Поднимаясь по лестнице и бросая взгляды на фотографии, развешанные вдоль стены, я почувствовал тяжесть на сердце. На них – жизнь семьи Лоуренсов: улыбающиеся лица на фоне моря, беззаботные поездки в горы, веселые моменты. У меня с семьей осталась лишь одна подобная фотография – из далекого, почти забытого детства.

Шестнадцать лет назад

– Сэмми, встань рядом с папой, мы же хотим сделать красивый снимок! – Мама возилась с маленькой фотокамерой, щурясь на экран.

Я носился вокруг папы, который держал на руках моего младшего брата и щекотал его. Стив смеялся так звонко, что эхо разлеталось по лесу. Мы ездили на пикники почти каждые выходные. После рождения брата мама часто чувствовала себя нехорошо, и врач велел ей больше гулять. Так мы оказывались в самой глуши – среди сосен, с корзинами еды, играми и долгими прогулками в поисках грибов, ягод и, если повезет, белки или зайца.

– Мама, я как Наруто! – крикнул я, присев и вытянув руки назад, изображая любимого шиноби.

Мама на мгновение оторвалась от камеры, уперев руку в бок, и тепло улыбнулась:

– Если кто-то хочет стать великим хокаге, как Наруто, ему придется сначала научиться послушанию и сдержанности.

Я остановился и с недоумением посмотрел на маму.

– Зачем мне слушаться, если я стану великим хокаге? Это меня должны слушаться! – выпалил я, подпрыгнув от восторга.

Папа удивленно вскинул брови, а потом рассмеялся так искренне, что даже Стив захихикал в ответ. Мама закатила глаза, но не удержалась от улыбки. Она подошла ко мне и присела на корточки, чтобы наши взгляды были на одном уровне.

От мамы пахло яблоками и пряностями. Этот запах был ее неотъемлемой частью – как будто она сама была уютом. Мама обожала этот фрукт: добавляла его во многие блюда, пользовалась духами с ароматом яблок и корицы, пекла свои фирменные пироги, от которых пахло на весь дом. Для меня это был лучший запах на свете. Запах дома. Тепла. Любви.

– Послушание – это умение слушать, мальчик мой. Ты не должен быть покорным, ты должен прислушиваться к окружающим и учитывать их мнение, – сказала мама с улыбкой, заметив мое озадаченное лицо. – Вставай к отцу, я почти настроила камеру.

Она ласково потрепала меня по голове и поднялась. Я тут же подбежал к папе, и он обнял меня за плечи, притягивая к себе.

– Ну что, маленький воин, сможешь не носиться по поляне хотя бы пару минут? – с мягкой улыбкой спросил он.

– Даже десять смогу! – гордо воскликнул я. – Мама же обещала шоколадку, а ее надо есть спокойно. На бегу ведь можно и подавиться, – добавил я с полной серьезностью.

– Какого смышленого парня мы вырастили! – удивленно восхитился отец.

Мама нажала на кнопку камеры – замигала оранжевая лампочка таймера. Она быстро зашагала в нашу сторону.

– Подожди, Стиви тоже тебя удивит! – сказала она, чмокнув папу в щеку, затем бережно взяла братика на руки и встала рядом с ним.

– А теперь все улыбаемся! – громко скомандовал папа.

Я расплылся в широкой улыбке, стараясь выглядеть как можно веселее. Счастье витало в воздухе – ощутимое, теплое, почти зримое. Я чувствовал его каждой клеткой.

«Мама, папа, Стив… вы – самое дорогое, что у меня есть. И мы всегда будем вместе», – пронеслось в голове. И в этот момент яркая вспышка ослепила меня.

Я сидел, склонившись над рюкзаком, и держал в руках тот самый снимок, сделанный на мамину камеру. Фотография была мятая, время ее не пощадило, по центру виднелись заломы, но от нее все так же веяло тем безграничным счастьем. Глаза защипало от нахлынувших воспоминаний. Это фото – единственное, что осталось от мамы. Такой я запомнил ее навсегда: улыбающейся, счастливой, полной надежд и планов на будущее.

