– Да нет же. Почему ты спрашиваешь?

– У меня такое ощущение, что здесь кто-то был.

Митя помолчал.

– Если только соседка, – сказал он наконец. – У Клары Аркадьевны есть ключ от комнаты. Это на случай, если папе вдруг станет плохо. Но она порядочная женщина и вряд ли стала бы рыться в его вещах. Может быть, ей хотелось забрать что-то на память? Я идиот, не догадался сам ей предложить… Что меня выставляет в дурном свете.

Ну да, ну да, сказал себе Никита. В вещах рылась соседка, а в дурном свете у нас предстает почему-то осиротевший Дмитрий Селиванов.

– Я загляну к ней, спрошу, – пообещал он.

– Дверь напротив папиной.

«Соседка? Черта с два». Маевский держал в руках общую фотографию. Квадрат картона, закрывавший ее с обратной стороны, съехал в сторону. Ненамного, сантиметра на полтора. Но Никита не мог представить, чтобы человек, у которого даже карандаши были строго одной длины, позволил себе такую небрежность.

Возле батареи стояла белая пластиковая коробка, которую Маевский просмотрел наспех. В ней были чертежи какого-то дома, образцы обивочных тканей, каталоги обоев и мебели, схемы распределения электрических розеток, планы комнат… Поначалу он решил, что это осталось после ремонта в особняке Левашовых.

Но закончив осмотр, он взглянул на коробку внимательнее.

Селиванов проработал у Левашовых четыре года. К этому времени их коттедж давно был построен и отделан.

Коробка хранится у него дома, а не в рабочей комнате.

Она стоит так, чтобы была под рукой.

Маевский вернулся к коробке, просмотрел ее содержимое тщательнее и присвистнул.

Это был дом Петра Селиванова.

Воображаемый дом.

Подробнейшие планы каждой из комнат. Цвет штор и обоев, остекление, тип паркета…

Судя по датам на чертежах, он годами обставлял свое несуществующее жилье. Гостиная, его спальня, комната Мити… Он перечерчивал и забраковывал планы. То решался на второй этаж, то отказывался от него. Менял расположение санузлов. Перемещал кухню. Вымерял площадь веранды. Наконец выбрал вариант, который его устроил, и принялся клеточка за клеточкой рисовать свою будущую жизнь.

Никита сидел над коробкой в ошеломлении. В ней хранилась большая мечта уже немолодого человека. Мечта заведомо несбыточная, потому что даже на постройку домика кума Тыквы из трех комнат требовались деньги, которых у мажордома не было и быть не могло.

Никита вытащил образцы тканей. К свернутому листу крепились отрезы размером десять на двадцать сантиметров, каждый сложен вдвое. Судя по галочкам, проставленным возле пяти из них, мажордом собирался обить свои диваны и стулья бледно-желтым флоком. Хороший выбор, одобрил Маевский. Грязь легко отмывается, и коты не дерут.

Надо было убрать образцы в коробку, но он всё сидел, бессмысленно ощупывая флоковые лоскуты, жаккардовые, велюр с тиснением и велюр без тиснения…

Как вдруг пальцы его наткнулись на лист бумаги.

Сложенная вдвое ткань образовывала подобие кармашка. Из этого кармашка Никита и вытащил документ.

«Договор от 20 апреля… Стороны договора: Селиванов Петр Алексеевич, Желтухин Егор Романович… Частный детектив, номер лицензии… Стоимость услуг… Паспортные данные…»

– Ни хрена себе, – сказал Маевский.

Предмет услуг, записанный в договоре, был тщательно вымаран. Что должен был сделать частный детектив Желтухин для Петра Селиванова?

Маевский позвонил Гройсу, но старикан не брал трубку. Никита сунул договор вместе с тремя фотографиями за пазуху, вернул коробку на место и вышел из комнаты.

Стучаться к соседке ему не пришлось. Из кухни, откуда доносился неприятный запах какого-то варева, вышла и протиснулась мимо Никиты старушка ростом ему по плечо. От нее пахло болгарской розой и говяжьим бульоном.

– Клара Аркадьевна? – вслед спросил Никита.

Старушка растерянно уставилась на него.

– Да, это я. Вы из домоуправления?

