– Пусть я более неведом ему, – произнёс младший индюшонок, – но я всё ещё могу вызволить моего дорогого брата из плена. – С этими словами он схватил прутики клювом и отбросил их в сторону.

– Но что это? – удивился брат, делая шаг вперёд. – Ужель прутья моей клетки заколдованы? И провидение ниспослало мне свободу в эту ночь? Верно, высшие силы хранят меня!

– Хранят, хранят! – пискнула Морковка, прежде чем юркнуть к маме под бок.

Пьеса закончилась тем, что освобождённый брат, добыв виноград, отправился домой. Младший индюшонок незримо следовал за ним. Освобождённый брат застал сбежавшего брата у постели их больного отца. Конечно, тот был незамедлительно прощён. Съев виноград, индюк-отец сразу почувствовал себя немного лучше. Он сел, и братья с облегчением улыбнулись.

– Но я вижу только двоих из вас, – заметил отец. – Где ваш брат?

– Я нашёл смысл в смерти, – обратился к нам младший индюшонок, в то время как остальные актёры застыли на месте. – Мои братья воссоединились, и мой отец будет жить. Но я не могу оставаться здесь ни минуты дольше. Мне невыносимо смотреть на свою семью и чувствовать их холодную скорбь по мне вместо тёплой любви. Я отправляюсь искать других страждущих. Я ухожу. И если с кем-то из ваших близких случится несчастье… быть может, я навещу именно вас. – Бросив на прощание печальный взгляд на свою семью, младший индюшонок ушёл со сцены.

Птицы выстроились в ряд и поклонились. По моей мордочке скатилась слеза. Сколько радости и невыносимой тоски было в этом финале! Я чувствовала себя опустошённой.

– Трагедию хорошо дополняет комедия! – заявил Монти. – Если позволите, у нас для вас припасён ещё один короткий этюд… Пилигримы, на исходные!

О, что за этим последовало! Сюжет новой сценки крутился вокруг белки, которая то и дело воровала у индюков еду, а те пытались ей помешать. (Белку играл младший индюшонок, и этот персонаж выходил у него настолько же смешным, насколько мрачным удался предыдущий.) Четыре индюка, погнавшись за белкой, сбивали друг друга с лап. Попадали в расставленные друг другом ловушки. Расшибали себе лбы.

В какой-то момент они швырнули в белку по пригоршне земли, но угодили друг в друга. Мы от души веселились, наблюдая, как каждая из забрызганных грязью птиц, ощерившись, бросается на своего собрата, сделавшего это по недоразумению. Вскоре все четверо уже валялись в грязи, а младший индюшонок по-беличьи хихикал в сторонке.

Как я хохотала! Как хохотали Люцерна, Морковка и все мои братья и сёстры! Инка и Твен схватились за животики. Даже у Кейла на глазах выступили слезы.

Я почувствовала, как пёрышки Лира щекочут мне бок.

– Что скажешь об этих потрясающих чужаках? – спросил он, пока мы свистели и топали лапками от восторга по окончании второй, куда более озорной пьесы, которая завершилась безоговорочным триумфом белки.

– Они смешные, – ответила я.

– Феерически смешные! Признаюсь, игривая комедия мне больше по душе, чем высокопарная драма. Славный подарок преподнесло нам лето! Какая удача, что этих талантливых гастролёров занесло на наш Молочайный луг, правда?

– Спасибо, спасибо. Прошу, минуту вашего внимания! – подал голос Монти прежде, чем я успела ответить Лиру. Индюк снова распушил свой роскошный хвост. – Когда мы пели о том, что нашей бродячей труппе не хватает вас, мы имели в виду вас не только в качестве зрителей. В наши скромные планы входит постановка большого летнего концерта с песнями, танцами и драматическими сценками. Это будет фантастическая фантасмагория! Боско смастерит декорации. Роло предоставит реквизит. Хьюберт – костюмы. – Индюки поочередно кивали, когда Монти называл их по имени. Я заметила, что он не представил самого мелкого индюшонка, который повесил клюв и нахмурился. Я его не винила. Он так хорошо играл свои роли. Я бы тоже обиделась, если бы обо мне забыли.

