– Не вы одни, мой друг, не вы одни, – ответил ему генерал, садясь в карету. – И как сатисфакция за сегодняшний завтрак… Завтра возьму вас с собой на ужин.

– И что это за ужин? – Заинтересовался оруженосец, закрывая за сеньором дверцу кареты.

– Меня пригасил молодой принц, чтобы я рассказал ему и его дружкам, как было дело в замке Тельвисов.

– Ну, уж рассказывать-то вы мастер! – Заметил фон Готт с несвойственной ему иронией.

– Будете зубоскалить – не возьму, – обещает ему генерал, – а ужин намечается богатый. И с музыкой.

– С музыкой? – Значит и с танцами. – Тогда больше не буду зубоскалить. Может и девы какие будут из благородных семей?

– Может и будут, – соглашается барон. – А вы что же фон Готт,

собираетесь, никак, жениться?

– А у меня всего два пути, – замечает оруженосец. – Либо я женюсь на девице с приданым, – и он добавляет мечтательна, – хорошо бы если то была землица с мужичками, – и тут он возвращается из мечтаний в реальный мир и продолжает уже сумрачно, – либо мне проломят голову в очередной вашей затее. – И пока Волков смотрит на него с укором, он заканчивает свою мысль. – Уж лучше жениться.

– То вовсе не факт, – не соглашается генерал и просит трогать. И они с оруженосцем едут в трактир «Жирный фазан» пообедать, а заодно посмотреть, как там.

***

А дома шум, сыновья, уехав от учителя, празднуют свободу, дерутся во дворе. Молодой барон Карл Георг хотел выйти со двора, стал толкать на запертые после отъезда кареты отца ворота, но средний Генрих Альберт, кажется, более умный, позвал няньку, та барона успела за руку схватить и на улицу не выпустила, за что он потом со средним рассчитался кулаками. И самый младший сын Оттон Фердинанд кричал в голос. Это и удивило генерала, из трёх сыновей то был самый тихий. На удивление спокойный мальчик. А тут вдруг ор на весь дом.

– Что с ребёнком? – Сразу насторожился отец едва заходя в дом.

– Да ничего страшного, господин барон, всё как должно, всё как должно, – успокаивала мать Амалия, она как раз выносит из комнаты кучу пелёнок в стирку.

– Не страшно? – Не верит ей генерал. Он проходит в детскую. – Отчего же ребёнок кричит?

– Живот у него крутит, – сообщает ему жена. – Не волнуйтесь, мой господин, ребёнок не хвор. – И она успокаивает то ли мужа, то ли сына. – Ничего, ничего… Сейчас всё уляжется…

– Но живот же крутит. От чего сие?

– Растёт. Кушать стал много, – поясняет ему супруга, укачивая плачущего сына, – у кормилицы молока не хватает, вот добавили в докорм молока коровьего, а чрево-то не привыкло… Вот привыкает, как обвыкнет, так и перестанет плакать.

– А я говорил вам. – Кричит из коридора монахиня. – На козьем, на козьем надобно докорм начинать.

Теперь, когда всё прояснилось, и он понял, что опасности для чада нет, он сразу теряет интерес ко всему происходящему и уходит из детской, напомнив супруге:

– Вы не забывайте, нам сегодня к принцу на ужин.

И идёт наверх, в спальню: раздеться желает, отдохнуть немного после обеда. Но жена, сбагрив младенца то ли монахине, то ли кормилице, уже стучит каблуками за ним по лестнице:

– Господин мой, господин мой!

– Ну, что вам, сердце моё?! – Лениво интересуется генерал,

останавливаясь возле кресла и Гюнтер начинает ему помогать разоблачаться от одежды.

– Я не пойму, отчего вы раздеваетесь? – С укором спрашивает супруга.

– Как от чего? – Удивляется барон. – Утомил меня государственный совет. Долго шёл. Вот и хочу полежать немого. Думаю, что и ужин продлится до ночи.

– А что же мы за новым платьем не поедем, что ли? – Почти с возмущением кричит ему супруга.

– Сердце моё, платье вам уже куплено! – Отвечает супруге генерал. – И денег, пока что, на новые наряды у меня нет.

– И как же мне быть? – Баронесса, кажется, убита горем.