Я зажмурился, отгоняя нахлынувшую грусть. Бросил снимок обратно в рюкзак, где он и хранился большую часть времени. Фотография упала рядом с клинком, который отец выковал перед моим отъездом сюда. Серебристая сталь блестела в том скудном свете, что на нее попадал. Я взглянул на снимок и встретился со взглядом мамы, смотрящей на меня оттуда.

«Это все ради тебя», – подумал я и, резким движением застегнув рюкзак, поднялся с кровати.

Нужно было составить план на сегодня. Я открыл ежедневник, взял ручку и медленно вывел цифру «один» на белом листе бумаги. По плану – все то же: мне предстояло пообщаться с как можно большим числом девушек и попутно придумать, как устроить подобие вечеринки. Но это уже пункт номер два.

Если метка не найдется, придется действовать по-другому: подмешивать отвар эсендеса – цветка, опасного для ведьм, – в напитки на всех мероприятиях, куда смогу проникнуть. Для обычных людей эсендес почти безвреден, максимум может вызвать пищевое отравление. Именно поэтому я сперва постараюсь найти метку. Но если эсендес окажется рядом с ведьмой или попадет к ней в организм, последствия будут страшными: покраснение кожи, затрудненное дыхание, лопающиеся капилляры в глазах… Симптомы жуткие, зато очевидные.

Кто бы мог подумать, что такой красивый – фиолетовый, почти сияющий в ночи – цветок может стать настоящим спасением для охотников и смертельным ядом для ведьм. Были времена, когда охотникам приходилось туго. Ведьм можно было уничтожить лишь огнем, а поймать их было почти невозможно – хитрые, скользкие, умеющие менять облик и скрываться среди обычных людей. Однажды все изменилось. По легенде, один из первых охотников обрел это оружие. Эсендес.

Я до сих пор помню те вечера в лагере, у костра, когда старшие рассказывали эту историю.

Давным-давно, когда ночи над древними землями были темнее, а леса – глубже и безмолвнее, в каждом дуновении ветра, шорохе травы таились ведьмы – порождения зла, способные пленять умы и сердца.

Среди смертных жил человек, чье имя давно затерялось на пыльных страницах истории. Он не был ни святым, ни грешником – он стал орудием возмездия, выкованным из боли и страха. Годами выслеживал ведьм, но слишком часто его оружие оказывалось бесполезным: ведьмы сращивали плоть, исцеляли свои раны и исчезали, оставляя после себя лишь смерть и опустошение.

Однажды в глухом лесу, где, как говорили, сама земля стонала под чарами нечистых, охотник услышал голос. Легенда гласит, что это была сама Земля – древняя и мудрая, уставшая от тьмы, пропитывающей ее. Голос поведал охотнику о том, что для победы над ведьмами ему нужно сотворить не сталь, но живое оружие – цветок, в лепестках которого будет заключено проклятие для ведьм.

Ему были даны четыре поручения.

Закопать четыре ведьминых сердца, вырванных еще теплыми и бьющимися, в проклятую землю в ночь черного новолуния.

Пролить четыре капли собственной крови – из шеи, ближе к сердцу – в знак отказа от страха и от обычной человеческой жизни.

Убить четырех ведьм – и не клинком, не заклятием, а голыми руками, и предать их тела очищающему огню.

А затем – ждать. Четыре долгих года, пока цветок не пробудится из мрака, впитав в себя жертву, ярость и молчаливую клятву охотника.

Он исполнил все, как было велено.

В месте, где он воздвиг святилище из костей павших ведьм и осколков их изломанной магии, – там, где земля стонала под тяжестью проклятий, – через четыре года, в первый день високосного года, когда завеса между мирами истончается, расцвел цветок.

Его нарекли эсендесом – что в древних наречиях означало Дыхание Смерти.

Эсендес был фиолетового цвета – словно вобравший в себя кровь заката и тени погибших душ. Его аромат, едва различимый для смертного, разъедал силы ведьмы, точно ржавчина – железо. Отвар из лепестков эсендеса мог ослабить даже самую могущественную чародейку, разрушая ее защиту и выжигая силу, заключенную в крови.

А если закалить в этом отваре серебряный клинок, то его удар станет приговором. Ведьму можно будет убить окончательно: без шанса на возрождение, без остатка и плоти, и духа.