Маевский не был уверен, что в этом доме вообще есть домоуправление.

– Нет, я Митин товарищ. Митя, сын Петра Алексеевича. – Он тоже вглядывался в нее, пытаясь понять, осознает ли она, о ком идет речь, или память ее спит в коробке под батареей, рядом с несбывшимся домом Селиванова.

– Петр Алексеевич умер, – скорбно сказала старушка и поджала губы. – Что вы делали в его комнате?

– Митя попросил меня кое-что забрать. Ему самому трудно пока заходить туда… Он был очень привязан к папе.

– Привязан? – Она всплеснула короткими ручками. – Они друг друга обожали! Если хотите знать, это была самая нежная и самоотверженная любовь, которую я когда-либо встречала. – Она выпрямила спину. – Я не видела Митю. Передайте ему, пожалуйста, мои соболезнования и сожаления, что я не смогла быть на похоронах. Возраст, знаете ли…

– Митя всё понимает, – заверил ее Маевский. – Он с большим теплом отзывался о вас.

Кажется, она несколько успокоилась.

– Благодарю вас. Это ужасное, немыслимое событие. Я уверена, Петр Алексеевич не мог сделать этого осознанно, это трагическая случайность.

– Почему не мог? – спросил Никита.

В выцветших глазах отразилось удивление.

– Но ведь Митя-то жив.

Ну вот, опять. Словно Митя был железным канатом, намертво прикрепившим Петра Селиванова к грешной земле. Маевский вдруг подумал о собственном отце. Мог бы тот свести счеты с жизнью, пока жив он, Никита?

– Клара Аркадьевна, простите, вы не заходили в комнату Петра Алексеевича после его смерти?

– Ну что вы! – Она, кажется, оскорбилась.

– Я вас ни в чем не подозреваю! Просто я не смог найти кое-каких фотографий и подумал: может быть, вы взяли на память? Митя очень сожалел, что не догадался сам оставить вам что-то, что напоминало бы о его отце.

– Это не я.

– А кто? – тут же спросил Маевский.

– Мужчина, который приходил до вас. – Она сделала крошечный шаг назад, и он кожей почувствовал, что если сейчас отреагирует неправильно, она метнется в свою комнату, как мышка в норку, запрется, и он больше не услышит от нее ни слова.

– Наверное, следователь, – спокойно сказал Никита. – Он должен провести проверку перед отказом в возбуждении уголовного дела. Как он выглядел, Клара Аркадьевна?

– Ну… Чуть повыше вас, лицо невыразительное, бородка… На Чехова похож, интеллигентный такой. Пыльник на нем был темно-серый или синий, в темноте не разглядела. Не скажу, что хорошо воспитан. Здороваться его не научили.

– Должно быть, точно следователь, – повторил Никита, ни секунды не сомневающийся, что к расследованию этот гость не имел никакого отношения. – Когда он здесь побывал?

– Минуточку… В четверг, я как раз из поликлиники вернулась. Тринадцатого мая, значит.

– На следующий день после смерти Петра Алексеевича. Всё сходится.

Ничего не сходилось, и визитер этот Никите очень не нравился. Но договор этот Чехов недоделанный не нашел…

Попрощавшись с соседкой, он не вышел из квартиры, а вернулся в комнату Селиванова. Сел за стол и быстро отыскал в Сети контакты частного детектива Желтухина. С фотографии на сайте смотрел щекастый, чисто выбритый мужчина с редеющими волосами.

Маевский набрал его номер, но Желтухин не отвечал.

Позвонил Гройсу – тоже тишина.

Никита записал адрес офиса Желтухина, подумал немного и открыл на смартфоне слитую базу телефонных номеров. Что ж, Егор Желтухин заказывал на маркетплейсах картриджи для принтера, постельное белье, тапочки, варенье, туалетную бумагу, сухой бульон в порошке, мазь от грибка на ногах и еще пропасть совершенно необходимых для жизни вещей, и все они числились под его номером телефона и с адресом, на который доставляли покупки.

Никита занес и его в телефонную книжку, еще раз позвонил Гройсу для очистки совести, не получил ответа и вышел.

