Я просыпаюсь в темноте, а слова Аттикуса все крутятся и крутятся в голове. Ему легко, с его-то смартфоном, планшетом и ноутбуком. А у меня только дешевенькая «раскладушка», с поминутным тарифом. Хотя внизу, в общей комнате, есть старый компьютер, которым могут пользоваться постояльцы.

Может, не помешало бы немного узнать о том месте, где я согласилась прожить полгода.

Вниз я спускаюсь по лестнице, не доверяя старому трясущемуся лифту «Джозефин», и прохожу в общую комнату, где пахнет подгоревшим кофе и залежавшейся выпечкой. Громоздкий компьютер старше того, что стоит в кабинете Глории, и загружается целую вечность. Сигнал Wi-Fi кажется еще слабее, чем самый жидкий кофе.

Вбиваю в поисковую строку «Ненастный Перевал, Уайлдклифф-на-Гудзоне, штат Нью-Йорк» и жду так долго, что уже не рассчитываю ни на какой результат, но потом наконец открывается страничка с тремя ссылками. Одна ведет на сайт ресторана в Уайлдклиффе, другая – на лечебно-оздоровительный центр в Беркшире, а третья называется «Призраки долины реки Гудзон». Нажимаю на последнюю. Появляется старинная, в цветах сепии фотография обветшавшего здания, увитого плющом, которое скрывают разросшиеся неопрятные деревья. Пролистав вниз, я нахожу старинную иллюстрацию внушительного здания, которая подписана как «Приют Магдалины для падших женщин»^[19], а ниже текст, написанный вычурным викторианским шрифтом.

«Одно из самых известных мест с призраками в долине реки Гудзон можно увидеть за каменными колоннами, кирпичными стенами и заросшим лесом на мысу над рекой. Поместье Ненастный Перевал построила семья Хейл в 1848 году, в 1890-х его превратили в Приют Магдалины, а затем прогрессивный реформатор Джозефина Хейл, унаследовавшая особняк, сделала из него исправительно-трудовое учреждение для женщин. Одной из его печально известных обитательниц была Бесс Моллой, или Кровавая Бесс, которую обвинили в убийстве шести молодых женщин в благотворительном доме. В 1960-х учреждение превратили в психиатрический лечебный центр для проблемных подростков. Возглавил его доктор Роберт Синклер, который впоследствии женился на дочери Джозефины, Элизе Брайс. В 1990-х годах методы доктора Синклера, которые основывались на гипнозе, регрессии прошлой жизни и электрошоковой терапии, поставили под сомнение, после того как сам доктор погиб в пожаре, который устроил один из его пациентов. Его дочь, писательница Вероника Сент-Клэр, унаследовала дом, и живет там по сей день. Многие считают, что ее неоготический роман основывается на ее собственном опыте как пациентки своего отца и на готической среде Нью-Йорка. А что касается привидений, выбирайте сами!

Есть и Кровавая Бесс, которая, как считается, повесилась в башне; есть безумный доктор Синклер, который вечно горит в огне, или же сама Вероника Сент-Клэр, которая, как многие считают, также погибла при пожаре, и теперь ее призрак бродит по разрушающемуся родовому гнезду. Неудивительно, что она так и не написала продолжение своего бестселлера – ведь мертвецы не рассказывают сказок!»

Все внутри меня холодеет после такого жуткого вступления, но скорее от гнева, чем от страха. Я пытаюсь открыть домашнюю страницу сайта, но ссылка не работает… а потом Wi-Fi отключается. Модем находится в кабинете Роберты Дженкинс, который заперт, но я знаю, что она хранит запасной ключ над дверной створкой. Чтобы перезагрузить модем, нужна всего минута, уговариваю себя я, идя по темному коридору, да и Роберта сама бы хотела, чтобы я узнала о новой работе все, что можно.

На середине коридора я вдруг замираю от оглушительного скрипа, который доносится как раз из кабинета Роберты, и волоски на шее встают дыбом. Звучит так, будто какое-то животное попало в ловушку, но когда звук раздается снова, я понимаю, что это просто выдвигается старый ящик картотеки. В кабинете кто-то есть. Может, Роберта вернулась, потому что забыла что-то? Но она живет в Бронксе и едва ли помчится сюда на метро в ночи с другого края города. Да и потом, она бы включила свет в коридоре, разве нет?

