Но ощущения совершенно другие. Будто все это время меня подталкивала невидимая рука – с тех самых пор, как я написала письмо Веронике Сент-Клэр. Подталкивала к обрыву, и этот шаг приведет к падению, которое я уже не смогу остановить…

Но куда еще мне идти?

Я думала так долго, что ворота начали закрываться. Как если бы они знали, что выбора у меня нет. И в последний момент я проскакиваю в узкую щель, зацепившись рукавом за железную пику. Выдергиваю руку и чувствую запах крови. На коже осталась длинная красная полоса, будто разъяренный зверь меня все-таки догнал.

«Это всего лишь ржавчина, – говорю себе я. – От ржавых ворот. Это не кровь и не следы зубов чудища из тумана».

Дорожка, ведущая от ворот, оказывается еще круче, чем дорога от станции, и к тому же длиннее. Ее тоже обрамляют платаны, которые смыкаются кронами выше по дорожке, заключая меня в ловушку, протягивая ко мне свои белые голые ветви. Когда я останавливаюсь на повороте и оглядываюсь, то вижу лишь деревья – ни железнодорожной стации, ни деревушки. Мне даже ворот не видно. «Стена леса», как называла ее Джен в «Секрете Ненастного Перевала». «Можно было срубать их каждую ночь, но к утру деревья вырастали заново». Делаю глубокий вздох, чтобы успокоить поднявшуюся панику и клаустрофобию, вцепившуюся в горло, разворачиваюсь…

И передо мной появляется дом, будто деревья специально расступились, показывая его, или перестало действовать заклинание, которое сохраняло его невидимым. Особняк огромен, весь из камня, скорее черного, чем серого, и будто сам вырублен из утеса. Одинокая башня возвышается на фоне неба, в точности как та, где Джен увидела призрак Кровавой Бесс. Сейчас на башне никого нет, но стоит мне сделать несколько шагов, как снова появляется ощущение, что за мной следят. А когда я снова поднимаю голову, вижу, что в окне появился огонек. Последний штрих к обложке для готического романа. И что мне теперь делать, броситься бежать, прижимая разодранную ночную рубашку к обнаженной груди?

Нет, думаю я, опустив голову и продолжая упорно, хоть и с трудом подниматься вверх по холму. Меня этими спецэффектами не напугаешь. Кто-то будто бросает мне вызов этим огоньком, который подталкивает идти вперед по заросшей подъездной дорожке с раскатанными колеями, мимо разваливающегося фонтана с обезглавленной мраморной статуей девушки, которая не может ничего налить на потрескавшееся сухое дно – и прямо к основанию башни…

Это настоящие руины, каменный скелет, опустошенный огнем. Сквозь его обугленные ребра видны кусочки неба. А огонек, который я видела, – отражение солнца в осколке разбитого окна. Осколок цепляется за дом, как иссохшая конечность. Порыв ветра приносит с собой запах мокрой золы и гнилой древесины. Кто еще захотел бы жить с этим напоминанием о смерти и трагедии?

Пока я иду к парадному крыльцу, вспоминаю одну из версий с сайта «Призраки долины Гудзона» о том, что Вероника Сент-Клэр на самом деле погибла в пожаре и теперь ее призрак бродит по руинам особняка. От моего стука в дверь разносится гулкое эхо, будто дом стал пустой раковиной. Женщина, открывшая дверь, могла бы вполне сойти за призрака: бледная, седые волосы собраны в такой тугой пучок, что голова больше похожа на голый череп, на ней серая юбка до колен, белая блузка, застегнутая на все пуговицы, и серый кардиган.

– Я Агнес, – говорю я, протягивая руку.

– Летиция, экономка, – представляется она в ответ, но руку мне не пожимает. – Вы промокли.

– Шел дождь, – поясняю я очевидное. – А на станции не оказалось свободных такси.

Она фыркает, как будто эти два обстоятельства – моя вина.

– В долине Гудзона часто идет дождь. Вам лучше к этому привыкнуть. Кроме того, мисс Сент-Клэр ожидает от вас пунктуальности. Пожалуйста, подождите в холле, пока я не извещу ее о вашем прибытии. – Она распахивает дверь шире, приглашая меня зайти, но при виде моего рюкзака вздрагивает: – Оставьте свой… багаж на веранде. Симс поднимет его в вашу комнату.

