Антон Порфирьевич Голубкин гостиницу свою, детище бесценное, любил, а полицию не жаловал. Потому в ожидании неприятностей сидел с утра в кабинете и мысленно беседовал с заезжим комиссионером, что собирался купить чудинов дом.

– Говорил я вам, любезнейший, не связывайтесь, непременно боком выйдет, – в который раз повторял Антон Порфирьевич, – а вышло-то и вовсе…

– Да отчего же боком? – снова переспрашивал покойный господин Штельх, один из совладельцев московской конторы «Агентства и комиссионерства первого разряда».

Занималась контора сделками с недвижимым имуществом всевозможного характера, как гласила бумажечка с картинкой красивого особнячка и адресом конторы, кою вручил Антону Порфирьевичу тогда ещё вполне живой постоялец.

– Да оттого, – мысленно же отвечал гостю хозяин, – что ещё никому с чудиновым домом у нас не свезло.

Человек он был образованный, в проклятия особо не верил, но так и тянуло сказать, что исчезнувший вместе со всей чудью купец Бабарыков наверняка оставил после себя какое-то заковыристое чудовство, что охраняет дом от всех и всяческих посягательств.

Когда случился уход чудинов под землю, звался хозяин «Астории» не Антоном Порфирьевичем, а Антошкой Голубцом и носил гимназическую форму. Купца Бабарыкова он видывал не часто, но личность то была колоритная, а стало быть, запоминающаяся. Невысокий, зато широкий в плечах настолько, что в иные двери приходилось Максюте Силычу боком входить. По праздникам носил он красную шапку, а в остальном богатством не кичился, одевался и вовсе просто, не в пример прочим купцам, что чуть не в соболя рядились.

О богатстве кричали дом, что строил заграничный архитектор по специальному проекту, склады в порту, полные всякого товара, ярмарки, в которых Бабарыков не то чтобы участвовал, скорей организовывал, регулярные визиты губернатора и выезды в столицу, а также барышни, которых вокруг Максюты Силыча кружилось непомерное, по мнению всех старшеклассников мужской гимназии города Всеволжска, количество. А ведь было ему годков тогда поболе, чем Антону Порфирьевичу теперь.

Конечно, за те двадцать с лишком лет, что прошли после ухода, не один и не два охотничка пытались пробраться в дом купца-чудина. Знал о том Антон Порфирьевич не понаслышке, потому как с приятелем своим Митькой Бейбарсовым тоже пытался. Бейбарсов одарённый, пусть и не слишком щедро, но искру всё же разжигал, потому ему Антошка верил.

– Мы, брат, первыми не полезем, – хитро щурил Митька тёмные глаза, – пусть первые словят все чудинские проклятья и обезвредят главные ловушки. Мы потом пойдём, когда всё поутихнет.

Но никаких проклятий охотнички не ловили, так, мелкие неприятности: порванные на ровном месте портки, клякса на годовой работе по геометрии, изгрызенный соседским щенком ботинок. Правда, ловушек чудин оставил столько, что ни одному искателю его сокровищ (с даром или без) не удалось пройти дальше забора. И потому все стали считать, что в чудиновом доме запрятан настоящий клад. Ничуть не хуже заговорённых кладов разбойника Кудияра, что лежат в утёсах по берегам Волги и ждут своего атамана Удачу.

Антошка же разуверился в кладах совсем. И в Митьке заодно, зато стал всё внимание делу отцовскому уделять. И вот теперь имел лучшую гостиницу в центре Всеволжска и… неприятность в лице злого полицейского пристава, который ворвался в дверь с грозным криком, чуть не маша своей шашкой.

Следом вплыла дама в чёрном, по-мужски протянула руку, представляясь Катрин Бланшар, и, не обращая внимания на пристава, потребовала открыть сейф.

За ними ввалился второй полицейский, ростом с каланчу, и навис над хозяйским столом, всем видом подтверждая, что желание дамы – закон.

– Позвольте, – начал было Антон Порфирьевич, но злой пристав не позволил.

– Слыхал, что сказано? – рявкнул он так, что стёкла в шкафу жалобно зазвенели. – Отворяй свой секретный ящик, а не то…

Что именно не то, Голубкин выяснять не стал, а быстро открыл дверцу потайного шкафа, куда для пущей безопасности прибрал ценности покойного постояльца: и портфель со всем содержимым, и часы с запонками.

