн уставилась на Агнес. Она услышала какую-то бессмыслицу.

– Конечно не живут, – сказала она. – Мой папа умер.

– А вот и нет, – возразила Агнес. – Он живет на острове Принца Эдуарда. Твоя мама его бросила, когда тебе было три года.

Джейн показалось, что сердце ей стиснула какая-то большая холодная рука.

– Это… не… правда, – выдохнула она.