Делаю осторожный шаг вперед, гадая, может, разумнее вернуться в комнату и вызвать полицию, но шорох в кабинете замолкает. Кто бы то ни был, он меня услышал. Я замираю, разрываясь между желанием убежать и приступом гнева: кто мог осмелиться ограбить Роберту Дженкинс? Гнев и страх не успевают определить, кто из них главный: дверь распахивается и меня ослепляет луч карманного фонарика. Поднимаю руку, прикрывая глаза, ожидая худшего, но тут слышу удаляющиеся шаги и снова оказываюсь в темноте. Раздается звук открывающейся двери, с грохотом падают мусорные баки у дороги. Я стою неподвижно, прислушиваясь, не вернется ли взломщик, но никого нет. Наконец медленно подхожу и заглядываю в кабинет. Сквозь заиндевевшее окно светит уличный фонарь, больше никакого освещения в комнате нет, но даже так я вижу, что выдвинут ящик с документами. Он второй сверху, тот же самый, в который Роберта убрала мое личное дело на той неделе, что может быть просто совпадением…

Но, проверив, я вижу, что мое дело пропало.

Глава шестая

Остаток ночи я ворочаюсь без сна, думая о неизвестном воре. Зачем кому-то могло понадобиться мое досье с печальной и банальной историей брошенного ребенка, с приемными семьями, мелкими преступлениями и исправительными учреждениями?

Было бы крайне неловко, если бы об этом узнали, но едва ли меня собирались шантажировать. На миг мне представилась ужасная картинка, как Кайла и Хэдли выкладывают мое личное дело в Сеть, и мои неприглядные фото в профиль и анфас, как у заключенных, появляются в одном из тех анонимных аккаунтов про издательства, которые они постоянно читают. Но даже в подобном взвинченном состоянии я осознаю, что веду себя скорее как параноик. И все же, кто-то ведь шел за мной в тот вечер, когда я отправила письмо Веронике Сент-Клэр, а потом, когда получила ответ и предложение работы, кто-то украл мое дело. Может, и хорошо, что я уезжаю из города уже завтра.

Собираю свои нехитрые пожитки в рюкзак и шопер, и как только светает, спускаюсь вниз. Хочу уйти до того, как придет Роберта. Как только она обнаружит, что пропало именно мое дело, она подумает на меня. В конце концов, я уже так делала.

Останавливаюсь я только один раз: в бальной зале в мезонине. Нахожу фотографию Вероники Сент-Клэр, достаю ее из рамки и прячу в рюкзак. Чувствую укол вины, все-таки это кража, но также фотография будто связывает меня с известной писательницей – будто мы обе когда-то были непокорными девчонками из «Джозефин». А еще, теперь до нее не доберется Хэдли.

Мой поезд прибудет только через два часа, но я умею притворяться невидимкой на вокзалах. Покупаю там за бешеные деньги кофе и булочку и нахожу себе укромный уголок, где можно сесть, прижав к себе рюкзак, и разглядывать толпу в поисках своего неведомого преследователя. На экспресс «Итон Аллен»^[20] на 9:03 собирается толпа, но все выглядят безобидными и незапоминающимися: в вельветовых брюках, легких дутых куртках, лоферах и резиновых сапогах и с шоперами через плечо, они будто сошли со страниц каталога одежды. Я жду, пока очередь начнет двигаться, и присоединяюсь к ним, постоянно оглядываясь через плечо – и на эскалаторе, и на платформе, пока наконец не добираюсь до дальнего вагона. Сажусь сзади, в последнем ряду, рядом с подростком в толстовке с эмблемой престижного колледжа «Бард»^[21], который читает Аристотеля, и слежу за дверью в другом конце вагона: вдруг зайдет кто-то подозрительный.

Когда поезд заезжает в туннель и освещение мигает, мне на мгновение становится нехорошо, но затем мы снова оказываемся снаружи, и я вижу серые воды Гудзона под скрытым облаками небом, и мерное покачивание поезда так убаюкивает…

Я на корабле, нос его рассекает густой туман, который каплями остается на лице, шерстяной плащ уже пропитался влагой. Вглядываюсь сквозь туман, пытаясь различить тот самый утес в выступающих из серости очертаниях.