Мне вовсе не хочется выпускать из виду свой рюкзак – вдруг придется спешно убегать, но вижу, что смысла спорить с ней нет. Однако стоит мне переступить порог, и экономка взрывается:

– И снимите обувь! Она грязная! – чуть ли не кричит она.

Стаскиваю промокшие кроссовки и иду в мокрых носках по холодному мраморному полу просторного холла. Экономка провожает меня к такой же холодной мраморной скамье и говорит подождать там, а сама, проскользнув в глубь дома, открывает стеклянную дверь, из которой вырывается облачко влажного воздуха и кружится вокруг меня, точно любопытное привидение.

Когда она закрывает за собой дверь, стеклянная панель вздрагивает, создавая впечатление, что деревянный лестничный пролет надо мной тоже дрожит. Поднимаю голову и вижу, что лестница эллиптической спиралью уходит вверх, будто бы в никуда. Ощущение такое, будто я оказалась в ракушке моллюска.

– Мисс Сент-Клэр примет вас, – объявляет экономка, появившись из дверей напротив тех, куда вошла до этого, будто мы в самом деле находились в спиральной ракушке и она змейкой проползла по внешнему контуру.

Она ведет меня через стеклянную дверь в длинную комнату с высокими арочными окнами, из которых открывается впечатляющий вид на реку Гудзон и Катскильские горы. Туман рассеялся, но тяжелые свинцово-синие тучи висят над горами, угрожая вылить еще больше дождя. Меня так захватывает пейзаж, что хозяйку дома я замечаю, только когда она откашливается.

– Подойдите ближе.

Она сидит в дальнем конце комнаты, на диване с высокой спинкой, обитом темно-зеленым бархатом, на самой Веронике Сент-Клэр зеленый вельветовый пиджак и такие же брюки, благодаря которым она сливается с мебелью, точно дух леса. Даже затемненные линзы очков у нее с оттенком зеленого. Подходя ближе, не могу не сравнивать ее лицо с той фотографией, которую я взяла в «Джозефин». Тридцать лет состарили ее, но она по-прежнему привлекательна – даже прекрасна. Волосы у нее все еще преимущественно черные, за исключением двух седых прядей, которые выделяются на гладкой прическе, словно крылья птицы. Кожа гладкая, без морщин, если не считать маски из белых ниточек шрамов вокруг глаз.

Я как-то видела статую женщины, чье лицо было скрыто мраморной вуалью. Вот каким кажется ее лицо – будто прикрытое тонким шелковым шарфом. За зелеными линзами очков не видно ее глаз – или того, что от них осталось. Вероника Сент-Клэр выглядит одновременно и старше своих пятидесяти с чем-то лет, но и каким-то образом вне возраста, будто она в самом деле статуя. Она не шевелится, пока я не останавливаюсь в метре от нее, и только потом поднимает руку, указав на стул с прямой спинкой, стоящий прямо напротив дивана – и тут же прячет руку обратно в рукав. Но я все равно успеваю увидеть шрамы.

– Так вы и есть Агнес Кори, – произносит она, и голос ее звучит хрипло и скрипуче, будто она не привыкла говорить вслух.

Зеленые очки смотрят прямо на меня, и, хотя я знаю, что она слепа, когда она произносит мое имя, я ощущаю ее взгляд.

– Да… – я успеваю остановить чуть не вырвавшееся «мэм», – мисс Сент-Клэр. Мистер Сэдвик сказал, что вам нужен ассистент…

– Это вы написали мне, что хотите продолжение, – раздраженно возражает она, как будто это я виновата в том, что сижу сейчас здесь.

– Как и многие ваши читатели. Я отправляла вам их письма…

В воздух взмывает рука, точно мотылек, вырвавшийся из рукава ее пиджака.

– Да, они все так говорят, – соглашается она, выделив последнее слово, и рука ее падает обратно, будто утомленная простым движением. – Но что они знают о том, чего это стоит. Почему лично вы хотите продолжения? Вы недовольны книгой?

– Нет-нет, конечно, довольна – только мне хочется большего. Думаю, на самом деле я хочу почувствовать себя так же, как когда в первый раз читала «Секрет Ненастного Перевала».

– И как же?