– Это? – будто в пространство спросила дама, кивнула и взяла в руки часы.

Мужчины покосились на неё, но та и не думала смущаться.

– Господа, буду премного вам обязана, если не станете мешать работе. Я должна душу отпустить, подождите за дверью.

И пришлось Антону Порфирьевичу ждать за дверью собственного кабинета в компании двух полицейских, которые почему-то всё норовили подглядеть, что же внутри происходит. Особенно интересовался пристав.

– Да что ж там творится-то, Епифан Ермолаич? – спрашивал его полицейский-каланча, который согнуться к замочной скважине никак не мог.

– Да не мешай, – шипел пристав, – самому ничего не видно!

ГЛАВА 3

– Так вы, получается, и тело успели осмотреть, и душу отпустить? – переспросил меня, выслушав отчёт пристава Тамарцева, господин Дрожкин. – И что скажете?

– Господин Штельх был задушен подушкой во время сна, потому убийцу не видел, – глядя начальнику сыска прямо в глаза, ответила я. – Увы, придётся вам выяснять его личность самостоятельно.

– Часы пущай вернёт, – потребовал насупившийся Тамарцев. – Сразу схватила, ещё в кабинете Голубкина, а мне отчёт по вещественным доказательствам писать.

– Часы подарил покойному отец, он был к ним весьма привязан, – пояснила я, вынимая из сумочки золотые часы с гравировкой. – У людей, знаете ли, бывают очень разные причуды.

– А ещё что-нибудь душа вам поведала? – не обращая внимания на пристава, который запихивал часы в собственный карман, спросил Фома Самсонович, а потом спохватился: – Прошу, мадам Бланшар, присаживайтесь.

И даже самолично подвинул мне стул.

– Внезапно убиенные, господин Дрожкин, как правило, находятся в сильном шоке и не всегда осознают, что оказались по другую сторону. Потому задача некроманта – убедить их оставить мир живых. Конечно, если неоконченные дела для них важны до крайности, то приходится выслушивать. Но господин Штельх ни о чём существенном не беспокоился.

– А о несущественном? – продолжил допытываться начальник сыска. – Или, может быть, вы сами о чём-то догадались?

Надо было войти в положение следствия. Ведь у них ни мотивов, ни подозреваемых, ни свидетелей.

– Штельх приехал во Всеволжск с целью какой-то крупной сделки, его контора занимается недвижимостью, – сказала я. – И стоит поговорить с хозяином гостиницы, он явно знает, о какой сделке речь.

– Мы тоже знаем, – отмахнулся Тамарцев. – Вы прямо скажите, проклятие на покойном было или нет?

Ах вот в чём дело. Вот почему так срочно им потребовался некромант.

– Нет, проклятья не было.

И тут с обоими полицейскими произошла разительная метаморфоза: Дрожкин обрадовался, прямо расцвёл, зато Тамарцева от разочарования снова перекосило.

– Вот не может того быть, Фома Самсонович, часто Данилиха мимо особняка шастает, сам видел, – обиженным тоном выдал он.

– Простите? – я с удивлением перевела взгляд с одного на другого. – Что за Данилиха?

– Ведьма, – убеждённо объявил Тамарцев. – Вслед посмотрит – порчу наведёт, в лицо – проклятье наложит.

– Епифан Ермолаич, – завёл глаза к потолку господин Дрожкин. – Вам ещё отчёты писать, идите уже, что ли.

– За отчёты вы не беспокойтесь, Фома Самсонович, – твёрдо возразил пристав, – а Данилиху давно пора к ответу призвать.

– Убийцу ищите, чтоб к ответу призвать, – покачал головой его начальник. – Да поскорей, не то с нас обоих полицмейстер три шкуры спустит.

– Слушаюсь, – буркнул Тамарцев и, всем видом выражая несогласие, вышел за дверь.

– Екатерина Аркадьевна, – задушевно произнёс начальник сыска, – вы на пристава нашего зла не держите. Он человек весьма… своеобразный, но к делу подходит ответственно. А что вас задирает, так исключительно из-за боязни.

– Некромантов опасается или женщин? – уточнила я на всякий случай, хотя и так было ясно – и тех, и других.

