– Тут как раз Подкняжья за углом начинается, – сообщил он. – Неужто заинтересовались?

Мы свернули на перекрёстке, однако ж далеко уйти не вышло. Мимо неспешно тряслась пролётка, но вдруг резко затормозила, когда чей-то голосина гаркнул:

– Да вот же ж она, Епифан Ермолаич!

Пристав Тамарцев собственной неприятной персоной.

– Мадам некромантка!

Я обернулась. Ну да, он самый. Типичный недалёкий служака, однако ж из тех, что способны вцепиться в горло и держать до конца.

– Тихо, чего орёшь, – рявкнул на сопровождающего пристав. – Мадам, извольте в пролётку, мне приказано доставить вас в отделение.

В пролётке, кроме него, сидели ещё два полицейских. Одного из них я знала. Бурмистр Юрков, под два метра ростом, тощий, но силой не обиженный: в два счёта снял с балки подвешенное тело купца Гордеева. Хотя Юрков узнал меня первым, он и кричал «вот же ж она».

– Ну вот, – обрадовался Протасевич, – я же говорил, что господин полицмейстер вас консультировать пригласит.

Для консультаций в таком тоне не приглашают, скорей уж на допрос.

– Показания отправлены с посыльным ещё утром, – вежливо сообщила я Тамарцеву.

– Как же-с, видал, – тот скривился как от зубной боли, – толково пишете, рука-то явно привычна.

– Последние пять лет я работала полицейским некромантом в префектуре Гренобля, впрочем, вы и сами это знаете.

Тамарцев скривился ещё сильней, так что я поняла: ответ на свой запрос он уже получил.

– Мадам Бланшар, садитесь в пролётку, время у меня не резиновое, – буркнул пристав. – Истомин, слазь, ногами дойдёшь.

– Да как же, господин пристав, – заканючил второй сопровождающий, которого я, возможно, и видела, но не запомнила, так как был тот совершенно неприметен. – Вы же обещали до Кудияровой горы подкинуть!

– Не срослось, братец, – пожал плечами тот, – сам видишь, мы мадам некромантку раньше поймали.

Пришлось бедняге выходить, но я-то не собиралась быть «пойманной».

– Объясните причину моего задержания.

– Да что вы, сударыня, – заюлил Тамарцев, – это его благородие господин Дрожкин с вами побеседовать желает. И… – он замялся, – велено мне извинения свои принести, а я-то что, я – человек маленький, велено – приношу.

– Неожиданно, – протянул Протасевич, – это за что же полиция извиняется?

– Понятия не имею, – улыбнулась я. – У меня никаких претензий к господину Тамарцеву нет.

Когда пролётка тронулась, я повернулась к глубоко возмущённому моим равнодушием приставу и велела:

– Рассказывайте.

– Пусть начальник сыскного рассказывает, – буркнул тот. – Ему ещё от полицмейстера прилетит, что разглашает информацию кому ни попадя.

– Епифан Ермолаич, – ласково сказала я, – может, мне передумать?

– Не надо передумывать, – тут же вмешался Юрков, – у нас ить беда, господин Курсин запить изволили…

– Цыц, – перебил его Тамарцев. – Развелись болтуны.

– Да ведь госпожа некромантка дело полицейское знает, раз уж в том… в этом… как его… Гренобеле работала, – не сдавался Юрков.

– Ладно, – Тамарцев скривился так, что я побоялась, не перекосит ли его окончательно. – Труп у нас срочного некромантского осмотра требует.

– А давайте сразу к нему? – предложила я. – А то время-то и в самом деле не резиновое.

Юрков радостно развернулся к вознице и велел поворачивать назад, к Кудияровой горе.

– Покойный был связан с университетом? – спросила я, потому что Тамарцев продолжал молчать.

Кроме Всеволжского университета, на Кудияровой горе других объектов я просто не знала.

– Покойный вообще был иногородним, – с недовольным видом ответил пристав.

– Морг там у нас, – бесхитростно поведал Юрков. – Утром ещё туда немца отвезли, а то жарко, будто летом.

– Выходит, он умер… где?

– Ай, вы ж не отстанете, – отвернувшись, сказал Тамарцев. – В гостинице немец помер, в своём номере, мы вообще-то понадеялись, что своей смертью.