– Но мы же ещё утром всё обсудили! – Напоминает ей муж. Он садится в кресло, и слуга помогает ему разуться. – Я же сказал вам, что лишних денег у меня нет. У меня много долгов, замок стоит недостроен, ваш высокий родственник опять пытался мне устроить новую затею, даже не подумав вознаградить меня за прежнюю, из которой я живой едва ушёл.

– Господи, да за что же?! – Восклицает женщина. И Волкова удивляет, что вопрошает она Бога вполне искренне. Нет, сия жена не потеряла мужа, и дети её целы, но в голосе баронессы звучит истинная печаль. Печаль женщины… – Что же мне на званый ужин идти в старом платье?

– Помилуйте, душа моя, – удивляется барон. – Вашему новому платью и трёх дней нет. Вы были в нём лишь в церкви, да у герцогини на ужине!

– Вот именно, – чуть не плача кричит ему супруга. – Я уже была в нём у герцогини, и что, опять в нём идти?

– Я в одном и том колете по дворцу годами хожу, и что же? – Парирует ей супруг, да ещё посмеивается над несчастной.

Глава 6

У дверей в столовую было не так уж и много народа. Странное дело. Всё-таки званый ужин герцога. Волков полагал, что здесь соберётся ну хоть сотня ближних к курфюрсту людей. Но нет. Приглашённых набралось едва ли три десятка. И то всё лица, скорее, из круга родственников, чем сановников. А из городских нобилей так и вовсе никого не было. Никого не пригласили и из городских чинов. Даже бургомистр отсутствовал. Но был среди приглашённых господин Шеленброк. И взглянув на него всякий бы заметил, что он как-то особо награждён или получил важнейший в государстве пост. Все подходили и поздравляли его. А он улыбался и кланялся. Улыбкой, скорее, вежливой, чем радушной. И с кем же он был, этот новоиспечённый канцлер? И тут вдруг генерал и вспомнил, при каких обстоятельствах он слыхал его имя. Рядом с этим не очень ярким человеком, стояла по-настоящему яркая женщин, фрейлина Её Высочества, Аделаида фон Шеленброк. Да, несомненно, на фоне своего «серого» мужа, со спокойным, если не сказать постным лицом, она выглядела яркой и привлекательной. И тогда он подвёл к чете Шеленброк баронессу, чтобы в свою очередь поздравить канцлера. Аделаида и Элеонора Августа недавно уже виделись на ужине у герцогини, так что представляться им нужды не было, и две пары галантно раскланялись. Фон Шеленброки были радушны, и тогда Волков поздравил нового канцлера с назначением, и тот вежливо принял поздравление. А вот фрейлина герцогини отвечала на их слова с большим удовольствием:

– Спасибо, барон, спасибо баронесса.

Аделаида фон Шеленброк просто сияла. А когда чета фон Рабенбургов отошла от нового канцлера, чтобы и другие приглашённые на ужин могли его тоже поздравить, то баронесса заметила негромко:

– О, Матерь божья, пресвятая Дева. Она так счастлива, как будто это её произвели в канцлеры, а вовсе не мужа.

И Волков посмеивался вместе с женой над очаровательной Аделаидой. А потом двери распахнулись, и по зале прошёлся сдержанный шум, все присутствующие расслаблено болтавшие или прогуливающиеся вдоль залы, остановились и замолчали, только и слышался шёпот: курфюрст, курфюрст… И тут же из распахнутых дверей в зал вошла правящая чета: герцог вел свою супругу, а уже за ними следовал и их старший сын. Герцог с герцогиней шли по зале раздавая налево и направо снисходительные кивки, как ответы на поклоны собравшихся. И только увидав барона и баронессу, курфюрст с супругой, остановились и милостиво улыбались, выражая расположение. И тогда Волков повёл к ним свою жену и стал кланяться, а Элеонора Августа присела в книксене и тоже склонила голову:

– Ваше Высочество, Ваше Высочество герцогиня.

– Дорогая родственница. – Произнёс принц, оглядывая баронессу, – Вот как должна выглядеть благодетельная мать семейства и богобоязненная жена. Вы еще раз подтвердили свой прекрасный вкус, баронесса. Второй раз вам о том говорю, так как и прошлое ваше платье помню. Да, оба платья хороши. – Тут герцог даже посокрушался немного. – Вот бы и наши дамы при дворе были столь же строги и утончённы в своих туалетах.