– Тёща у Епифана Ермолаича… – Дрожкин замялся, явно подбирая неоскорбительный эпитет, – такая, знаете, грозная особа, что любого на одну ладонь положит, а другою прихлопнет. Натерпелся по молодости наш пристав, вот теперь к дамам вашего склада относится с большим предубеждением.

– Полагаете, я тоже могу любого на одну ладонь положить, а другой прихлопнуть? – я не удержалась от смешка.

– Не-ет, – протянул долгое «э» Фома Самсонович. – Вы куда как опаснее, Екатерина Аркадьевна.

Разумно бояться того, чего не понимаешь.

– Ну что же, Фома Самсонович, откровенность за откровенность. Ведьма к делу непричастна, убивал человек без магического дара.

– Да не ведьма Данилиха, – вздохнул мой собеседник, – просто вдова почтенного возраста и страхолюдной внешности. Однако же ваше замечание весьма любопытно. Что-то ещё сказать можете?

– Напротив гостиницы большой жилой дом.

– Доходный дом Коломацкого, – кивнул Дрожкин.

– Куда выходили окна номера покойного?

– На Немецкую, – без труда припомнил он. – Думаете, стоит опросить жильцов?

– Возможно, кто-то из них страдает бессонницей и смотрит по ночам на улицу, – предположила я. – Свидетелей в гостинице, как я поняла, нет? А в особняке, что упоминал пристав?

– В каком особняке? – почти естественно удивился Фома Самсонович.

– Очевидно, в том, который собирался купить покойный. И пожалуйста, не говорите мне, что принадлежал он знаменитому купцу по фамилии Бабарыков.

Клянусь, я хотела всего лишь пошутить, потому что с самого утра особняк Бабарыкова был на слуху, но начальник сыскного отделения выдержал паузу, всем видом демонстрируя, что ему и вовсе-то не смешно.

– Придётся взять с вас подписку о неразглашении, – объявил он с крайне серьёзным лицом. – Тамарцев проболтался или Юрков?

– Фома Самсонович, – с укоризной произнесла я. – Из вашего пристава каждое слово приходится клещами вытаскивать, а Бурмистр Юрков вообще в детали не посвящён. И мне такая секретность кажется удивительной.

– Да что тут удивительного, не продаётся особняк Бабарыкова, а городской казне денежки нужны, – объяснил ситуацию сыскной начальник. – Если слух пойдёт, что покупатели мрут, совсем станет худо.

– А покупатели мрут, – задумчиво согласилась я. – Говорят, покойный Гордеев тоже тем особняком интересовался?

– А до него лет пять тому ещё один господин, – продолжил мысль Фома Самсонович. – И тоже помер неясно от чего.

– Три трупа – это серия, – заметила я, решая, стоит ли мне лезть в это дело. – И вы хотите замолчать связь убийств с домом Бабарыкова?

– Я, Екатерина Аркадьевна, человек подневольный. Утром имел беседу с его высокоблагородием господином полицмейстером, так он прямо распорядился – никто не должен узнать, что покойный имел намерение купить недвижимость, принадлежащую городу. И потому, сударыня, извольте, – он пододвинул к краю стола бумагу и самопишущее перо, – распишитесь.

– Да-да, – мне стало и смешно, и грустно одновременно. – Уж если сам господин полицмейстер распорядился, кто я такая, чтобы спорить.

Перо взяла, текст в свободной форме написала. Не первая расписка в моей жизни.

– Благодарствую, Екатерина Аркадьевна, – забирая документ, сказал Дрожкин. – Полагаю, что о последствиях нарушения режима неразглашения вы осведомлены.

– Не волнуйтесь, господин Рогожин может спать спокойно. Если на этом всё, то мне пора.

Я поднялась. Фома Самсонович поднялся тоже.

– Очень признателен за вашу своевременную помощь, – сказал он на прощанье. – Надеюсь, вы не приняли близко к сердцу финал нашего разговора.

Конечно не приняла.

– Вообще-то с носителя тёмного дара вы должны были брать магическую клятву, но…

– Но сам я магии лишён, – быстро перебил он, – и получил о вас самые лестные рекомендации, потому и решил довериться.

А ещё вам, Фома Самсонович, до зарезу нужен нормальный некромант, а не страдалец Лукич. И мы оба это понимаем.