И замолчал.

– Бурмистр, ну вы хоть расскажите, что там такого в номере обнаружилось, – попросила я.

– А всё в порядке было, – тут же зачастил полицейский, – вещи в шкафу, документы в портфеле, ценности на местах. И лежал покойничек в постеле, спал как будто.

– Но что-то же заставило вас срочно искать некроманта?

– А то не вашего ума дело, – буркнул Тамарцев.

– А вы могли бы быть и полюбезней, Епифан Ермолаевич, – ещё ласковей улыбнулась я.

– С вас потом ещё подписку возьмут о неразглашении, – добавил тот, чуть убавив в голосе явную неприязнь.

– Ну так тем более рассказывайте!

Но пристав упёрся, а Юрков и сам, похоже, в детали посвящён не был. Ладно, сейчас гляну на покойного, может, там действительно всё в порядке. А вот если нет, тогда придётся побеседовать с господами из полиции по-другому.

Остаток пути прошёл в молчании, а когда пролётка остановилась у ворот университета, Тамарцев лишь указал мне направление: в местном морге бывать ещё не доводилось.

На удивление, здесь не было охраны. Да и вообще никого из живых. Тамарцев сразу отправил Юркова искать лекаря, а я прошлась по мертвецкой. Оснащена по последнему слову, можно сказать. И отдельные холодильные камеры, и яркий свет, и новенькие инструменты, а уж артефакт стазиса вообще выше всяких похвал.

– Это он? – я ткнула пальцем в нечто, лежащее на столе под белой простынкой.

– Сами не видите? – вопросом же ответил пристав. – Может, всё ж признаетесь, что не некромантка, а?

Вместо этого я надела рабочие перчатки из тончайшей замши и подняла белую ткань. Души рядом нет, посмотрю хоть на тело, тем более что вскрытия ещё не делали.

– Подайте пинцет, – велела я, не оборачиваясь.

Мужчина, возраст примерно сорок пять лет, кожа на лице бледная, склеры слегка желтушны, а тут у нас что? А тут у нас точечные кровоизлияния… Тамарцев сунул мне в руку пинцет. Я попыталась открыть покойному рот, но трупное окоченение уже не позволило осмотреть глотку. Зато такие же точечные кровоизлияния, как на склерах, обнаружились и на внутренней поверхности нижней губы.

– Ну-с, и что вы скажете, коллега? – произнёс за спиной незнакомый басовитый голос.

– Нижайше прошу нас простить, профессор, – начал извинения Тамарцев, – но мадам…

– Полагаю, причиной смерти стала острая асфиксия, – тщательно подбирая слова, ответила я. – А вот что послужило её причиной, без вскрытия установить сложно.

– Мне удалось осмотреть тело ещё до развития полного окоченения, – объявил тот же голос, – и обнаружить в полости рта вот что.

Я обернулась.

– Здравствуйте, я – профессор Морев, – представился обладатель шикарной бороды и низкого баса и протянул склянку из-под каких-то капель.

Там лежало крошечное белое пёрышко.

– Катрин Бланшар, – кивнула я, принимая склянку. – И вам доброго дня, господин Морев.

Профессор был широк в плечах, одет в дорогой пиджак, а из жилетного кармана торчала цепочка артефактных часов известной швейцарской фирмы. Морев, Морев… как будто я слышала эту фамилию, и не так чтобы давно.

– Что там ещё такое? – вмешался Тамарцев, забыв об извинениях.

– Полагаю, это перо из подушки, которой был задушен покойный, – ответила я. – Осталось лишь сличить его с образцом из номера господина…

– Штельха, – автоматически продолжил пристав. – Но с чего вы это всё взяли?

– Я сделаю подробное заключение, но уже после вскрытия, – объявил профессор Морев. – В нём будет описано, по какой причине покойный не сопротивлялся удушению. Скорее всего, крепко спал, хотя кровь на предмет токсинов мы тоже проверим.

– Так, – тяжёлым камнем обрушил своё междометие Тамарцев, – я могу передать начальнику сыскного отделения, что покойный был задушен?

– Безусловно, – вежливо улыбнулся профессор.

Улыбка была ему к лицу. Наверное, студентки на лекциях в обмороки падают.

