– Хелена. Хелена Уик. Ноль-семь-четыре-два-два… – Черт. Какой там номер? Я его выучила несколько лет назад на случай неприятностей, когда начала проводить испытания, а Гейба еще не знала. Но я так устала, что даже собственного имени не помнила, чего уж говорить о номерах. – Ноль-семь-четыре-два-два… – Я попыталась снова и скороговоркой выпалила оставшиеся цифры. – Вроде правильно. Давно не набирала по памяти.

– Ничего, – успокоил Майлз. – Я все сделаю.

Он отошел и вскоре вернулся:

– Она ждет. Мы вас подбросим на патрульной машине.

Я кивнула. Меня захлестнула невыносимая усталость. Опрос, может, и кончился, но звонок Хелене прояснил нечто в общем-то очевидное: кошмар только начался. Мне придется все объяснить ей. А затем ее мужу Роланду. А они расскажут близняшкам, хотя четырехлетним девочкам об этом знать ни к чему. Я и сама толком не поняла – куда уж им понять, что дядя Гейб больше не придет в гости? Ведь его больше нет.

А после Хел настанет черед родителей Гейба, наших друзей, банка, интернет-провайдера и… и… и…

Я вспомнила, как все было после смерти родителей. Сколько всего пришлось улаживать, Хелена даже таблицы составила. Уведомить ипотечный банк. Страховую. Отключить оплату телевизора. Написать врачу. И так месяц за месяцем.

Второй раз я не выдержу. Насколько мне известно, Гейб даже завещания не оставил. Да и зачем оно, в тридцать лет и при отменном здоровье?

– Джеки? – донесся вдруг голос Малик. Видимо, она звала меня уже какое-то время.

– Извините, – пробормотала я пересохшими губами. – Я… не услышала. Что вы сказали?

– Можем ехать, – мягко объяснила она. – Если готовы. Хорошо?

– Хорошо.

Неправда. Хорошее кончилось. Навсегда.

Хел уже стояла на пороге, когда патрульная машина подъехала к ее симпатичному белому домику на две семьи. При виде нас потемневшее от тревоги лицо сестры чуть просветлело.

– Джеки. – Она побежала навстречу по дорожке с шахматным узором, и я упала в объятия Хел, вдыхая родной запах ее волос. – Господи, Джеки! – надломленным голосом повторила она. – Как же так, как же так?..

– Мы оставим Джеки у вас, миссис Уик, – сочувственно сказала Малик. – По какому номеру с ней связаться? К сожалению, пока не можем отдать ее телефон.

– Да, – рассеянно пробормотала Хел. – Да, конечно. Наверное, по моему?.. Вы его знаете?

– Знаем. У вас есть домашний?

– Да. – Она суетливо махнула кому-то в доме. Скорее всего, Роланду. – Рол, дай им визитку.

– Конечно. – Его шаги затихли в глубине коридора и вновь послышались вблизи.

– Спасибо, Хел. – Я отодвинулась от сестры, но она так и не отпустила моей руки. – Извини, представляю, как…

– Наплевать, – обрубила она и стиснула мою руку, до боли прижимая кольцо к фаланге. – Не глупи, Джеки, тебе не за что извиняться.

Хел отдала протянутые Роландом визитки детективу.

– Пожалуйста. Внизу мой рабочий номер, я журналистка, пишу из дома. Звоните на него или на мобильный. А это моего мужа. – Она показала на другую визитку. – Он юрист.

– Отлично, спасибо. Джеки, а вам спасибо за терпение. Понимаю, какой вы пережили кошмар. Мы скоро с вами свяжемся и направим к вам координатора по работе с семьями, она помогает пострадавшим. Надеюсь, она ответит на все вопросы. Думаю, с ней можно будет поговорить в понедельник. Я могу еще чем-то помочь?

Я покачала головой. Хотелось лишь свернуться калачиком на белой кровати в гостевой Хел и плакать, пока не усну. Только слез все не было.

Когда я проснулась, на улице уже горели фонари, и свет просачивался под шторы, наверное, Хелена задернула перед уходом. Морщась, я с трудом привстала.

Комнату на мансарде я узнала сразу, она все равно что собственная спальня, а вот как я там оказалась, никак не могла понять. Сидела с болью в голове и слабостью в теле и гадала, почему я у Хелены и отчего на душе такая тяжесть. Часы у кровати показывали без пятнадцати семь вечера; я растерянно потерла глаза. Получается, фонари только зажглись, и на дворе было не утро, а вечер. День вверх дном, весь порядок нарушен.