– Благодарю вас, Ваше Высочество. – Отвечала Элеонора Августа, едва подняв глаза на герцога. Кажется, не держись она за руку мужа, может и взлетела бы к потолку от счастия.

– Я ей уже говорила о том же. – Добавила герцогиня. – Платье это надо при дворе взять за моду. Я потом спрошу у вас, дорогая моя, кто вам его пошил.

Элеонора Августа аж покраснела от удовольствия:

– Конечно, Ваше Высочество, тем более что он ваш портной,

вильбургский.

А ещё раз баронесса покраснела, и опять же, от удовольствия, когда узнала, что её место за столом… Будет вторым от левой руки курфюрста. А первое место занимал… То есть сидел рядом с самим курфюрстом, её Богом данный супруг. По сути, баронесса принадлежала к самому высшему кругу земли Ребенрее, и среди самых близких герцогу людей Элеонора Августа фон Мален, госпожа Эшбахта, баронесса фон Рабенбург, занимала одно из почётнейших мест. Да ещё перед этим, принц ставил её в пример и расхваливал. Женщина и без вина раскраснелась. И поглядывала по сторонам ища взгляды присутствующих.

А тут лакеи стали разносить аперитивы. И она пригубила немного, а затем негромко заметила, чуть наклоня голову к своему супругу:

– Хорошо, что я выбрала это платье.

– Кто ж осмелится спорить, – отвечал ей генерал, тоже испив немного портвейна, – у вас прекрасный вкус, госпожа моя, впредь полагайтесь на него.

И женщина была полностью с этим согласна. А тут ещё герцог встал и взяв стакан с вином в руку произнёс:

– Господа, на этот ужин близких людей, я позвал вас для того, чтобы отдать должное нашему герою, совершившему подвиг, подобный подвигам героев поэм и романов. Нашему славному барону фон Рабенбургу, который смог вырвать из лап нечестивых людей принцессу, и несмотря на все препоны вернувший женщину в её собственный дом.

Волков взял свой бокал и тоже встал, и другие мужи стали подниматься со своих мест, но кажется опередил всех молодой герцог Георг Альберт, он едва не выпрыгнул из кресла, и высоко подняв свой стакан, воскликнул:

– Слава первому рыцарю земли Ребенрее!

Может это было несколько неожиданно и пафоса в этом было больше, чем нужно, от того Волков даже почувствовал себя несколько неловко, но кто ж осмелится не согласиться с будущим курфюрстом, тем более что курфюрст нынешний, посмотрел на сына и добродушно усмехнулся выходке его: пусть подурачится. И все присутствующие стали выпивать своё вино, а некоторые ещё и перед этим не стеснялись славить барона.

Он же, стоя рядом с герцогом, всем салютовал своим стаканом и всем кланялся, а баронесса аж рот отрыла от счастья, стала при том пунцовой и не стеснялась вытирать глаза.

А потом все сели и лакеи понесли вдоль столов блюда с хорошо протушенной, коричневой уткой, в почти чёрной винной подливе, с нею несли свежие отличные яблоки, томленые с мёдом фиги в чашах, которые можно есть лишь ложкой, и переспелые сладкие сливы, которые перед подачей обдали кипятком, а ко всему этому подавали тонкие, совсем лёгкие белы вина, или светлое пиво. На больших досках разносили булки белого горячего хлеба, от которого пальцы становились жирными. Слуги ставили на столы тарелки с мягким несолёным сыром. Потом подавали перечные соусы, черный и красный, вдруг кому утка покажется безвкусной. Хотя повара у герцога слыли превосходными, и вряд ли такое было возможно.

Нет, конечно, к поварам невозможно было придраться. Ужин был по-настоящему хорош. Отлично приготовленная птица, прекрасно подходила к сладким фруктам, сдобному хлебу и хорошим винам. И хоть генерал ещё не был сильно голоден после обильного ужина в «Жирном фазане», тем не менее пропитавшаяся вином утка с солёной и перчёной корочкой вместе с фигами и сыром его поразила в самое сердце.

А после, чуть насытившиеся господа, стали ждать подачи жареных кровяных колбас. Чёрных и ещё шипящих в жиру, присыпанных сверху свежим луком. А тут герцог и говорит генералу:

– Барон, вы же, кажется, любитель кофе?

– Да, сеньор. Пристрастился давно, на юге!