– А вы, коллега, к нам откуда? Сотрудничаете с полицией или… – заинтересованно протянул профессор.

– Я некромант, а эти господа из полиции пригласили на консультацию, – пояснила я.

– Так вы родственница профессора Синицкого, – обрадовался Морев, – то-то же мне ваше имя знакомым показалось.

Точно, теперь и я вспомнила, что дядюшка рассказывал про отделение судебной экспертизы на лечебном факультете. И про его главу тоже.

– Я безмерно рад, что…

– Я тоже рад-радёшенек, что у вас беседа ладится, только мы тут с мадам некроманткой по делу, – напомнил о себе Тамарцев.

– Мы можем ехать, господин пристав, я уже закончила.

– И вот этого всего, что у нас Лукич любит – свечей чёрных, призывов на мёртвом языке, заклятий всяких пакостных, – можно не ждать? – ехидненько поинтересовался пристав по дороге к выходу.

Я вежливо попрощалась с Моревым, он выразил надежду, что наша встреча не станет последней, и лишь потом ответила Тамарцеву:

– Не стоит проводить тёмные ритуалы в месте, где мёртвых больше, чем живых. Тем более что души покойного господина Штельха рядом с телом нет.

– Это как же ж? – рядом топал сапожищами запредельного размера Юрков. – Упокоилась душа?

– Сомневаюсь, – я аккуратно стянула перчатки, – скорее душа осталась на месте преступления.

– А призвать? – с прежним ехидством уточнил пристав, подзывая извозчика.

Университет остался за воротами, впереди был длинный спуск в город, хотя рядом тоже стояли дома, сияли вывесками лавки и множество едален разного калибра – от самых дешёвых харчевен до вполне дорогих рестораций. Но я по привычке, перенятой от тётушки, всё равно считала, что Кудиярова гора – это не город.

– Призыв требует от некроманта значительного выброса силы, потому используется, только если цель оправдывает средства. В нашем случае гораздо проще посетить место, где произошло убийство, – размеренно, как на лекции, пояснила я, влезая в пролётку.

Юрков проявил воспитанность и помог. А Тамарцев велел извозчику ехать к гостинице «Астория».

– Заодно поищем подушку, которой немца покойного душили, – буркнул он под нос.

Под горку лошадка бежала резво, и к гостинице мы прибыли не в пример быстрее. Здание «Астории» претендовало на несколько помпезный стиль: розовая штукатурка, лепнина, полуколонны у входа, упирающиеся в портик с поддерживающими его кариатидами, у дверей швейцар в ливрее. Похоже, господин Штельх не бедствовал.

Портье при виде полицейских подскочил, начал лепетать, что хозяин велел звать дорогих гостей сразу в кабинет, но доблестная всеволжская полиция просто отодвинула его в сторону и промаршировала на второй этаж по парадной лестнице. Лестницу покрывала красная ковровая дорожка, в углах стояли кадки с раскидистыми фикусами, а на стенах висели светильники с расписными плафонами. У купидонов на них были исключительно пухлые щёки и губы.

По опыту зная, что в гостиницах страх как не любят полицию и трепетно берегут сор в помещениях, я немного задержалась.

– А что, любезный, номер, где постоялец отошёл, уже убрали?

– Убрали-с, не извольте беспокоиться, – услужливо склонившись ко мне через свою стойку, ответил портье.

– А вещи постояльца? – продолжила я, уверенная, что скоро вернётся пристав и непременно вмешается в разговор.

– Так вещи-с у Антона Порфирьевича в кабинете-с, – склонившись ещё ближе, прошептал портье, – я же сразу сказал вашим спутникам, что ждёт хозяин у себя-с.

По лестнице загрохотали сапожищи Юркова.

– А где кабинет Антона Порфирьевича? – успела спросить я.

Портье тоже успел – махнуть рукой в сторону мелодично звеневшего фонтанчика, а к сапогам Юркова присоединились сапоги Тамарцева.

– Где всё?! – в бешенстве проорал последний.

– Если всё – это вещи покойного, то в кабинете хозяина гостиницы, – я деловито подхватила багрового от гнева пристава под руку, – он нас ждёт, а вы, Епифан Ермолаич, поберегли бы себя, не ровён час, удар хватит.