Тут все вспомнилось. Да не просто вспомнилось, а снесло меня одним ударом так, что я сложилась пополам.

Гейб умер. Гейб умер!

Я долго лежала, поджав колени к груди и обхватив голову руками – может, хоть так втисну туда правду. Неужели мне это предстоит каждое утро? Просыпаешься, тянешься к теплу Гейба, и всякий раз заново теряешь?

Помню, как вел себя дедушка, когда умерли родители. Как рассеянно оглядывался, спрашивал нашу маму, а Хел мягко объясняла:

– Дедушка, мамы больше нет, забыл? Они с папой умерли два года назад.

Потом три. Потом четыре.

И каждый раз лицо дедушки искажалось от боли, а глаза вдруг наполнялись слезами. С годами потрясение померкло, будто в глубинах разума сидела догадка, несмотря на его болезнь Альцгеймера, зато горе… Оно ничуть не притупилось.

Когда с памятью у него стало хуже и деменция окончательно разрушила мозг, мы попросту перестали говорить правду.

– Они едут домой, дедушка.

Или:

– Не знаю, дедушка. Ты мне скажи, где мама.

– Наверное, заваривает чай! – спокойно отвечал он. – Хотите?

Может, и меня это ждало. Хел приносит чашку кофе… «Только что говорила с Гейбом. Обещал перезвонить». Как ни странно, я вполне представляла такое будущее. Закрывала глаза и видела, как он сгорбился за компьютером и увлеченно печатает непонятный фрагмент кода. Успокаивала мысль, что он жив, просто далеко-далеко от меня. Но это ненастоящий покой, и сколько ни старайся себя обмануть, лишь зароешь боль поглубже, пока однажды она не вырвется сплошным потоком.

Наконец я силой выгнала себя из-под одеяла и теперь покачивалась на нетвердых ногах. От меня несло. В основном по`том. Сначала убегала от охраны в «Арден-альянс», после этого провела утро в духоте допросной с двумя полицейскими, затем проспала день в той же одежде под зимним одеялом. Я пахла адреналином и страхом – запах, знакомый по многочисленным опасным авантюрам, но все они меркли в сравнении со вчерашним кошмаром.

Кто-то убил Гейба. Зачем? Чем мог добрый, юморной, любящий Гейб так кого-то разозлить? Или его с кем-то спутали? Хотя как? Дошли до убийства, так и не обнаружив ошибки? Сомнительно. Впрочем, все версии безумны.

Комната понемногу перестала вращаться, и я решила гнать вопросы прочь. Все равно не нашла ответов – полночи и все утро перебирала варианты и у себя в голове, и вместе с полицией. Еще я вдруг поняла, что страшно проголодалась, чуть ли не до обморока. Больше суток ничего не ела и не пила, кроме кофе. Снизу доносился аппетитный аромат – вроде бы сосисок. Я даже опешила: как можно есть, пока Гейб лежит в морге, мертвый, покинувший меня навсегда? Да разве важна такая будничная чушь?

Оказалось, важна, и есть правда хотелось. От запаха сосисок рот наполнился слюной, а голова закружилась от голода. Наверное, Гейб меня понял бы. «Не забудь поесть, – советовал он перед заданием. – На пустой желудок думается хуже». А подумать предстояло о многом.

Хел оставила на кровати полотенца и сменную одежду – похоже, свою. Я все это взяла с собой в душ и положила на унитаз, прежде чем зайти в кабинку.

Вода шла горячая, мощным напором, не чета слабому давлению дома. Я подняла лицо к потоку и закрыла глаза, слушая громкое шипение, и на миг мне захотелось остаться здесь, вдали от мира, с водой в ушах, ничего не видя, ничего не чувствуя, кроме острых как иглы струй на лице.

Но я не могла. Поэтому вымыла волосы, вытерлась и оделась, готовясь ко встрече с миром, где нет Гейба.

– Джеки…

Роланд заметил, как я вошла на кухню: мокрые волосы зачесаны за уши, в животе урчит. Выдавила кривую улыбку, и Роланд распахнул объятия. У меня сжалось горло. Даже шагая к нему, я качала головой. Нет, нет, нет. Пожалуйста, Роланд, не жалей меня.