– Как будто смогла сбежать из своей жизни, – отвечаю я, не успев подумать.

– Ваша жизнь была настолько неприятной, Агнес Кори, раз вам захотелось сбежать? – спрашивает она с легкой дрожью в голосе, которая может означать как нетерпение, так и жалость.

Вспоминаю долгие серые дни в Вудбридже – уроки, которые вели учителя, не меньше учеников мечтавшие оттуда сбежать, внезапные нервные срывы девушек, которых уже довели до предела, быстрая и жестокая реакция охранников – беспросветная жизнь со вспышками насилия.

– Иногда, – отвечаю я. – Но не хуже жизни Джен и Вайолет. Думаю, в этом причина: когда я читала «Секрет Ненастного Перевала», я чувствовала, что не одинока. Как когда Вайолет сказала Джен: «Теперь, когда ты здесь, я могу вынести что угодно».

– В вашей жизни совсем никого нет, раз вам необходимы воображаемые друзья?

Я вглядываюсь в ее лицо в поисках намеков на укор или сочувствие, но вижу лишь свое двойное отражение в зеленых очках. В их подводном мире я в самом деле кажусь очень маленькой и одинокой.

– Они казались мне настоящими… вот только…

– Только что?

– Я всегда чувствовала, что они что-то скрывают от меня, будто за историей в книге скрывалась еще одна история… Думаю, вот чего я по-настоящему хочу.

– История за историей, – повторяет Вероника Сент-Клэр, и на губах ее появляется легкая улыбка. – Для этого нам придется вернуться к тому, что произошло до приезда Джен в Ненастный Перевал.

– Вы хотите сказать… как приквел?

– Да, – подтверждает она. – И вам придется записывать его от руки. Машине я свою историю рассказывать не стану.

– Конечно, – начинаю я.

– И вы каждый вечер будете перепечатывать написанное на этой печатной машинке. – Она указывает на стол, где стоит массивная пишущая машинка. – И не станете передавать мои слова в эфир, пока они не будут готовы.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – но мистер Сэдвик сказал, что хочет увидеть черновики.

– Кертис может подождать, как и все остальные. Я расскажу свою историю вам, Агнес Кори, и никому другому, и только я скажу, когда она будет готова отправиться в мир. Вам запрещено рассказывать обо всем, что я говорю, выкладывать посты, твиты, писки или что там ваше поколение сейчас делает.

– Поняла, – отвечаю я, гадая, как мне объяснить эти условия мистеру Сэдвику.

Она молча смотрит на меня так долго, что я будто в самом деле ощущаю ее пристальный взгляд. Наконец она произносит:

– Есть еще кое-что.

Да какие еще условия можно придумать, гадаю я. Она что, заставит меня превратить солому в золото или принести воды в решете?

– Я хочу коснуться вашего лица, – произносит она. – Чтобы я знала, кому рассказываю свою историю.

– Ох, – от неожиданности выдыхаю я. – Я не… – Я собираюсь сказать «некрасивая», но потом краснею, осознав, что ее едва ли это волнует. – Ну ладно. Мне…

– Подойдите и сядьте рядом, – велит она, похлопав по дивану рядом с собой.

Поднимаюсь со стула и осторожно пересаживаюсь на диван, как будто могу причинить ей боль резким движением. Руки Вероники Сент-Клэр выныривают из рукавов и замирают перед моим лицом. Я закрываю глаза. Она легко касается моего лба, носа, щек, подбородка, и кончики обожженных пальцев нежные как шелк.

Я жду, пока она что-нибудь скажет, но потом осознаю, что уже не чувствую ее прикосновения. Открываю глаза – и вижу, что одна в комнате. Как будто моего лица касалось привидение.

Глава седьмая

Летиция ждет меня в холле, стоя так неподвижно, что сама кажется статуей в этом бело-сером наряде – «Безмолвная служанка», так ее можно было бы назвать. Но потом она заговаривает:

– Я провожу вас в вашу комнату, – сообщает она и поворачивается к лестнице, не дожидаясь ответа.

– А… мои кроссовки? – спрашиваю я, ненавидя себя за робкие нотки в голосе.

Экономка, не оборачиваясь, указывает на мраморную скамейку. Вместо своих кроссовок я вижу пару поношенных кожаных тапочек на полу.