– Мы будем признательны вам за помощь в любой из этих технических сфер. А ещё нам нужны… актёры! Мы хотим занять в нашей постановке местных дарований, населяющих этот красочный луг. Кто-нибудь желает почувствовать себя фигляром, неистово шумящим на подмостках? Прослушивание состоится завтра вечером в дубовом лесу. Разучите песню и небольшой монолог, если хотите принять участие.

Все заговорили одновременно. Люцерна припрыгала к маме и стала упрашивать:

– А мы, мы пойдём на прослушивание? Ну, пожалуйста?

Кардиналы Тори и Эфрон расчирикались, выбирая среди множества знакомых им трелей наиболее подходящую. Иган сновал вверх и вниз по водосточной трубе, ритмично постукивая по металлу крошечными кулачками и что-то напевая себе под нос. Твен и несколько других белок носились по лужайке, повторяя движения индюков из комедийной сценки.

Лир не скрывал своей радости.

– Нам дадут шанс выступить перед аудиторией? Какая упоительная весть!

– Ты пойдёшь на прослушивание? – спросила я.

Лир посмотрел на меня с недоумением.

– Все жители Молочайного луга должны пойти на прослушивание! Или хоть как-то поучаствовать в постановке. Это же такой шанс! Ты ведь помнишь девиз нашей спасательной операции: «Крупица товарищеского единства – и все выйдут победителями»? А театральное представление – это даже не крупица, а целое печенье товарищеского единства!

– Наверное, ты прав, как и всегда, – протянула я, хотя от маячащего на горизонте выступления перед индюками колючки начали привычно царапать мои мысли. Когда мама позвала нас обратно в нору, я испытала внезапное облегчение. Представление закончилось в час, когда мы обычно уже укладывались спать, и мама сказала, что вопрос с прослушиванием будет решать на семейном совете с бабушкой Мятой следующим утром.

В спальном гнезде мне не терпелось поскорее приступить к нашей традиционной истории на ночь. В тот вечер была очередь Цикория рассказывать, но я надеялась, он не станет возражать, если я займу его место.

– Цикорий, можно сегодня я дорасскажу свою историю о сурчихе? – спросила я, перекрикивая гомон.

– А? – переспросил Цикорий, едва удостоив меня взглядом.

Мои братья и сёстры до сих пор делились впечатлениями от сегодняшнего спектакля. Они без умолку болтали о том, как будут учить реплики, выполнять трюки, и фантазировали о своих костюмах.

Я подошла к Кейлу.

– Сегодня будет история на ночь? Я бы хотела…

– Не сейчас. Уже поздно, Тыковка. Угомонитесь, все! – Кейл велел нам всем вести себя тихо и ложиться спать, а не то он побросает нас в ручей во время завтрака. Несмотря на угрозу, кроличьи шепотки не стихали ещё долго.

Внутри меня затлел крошечный неприятный уголек. Я думала, чем же обернётся появление этой индюшачьей труппы на Молочайном лугу для его обитателей – и для меня лично.

Люцерна прижалась к моему боку.

– Ты так и не дорассказала свою историю, – напомнила она.

На сердце у меня потеплело от любви к моей сестре. Конечно, Люцерна не забыла.

– Ничего страшного. Представление было очень интересным.

– Сурчиха призналась своей сестре, что это она украла её венок? – сонно спросила она.

– Не сразу, – прошептала я. – Но секрет не давал ей покоя. Поэтому перед следующими летними танцами она сама сплела своей сестре красивый новый венок из самых разных луговых цветов и рассказала всю правду о прошлом лете. Её сестра поначалу разозлилась, но почти простила её. Она пришла на танцы в новом венке, и тот произвел такой фурор, что к концу вечера сурчиха простила свою младшую сестру окончательно.

Я взглянула на Люцерну, чтобы увидеть её реакцию, но та уже крепко спала.

7

Я покинула нору прежде, чем мои братья и сёстры, жмущиеся друг к дружке в нашем спальном гнёздышке, разлепили глаза. Я прокралась к игровому домику с качелями, установленному за большим человеческим домом. Устроившись на его порожке, я стала ждать. Вскоре появилась Талия – она шла по траве на цыпочках, неся коричневую тетрадь. Заметив меня, она помахала рукой.