Луч света пронзает мрак, и сердце радостно вздрагивает: это маяк, ведущий нас к безопасной гавани! Но потом перед глазами двоится, смутные очертания становятся четче, и вдруг прыгают вперед…

Я вздрагиваю и просыпаюсь от громкого мужского голоса, который объявляет:

– Уайлдклифф-на-Гудзоне! Следующая остановка Уайлдклифф-на-Гудзоне! Выход из дальнего конца вагона!

Когда мы прибываем на станцию, двери распахиваются, и вагон заполняет запах речной воды. Я пытаюсь разглядеть что-то в окно, но из-за дождя ничего не видно. Мы будто под водой, словно Уайлдклифф-на-Гудзоне на самом деле Уайлдклифф-под-Гудзоном и именно туда меня утащило чудище из тумана.

Иду за остальными пассажирами по металлической лестнице на запруженную парковку, где таксисты и водители «Субару Форестеров» забирают промокших пассажиров. Нахожу незанятое такси и спрашиваю, может ли оно отвезти меня в Ненастный Перевал, но таксист говорит, что уже ждет клиента.

– А далеко идти?

– Примерно полтора километра, – сообщает он, указывая направо. – По Ривер-роуд. Будет стоить двадцать долларов.

– Серьезно? – удивляюсь я. – Думаю, дойду пешком.

Он пожимает плечами и забирается в салон, но затем поворачивается обратно ко мне с обеспокоенным выражением:

– Вас нужно будет забрать?

– Нет. Я там останусь.

Выражение его лица становится еще более обеспокоенным.

– В поместье? – Он вытаскивает из кармана карточку и дает мне. – Когда вернусь, отвезу вас бесплатно.

С чего такая неожиданная щедрость, гадаю я. Смотрю на карточку и читаю имя: «Спайк Руссо, репортер, газета „Нью-Йорк Сан“». Он журналист – или, по крайней мере, был им, так как я более чем уверена, что «Сан» осталась лишь как интернет-издание, не бумажное. Может, он увидел во мне способ добраться до затворницы Вероники Сент-Клэр. Вспомнив договор о неразглашении, я отказываюсь:

– Спасибо, но я дойду сама.

– Позвоните, если передумаете, – прощается он, забираясь в машину. – Или если захотите уехать.

Я решаю не напоминать ему, что остаюсь в поместье на какое-то время. Подтягиваю лямки рюкзака и направляюсь по склону вверх к дороге. Чего водитель такси не сказал, так это что полтора километра до поместья нужно пройти в гору, по узкой дорожке, с одной стороны которой – высокая каменная ограда с коваными пиками, а с другой – высящиеся платаны и практически никакой обочины. Бледные пятнистые стволы деревьев напоминают кости, покрытые мхом.

Поредевшая листва уже не может защитить от дождя, а сами листья ржавой мокрой массой скользят под ногами. К тому моменту, когда дохожу до железных ворот, я и сама вымокла до нитки.

А ворота оказываются заперты.

Я на всякий случай трясу их дважды, но в итоге только пачкаюсь в ржавчине. Затем замечаю на одной из колонн вкрапление другого цвета, как будто кусочек бронзовой таблички. Смахнув мокрые листья, вижу слова «Ненастный Перевал» над металлической решеточкой и кнопку в углублении, которая так проржавела, что едва ли может работать, но я все равно на нее нажимаю.

Через несколько секунд раздается голос, будто проржавевший вместе с воротами.

– Кто вы, что вам нужно?

– Я Агнес Кори, – кричу я, наклонившись ближе. – Новая ассистентка.

В ответ раздается лишь скрип ворот, которые медленно расползаются в сторону, словно их толкают невидимые руки. Жду, пока они раскроются достаточно широко, и тут замечаю вторую табличку на колонне, почти нечитаемую из-за ржавчины. Приглядываюсь, пытаясь различить слова… «Психиатрическая лечебница».

Получается, Аттикус в чем-то был прав.

Ворота распахиваются целиком, приглашая меня войти.

Добровольно заключить себя в стены психиатрической больницы.

«Ты сможешь уйти, когда захочешь, – успокаиваю себя я. – Это не как в Вудбридже. Здесь ты по своей воле».