Офис Желтухина он отыскал с трудом. Навигатор упорно предлагал ему свернуть к пункту выдачи «Озона», потом привел к будке теплосетей, вокруг которой Маевский, как идиот, навернул два круга, потом соврал, что частный детектив сидит за желтым плексигласовым забором, хотя из-за забора доносились детский визг и крики воспитательниц. «А в моем детстве садики летом не работали», – ни к селу ни к городу подумал Маевский и рассердился на самого себя. Ну да, не работали, и отправляли тебя на лето к троюродной тетке, усатой и пахучей, как обиженный уж. Ужи выпускают от стресса едкую жидкость. От тетки постоянно пахло ужиными страхом и злостью, хотя она только и делала, что хихикала и подшучивала над ним. Тело у нее было рыхлое, и она любила поймать маленького Никиту и вжимать в себя, как в перину. Ему казалось, он вот-вот задохнется, а тетка хохотала и колыхалась. Все-таки нужен закон, запрещающий тискать маленьких детей без их разрешения. А впрочем, тетка давно умерла. Он был в третьем, что ли, классе, и, узнав о ее смерти, залился слезами облегчения. «Какой у нас чуткий сын», – торжественно сказала мать отцу, но с таким расчетом, чтобы слышал и Никита.

«У меня, может, вся сексуальная жизнь могла насмарку пойти из-за этой троюродной дуры», – подумал Маевский. С годами он совершенно уверился, что тетка делала это нарочно.

Он огляделся и заметил на торце ближнего дома табличку возле двери. «Детективное агентство “Защитник”».

– Ну наконец-то!

Но никакого конца не наступило, потому что в агентстве было тихо. Маевский напрасно раз за разом утапливал кнопку звонка, и в окно, защищенное решетками аж с двух сторон, изнутри и снаружи, вглядывался без всякого толку. Стеклянно-металлический сэндвич оказался непроницаем.

– Да черт бы тебя побрал, – в сердцах сказал Никита.

– Вы Егора Романовича ищете? – внезапно раздалось сбоку.

Никита вздрогнул и обернулся. Рядом с ним топталась худая затертая тетка неопределенных лет.

– Да, Желтухина.

– Так он сегодня уже не вернется. Он всегда в это время в тренажерный зал ходит, а потом сразу домой. Я у него в конторе убираюсь, знаю точно. Завтра приходите!

Начинало смеркаться. Маевский прикинул расстояние до дома Желтухина, сплюнул, набрал Гройса, ни на что особенно не рассчитывая, и услышал хрипловатое «Алло!»

– Михаил Степанович, наконец-то! – Он страшно обрадовался. – Я вам обзвонился. Вы не поверите! Селиванов двадцатого апреля нанял частного детектива…

Он сделал паузу, чтобы старикан прочувствовал значение этой новости.

– Илюшина? – с ужасом спросил Гройс.

Никита сбился и с мысли, и с настроя.

– Что? Какого еще Илюшина… Тьфу, нет, я без понятия, кто это такой… Желтухина, Егора Романовича.

Гройс с облегчением выдохнул.

– Однако новость и впрямь неожиданная, – с хриплым смешком сказал он. – Я тоже кое-что обнаружил, но это при встрече.

– Я около офиса Желтухина, тут его нет, говорят, уехал и сегодня уже не появится. Хочу по его домашнему адресу заглянуть. Может, он там – бухает, допустим. Я бы на его месте бухал.

– Не препятствую, – сказал Гройс и повесил трубку.

Даже не спросил, почему это Никита бухал бы, будь он частным детективом. Маевский несколько обиделся. Сначала на звонки не отвечал, затем не перезванивал… С другой стороны, Гройс есть Гройс. За восемь месяцев работы на старикана Никита убедился, что тот нашпигован секретами по самую маковку. Опять, поди, какую-нибудь хитроумную комбинацию проворачивает.

Маевский еще раз помянул недобрым словом забарахливший движок и потащился на остановку.

Он не заметил, как стертая тетка, так и перетаптывающаяся неподалеку, проводила его неожиданно цепким взглядом, достала телефон и набрала номер.

Когда он вышел из автобуса, уже стемнело. Маевский сжевал протеиновый батончик, но живот всё равно подводило. Некстати вспомнился кролик, которого Айнур тушила в грибах.