Талия – маленькая самка человека, живущая в доме.

Она нашла кварцевый камушек, который я для неё оставила, поэтому знала, что я буду ждать её здесь. Воровато оглядевшись, она нырнула под крышу домика. В полный рост Талия была выше оленёнка, но она согнула свои тонкие, прямые ноги и села рядом со мной.

– Тыковка! – счастливым шёпотом воскликнула она, а потом открыла свою тетрадку и вооружилась карандашом. – Что нового на лугу?

Я хотела рассказать ей о пяти яйцах Василька и Трикси и о ястребе, но поймала себя на том, что без остановки говорю об индюках. О том, как их труппа нарушила наш покой, пока я рассказывала историю. О том, как они покорили всех своим выступлением. О том, как они позвали обитателей луга на прослушивание.

– Как жаль, что вчера вечером меня не было дома, – вздохнула Талия, делая пометки в своей тетради. – Ты пойдёшь на прослушивание?

– Не знаю. Я умею рассказывать истории. Но разыгрывать их по ролям – это совсем другое. Сомневаюсь, что у меня получится. – Я попыталась представить себя на сцене: вот я подволакиваю за собой лапку, как это делал младший индюшонок со своим крылом; во всеуслышание объявляю себя призраком. Я так и видела, как другие существа смотрят на меня презрительно, не веря ни единому слову. – Чтобы зритель поверил в твою игру, нужно самому верить, что ты не тот, кто ты есть, – сказала я Талии. – Не знаю, смогу ли я забыть, что я – Тыковка.

Талия кивнула.

– Но вдруг в постановке будут номера, задача которых – просто развлечь зрителя? Например, ты могла бы петь и танцевать с другими животными. Ты умеешь петь?

– Я умею мелодично мычать.

– Значит, ты умеешь петь!

Мне с трудом верилось в её слова.

– Лир очень хочет, чтобы я сходила на прослушивание, так что, вероятно, придётся идти. Если мама и бабушка нас отпустят.

– Вот здорово! – Талия захлопала в ладоши. – Ты только скажи мне, пожалуйста, когда состоится выступление. Я бы очень хотела его увидеть. Можно? Я буду стоять далеко-далеко – вы меня даже не заметите.

– Скорее всего, оно будет вечером. Думаешь, у тебя получится уйти из дома так, чтобы никто ничего не заподозрил? Твой брат не увяжется за тобой следом?

– Разве что чтобы подразнить меня, – пробормотала Талия. Её лицо помрачнело, и я спросила, что случилось.

– Не знаю, какая муха укусила Тедди. – Маленький самец человека, живущий в доме, всего на два года старше Талии.

– Муха? – заволновалась я. – Это точно были не клещи? Не термиты?

Талия отрицательно покачала головой.

– Всё изменилось с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать. Раньше, когда вы, кролики, выползали на лужайку, он всегда звал меня к окну, где бы я ни находилась. Мы вдвоём могли часами наблюдать за лужайкой и кормушкой – во всяком случае, мне казалось, что это длилось часами. Мама всегда говорила: «Видели бы вы себя со стороны! Как сияют ваши глаза!»

Талия говорила всё громче, и я сделала ей знак лапой, чтобы она понизила голос.

– Я помню ваши лица в окне, – пробормотала я.

– Да! – продолжила она шёпотом. – И вот, когда я впервые услышала, как Василёк ругается с какой-то птицей, я призналась Тедди, что мне кажется, будто вы разговариваете друг с другом. Он сказал, что это полная чушь. Подслушав разговор двух твоих сородичей, обсуждавших вкус клевера, я попыталась заставить Тедди прислушаться к вам. Я усадила его на подоконник в своей комнате, когда вы паслись на лужайке. Я велела ему не шевелиться и попробовать услышать то, что слышала я. Мне ужасно хотелось, чтобы кто-то подтвердил, что эти голоса принадлежали вам, животным, а не были плодом моего воображения.

– Он их услышал?

– Он продержался две минуты. «Это глупо», – сказал он и встал. А потом добавил: «Только маленькие дети верят в говорящих животных».

Я сморщила нос.

– Это уже попросту грубо.