Но цветок был капризен и жесток по своей природе. Эсендес расцветает только в високосный год – когда число четыре властвует над временем – и только в местах, где кровь еще помнит стоны невинных.

С тех пор охотники, что знали о существовании эсендеса, поклонялись числу четыре, веря, что в нем заключена сила против чародейства: четыре стороны света, четыре времени года, четыре удара сердца перед смертью. И даже ныне ведьмы шепчут друг другу страшные предостережения, боясь високосной весны: ибо запах эсендеса, разлитый в ветре, несет им погибель, и никакая магия не может спасти.

От этой истории у меня всегда пробегала дрожь по спине. Эсендес стал спасением для мира – живым оружием против ведьм. Охотники из поколения в поколение передавали все серебро, что удавалось найти, и бережно хранили карты с метками тех мест, где цветет эсендес. Каждый високосный год мы уходили в леса – на поиски. Собирали цветок, сушили лепестки и хранили для охоты.

Отец, разумеется, выделил мне несколько мешочков с засушенным эсендесом – они лежали в моей сумке, надежно спрятанные. Если метка не проявится, тогда отвар из цветка сделает свое дело. Он не подведет. С его помощью я точно найду ведьму.

Итак, пункт номер три…

– Кошмар какой-то! – с первого этажа раздался крик мистера Лоуренса. – Мне нужна помощь!

Я поднялся и резко вышел из комнаты, едва не сбив с ног Скай, чья спальня располагалась напротив моей.

– Что случилось?

– Спроси у своего отца, – бросил я, кивком указав на лестницу, ведущую на первый этаж.

Скай нахмурилась и направилась вниз, откуда доносились тяжелые вздохи. Я последовал за ней.

Замерев на последней ступеньке, я наблюдал, как мистер Лоуренс осторожно укладывает на плед большого черного пса. Животное тяжело дышало, почти не двигаясь.

– Я… Я его не заметил… – начал Джо. – Пес выбежал под колеса машины, словно ниоткуда. Что же делать?.. – Он беспомощно держал ладони над телом собаки, не решаясь прикоснуться к ее неподвижному телу.

Миссис Лоуренс стояла в проеме коридора, тихо всхлипывая, прижав дрожащую руку к губам. Скай – с широко распахнутыми глазами, полными растерянности, – прижалась к матери, будто и сама не понимала, что происходит.

– Могу я посмотреть? В детстве у меня была собака, – соврал я, стараясь говорить спокойно и уверенно, чтобы хоть как-то удержать их от паники.

В нашем лагере животных было много, но чаще – скот, предназначенный для убоя. Собаки встречались чуть реже, но они помогали на охоте.

Мистер Лоуренс отступил в сторону, и я опустился на колени рядом с пострадавшим псом. Его дыхание стало медленным, почти незаметным, но глаза на мгновение встретились с моими. Осторожно, стараясь не причинить лишней боли, я провел пальцами вдоль позвоночника, прощупывая его на наличие ушибов или переломов. Дыхание оставалось ровным и глубоким. Это был хороший знак. Затем я осмотрел лапы – к счастью, они были целы.

– Похоже, с ним все в порядке, – спокойно сказал я.

– Правда?! – воскликнул Джо, и в его голосе прозвучало искреннее облегчение.

– Возможно, легкий испуг. Он немного шокирован, но в целом, думаю, жить будет.

– Слава богу!

В этот момент пес неожиданно поднялся. Поджав уши и хвост, словно извиняясь за причиненное беспокойство, он неуверенно подошел к миссис Лоуренс. Та сразу же присела на корточки и нежно провела рукой по его черной шерсти.

– Малыш, как ты себя чувствуешь? – ласково прошептала она.

Пес радостно завилял хвостом, подтверждая, что с ним все в порядке, и дружелюбно лизнул ей руку. Миссис Лоуренс тихо рассмеялась – от умиления и облегчения, что страшное оказалось позади. Напряжение, витавшее в воздухе, мгновенно рассеялось.

– И что же нам с тобой делать? – с наигранной строгостью вздохнула хозяйка дома, глядя на незваного, но уже явно принятого гостя.

Она бросила на мужа вопросительный взгляд.

– Лили, а что ты так на меня смотришь? – усмехнулся мистер Лоуренс. – Не оставлять же его на улице после такого?