А он жалел, и от его объятий мне стало еще тягостнее. Он не был Гейбом: дюймов на шесть ниже, на стоун-другой легче, не отрастил бороды, не исходило от него родное тепло и уютный запах. И все же он был мужчиной, проявил доброту, пытался меня утешить, а я так невыносимо, мучительно этого хотела – только не от него.

Роланд отпустил, когда я отстранилась, но на его лице читалась грусть.

– Пожалуйста, не надо излишней доброты, Рол. И так… еле держусь, – с трудом подобрала я слова. – Нельзя расклеиваться. Иначе не остановлюсь…

– Понял. – В глазах Роланда горело болезненное сострадание, однако он расправил плечи, скривил губы в улыбке. – Начинаем операцию «Английская сдержанность»!

Хел стояла у плиты спиной ко мне, но, конечно, видела наш маленький обмен приветствиями и знала: мне нужно не сочувствие, а без слез дотерпеть до ночи, – а значит, надо вести себя более-менее как обычно.

– Сколько тебе сосисок? – коротко бросила она через плечо, за что я была ей очень благодарна. – Веганских.

– А сколько их всего?

– Двенадцать. Девочки спят, поэтому все нам.

– Тогда делим все на троих, мне четыре. – Горло сдавило от стараний нормально говорить, зато голос на удивление не сорвался. – Спасибо, Хел. Умираю от голода.

– Пюре? Соус?

– Всего и побольше.

Хел разложила сосиски и пюре с луковым соусом по тарелкам, а Роланд убрал со стола, и место детских кружек-непроливаек заняли бокалы и приборы. Вскоре мы приступили к ужину, и я жадно пила вино. Стало так хорошо, даже страшно. Я сидела с закрытыми глазами, пока по телу разливалось отупляющее тепло, и думала… ведь можно остаться здесь: в уютном мире винных паров, где утрата Гейба не так остра. До того я не понимала алкоголизма и наркомании, даже в худшую пору жизни, например, в семнадцать, когда грузовик расплющил машину родителей, или несколькими годами позже, после тяжелого расставания с Джеффом. Даже в полном отчаянии я не стремилась к бесчувствию. А теперь схватилась бы за любую возможность избавиться от боли. Если бы могла уползти в гостевую Хел и никогда не выходить, так и сделала бы. Ведь в жизни ничего не осталось, кроме жгучей боли.

– Джеки? – услышала я словно издалека. – Джеки, все нормально?

Я неохотно открыла глаза и увидела встревоженное лицо Роланда.

– Да, извини. Нормально.

В доказательство я отрезала кусок сосиски и прилежно прожевала. И она оказалась… вкусной. Да, Гейб умер, и без него рухнул весь мой мир, а сосиска все равно была вкусная. Я жевала, глотала, проталкивала еду через болезненный комок непролитых слез, будто бы навечно застрявший в горле.

– Еще? – спросил Роланд, уже подливая.

– Нет, спасибо, Рол, – неохотно отказалась я. – Не хочу… Возможно, завтра придется опять говорить с полицией.

– Правильно. – Хел сжала мою руку. – Еще похмелья тебе не хватало. Во сколько едешь?

– Не знаю. Ничего определенного не сказали, они… – Я искала нужное описание тому неловкому разговору. – Не совсем поняли последовательность событий. Несколько раз уточняли. Объяснили, что свяжутся со мной, если возникнут еще вопросы.

– Последовательность событий? – Хел нахмурилась и положила нож. – Каких событий?

– Не знаю. Начали с дороги домой: спросили, почему так долго ехала из «Арден-альянс», и почему телефон был отключен. Но в основном цеплялись к тому, что я не сразу позвонила, когда нашла Гейба. Видимо, решили, что это подозрительно.

– А во сколько ты позвонила? – Роланд с Хел обменялись взглядами.

– Трудно сказать, – призналась я. – Где-то через полчаса или даже больше. Знаю-знаю, очень сглупила, просто я… впала в ступор, наверное. Поверьте, он к тому времени точно умер. Кровь была холодная, липкая. Его все равно не спасли бы.

В памяти всплыл запах мясной лавки, кровавое месиво из сухожилий и плоти – я стиснула челюсти и вцепилась в приборы, чтобы унять дрожь.

– Тебе предложили адвоката? – вырвал меня из воспоминаний Роланд.

– Нет, – удивилась я. – То есть да, но я отказалась. А что?