Царевич. Обреченный на смерть (страница 9)
– Прикажите, господин капитан, гвардейцам, на карауле находящимся сейчас, в комнату войти.
В глазах Толстого полыхнуло недоумение, старик явно не ожидал такого поворота. А вот капитан был на диво спокоен и даже не удивился, видимо, был хорошо проинструктирован царем.
Румянцев, не поворачивая головы, произнес резким голосом:
– Солдаты, ко мне!
И тотчас в комнату вошли два преображенца в таких же зеленых мундирах с красными отворотами – старые знакомые, это они у бани лютовали. Усатые, лица угрюмые, пальцы сцеплены на фузеях.
– Господа! Вы все давали царю Петру Алексеевичу присягу паролем жизни своей. Здесь, в этом письме, мною величайшие тайны написаны, которые токмо ему знать положено. Я могу умереть в любой момент, порча разрушает мой ум и тело. Потерял память о многих делах прошлого, но мне открылось и знание, другим неподвластное и опасное. А потому слушайте меня внимательно, ведь родитель мой станет вас переспрашивать, как только я помру в дороге. И слушайте…
Алексей опустился на лавку, делая вид, что стоять на ногах ему тяжело. Все должны видеть, что он ослабел от затяжной болезни и чувствует себя крайне скверно.
– Есть в стране нашей несколько мест, где злата-серебра много, на Урале и в Сибири они. Я написал точно эти места из сказок, что иезуиты сорок лет назад отписали цезарю, тайну сию надежно храня и в сговор тогда с воеводами войдя, дабы ущерб державе российской нанести. Отец проверит сказки эти легко – это истина, животом своим за тайны эти великие заплатил. Тогда царственный родитель не при жизни моей, а после смерти поверит…
Алексей остановился, делая вид, что сильно устал. На него внимательно смотрели четыре пары глаз, напряженно так взирали, не моргая и молча. И понятно – страна буквально задыхалась от нехватки драгоценного металла, который покупали за немудреные товары, по большей части сырье, которое задешево продавали тем же англичанам.
– Цезарь, сучий сын, потребовал от меня за помощь свою отдать ему златые россыпи по Витиму-реке, что в Лену впадает, в горах там самородного золота много. На Уральских горах не меньше – там есть Золотая долина, россыпи золота под ногами, их промывать нужно, работников гнать. За Демидовым глядеть также надобно – найдет золотишко сам и в тайне попробует сохранить находку. Только шиш ему, не дам!
Алексей замолчал, делая вид, что устал от вспышки, и положил руки на подштанники. Сейчас он заметил, что его правая ладонь измазана не только чернилами, но и кровью слуги, что предателем оказался. Можно было отправить своих двух будущих убийц «пешим маршрутом», но то было неразумно – игра пошла на больших ставках.
– Там все верно описано и где искать надобно. Губернатор, князь Гагарин, пусть повеление получит, хватит ему соболей ясака государева себе в карман класть, пусть попечение о государевом деле испытывает. Добр мой родитель к мздоимцам…
Алексей вытер лицо рушником, заметив, как в глазах старика промелькнуло искреннее удивление. И, сузив глаза, посмотрел на капитана и произнес негромко, но требовательно:
– Ты почто, капитан, смерти моей жаждешь? Я в беспамятстве столько дней пролежал, смертным потом покрытый, а ты повелел меня не обмывать, постель и исподнее не менять. Под караулом меня строгим держишь, как татя воровского?! Забрал все вещи у меня! Мне даже своему родителю письмо отправить нельзя – запечатать не могу! Почто надо мной измываешься?! Почто комнату не проветриваешь – здесь моим смертным духом пахнет зело! Если на то указ есть родителя моего, царя Петра Алексеевича, так покажи мне его немедленно!
Наезд Алексей сделал специально – Румянцев был не при делах. Капитан побагровел, ладонь легла на рукоять шпаги. Чуть наклонившись, он заговорил хриплым голосом:
– Я тебя, ваше высочество, охраняю и за жизнь твою отвечаю, а потому караул возле держу. Указа царского величества взять тебя под арест не имею, как и имущества твоего отбирать не велено. А потому с других спрос свой держи – им и отвечать! А вот за то, что тебя при смерти держали, и тело не обмывали, и в комнате дух злой, – за то прислуга твоя ответит немедленно! Мало ты ему морду набил, батогами нужно! Эй, капрал!
– Подожди, капитан!
Алексей поднялся и двинулся на Толстого – тот попятился, глаза забегали. А вот капитан демонстративно отодвинулся от него, и это движение о многом сказало.
– Ты мои вещи забрал по царскому указу, тать?! Или по собственной воле, над царским сыном покуражиться, что тайны гнусные у цезарцев вызнал, живот свой в жертву принеся?! Есть у тебя указ меня ограбить, нуждой томить нагого, столько дней не кормить и голодом морить?! Есть царский указ на то, сучий сын?!
Алексей сграбастал Толстого за отвороты расшитого золотом мундира и, решив, что кашу маслом не испортишь, вмазал десницей с короткого размаха прямо между бегающих глазок.
Старика отнесло на гвардейца, тот его подхватил на лету, не дав упасть. Алексей набросился на жертву, хрипло рыча. Он не только вошел в роль, он на самом деле люто ненавидел своего тюремщика.
– Ты, ублюдок, не царский приказ токмо выполнял, но поручение Меншикова – живота меня лишить порчей али ядом. Потому и держал меня хуже скотины. Ведь умрет царевич в дороге, и хлопот меньше, он ваши поганые тайны в могилу унесет! Нет, тать зловредный, я отцу своему все про вас расскажу, что цезарь мне поведал, думая, что я своего отца предаю! Не на того напал, немецкая морда!
Все расскажу о подлостях ваших!
Алексашка Меншиков в Амстердаме полтора миллиона гульденов и талеров положил в банке, царя обокрав! Шафиров, этот жид крещеный, иному господину давно служит, шельмец, интересами державы нашей манкируя и царственного родителя моего предавая. А ты меня тут уморить решил, предварительно обокрав, мразь!
Отравил меня ядом неведомым, порчу навел – только выжил я, вопреки твоим заклятиям, выжил!
Алексей несколько раз ударил Толстого по лицу, разбив нос и подбив глаз. Тот защититься не сумел, трепыхаясь в медвежьих объятьях гвардейца, потому и не мог предотвратить над собой экзекуцию.
«Это я с нужной карты зашел, не дав ему слова сказать, а то он бы отговорился. А так стоит весь в дерьме и обтекает. А ведь его Петр поставит во главе Тайной канцелярии, которую создать должен по моему делу, а тут такой скандал первостатейный».
– Что ты, царевич, что ты?
Румянцев навалился на Алексея, сграбастал за руки – силушки у него оказалось немерено. Но держал очень бережно, усадил на койку чуть ли не с любовью, и голос очень довольный, будто его в полковники произвели. Однако было видно, что сам капитан, его гвардейцы и Толстой сильно удивлены, вернее ошарашены – не ожидали, что обычно тихий царевич окажется способен на мордобитие…
Глава 13
– Ваше высочество, за что ты так слугу верного?!
Петр Андреевич опомнился и возопил во весь голос. Алексей мысленно хмыкнул – обвинения, что он возвел на убийцу, тому требовалось отводить от себя немедленно, наотрез и сразу же. Слишком они тяжелы, могут раздавить – царь не потерпит такого своевольства, недаром Румянцев почти не скрывает ехидства.