С этими словами он разворачивается и исчезает между деревьями так же внезапно, как и появился, оставляя меня одну на краю обрыва, с бешено колотящимся сердцем и с ощущением, что мир только что перевернулся с ног на голову.

Я прикасаюсь к руке в том месте, где он меня коснулся. Кожа всё ещё хранит тепло той странной связи. Если это была какая-то подсказка, я ничегошеньки не поняла.

– Проклятье, – виски пронзает острой болью, и я опускаюсь на корточки, чтобы дождаться, когда боль стихнет.

Глава 3. Гостья

Не знаю, сколько времени длился этот приступ, но пришла в себя я нескоро. Лежу на земле, рядом никого. Впору благодарить богов, что меня никто больше не съел и не утащил.

Я смотрю на обрыв, а потом на тёмный лес, где исчез незнакомец. Сердце всё ещё колотится о рёбра как испуганная птица, а в ушах звенит последнее предупреждение: «Твоя кровь на твоих руках».

Он же просто меня запугивал так, да?

Закрываю глаза и вижу свою уютную мастерскую, залитую солнечным светом. Запах скипидара и льняного масла, свежие холсты, ждущие прикосновения кисти. А потом – кровавая луна, рассыпающийся венок, тени, скользящие по воде. Нет, возвращаться нельзя. Там меня ждёт только безумие.

Глубоко вздыхаю, собираясь с силами. Незнакомец сказал правду: я вела себя безрассудно. Но он не знает о снах, которые гонят меня вперёд, о зове, который сильнее страха и разума. Мне нужно идти дальше, найти источник этого кошмара и положить ему конец.

Поднимаюсь, отряхиваю юбку от прилипших листьев и оглядываюсь. Где-то здесь должна быть дорога, по которой я шла до встречи с… русалкой? До сих пор не могу поверить. Всю жизнь считала их красивыми сказками, а они, оказывается, охотятся на неосторожных путников.

Блуждаю между деревьями, пытаясь найти путь назад к тропе. Паника подступает к горлу: что если я заблудилась? Солнце почти не пробивается сквозь густые кроны, и я не могу даже определить направление. Но тут взгляд цепляется за что-то яркое среди мхов – тонкая нить моего магического клубочка! Она тянется между корней и папоротников, указывая дорогу.

Следую за ней, стараясь не терять из виду хрупкую путеводную линию. Она приводит меня обратно на тропу, и я с облегчением вздыхаю. Клубочек, как верный проводник, укатился вперёд, оставляя за собой серебристый след. Я смогу идти дальше.

Лес постепенно редеет, между деревьями появляются просветы. Слышу отдалённый собачий лай, и это звук человеческого жилья заставляет сердце биться быстрее. Наконец, тропа выводит меня к опушке, и я вижу раскинувшуюся внизу деревню.

Она выглядит старой, словно застывшей во времени. Потемневшие от дождей и ветров избы с резными наличниками, покосившиеся заборы, высокие стога сена. Над некоторыми крышами вьётся дым – топят печи, готовят ужин. В любой другой ситуации я бы сочла этот вид живописным, достойным кисти. Но сейчас что-то заставляет меня замереть в нерешительности.

Над деревней словно висит невидимая пелена тревоги. Даже воздух кажется тяжёлым, насыщенным чем-то древним и недобрым. А может, это просто моё воображение, взбудораженное недавней встречей и кошмарами.

Глубоко вздохнув, я спускаюсь по тропинке к первым домам. Мой клубочек катится впереди, уверенно ведя меня вглубь поселения. По обеим сторонам улицы женщины развешивают на заборах травы и цветы, мужчины таскают и складывают в центральной части деревни бревна и хворост. Готовятся к какому-то празднику?

Ловлю на себе их взгляды – настороженные, изучающие. Одежда на них простая, но добротная, с вышитыми узорами, какие я видела в книгах о старинных русских обычаях. Многие женщины в длинных сарафанах и с покрытыми головами, мужчины в рубахах-косоворотках. Староверы? Это объяснило бы их замкнутость и настороженность к чужакам.

– Здравствуй, бабушка, – обращаюсь к пожилой женщине, развешивающей на заборе связки трав. – Не подскажешь, где найти старосту деревни?

Она смотрит на меня так, словно я призрак, потом молча указывает в сторону большого длинного дома и торопливо отворачивается, крестясь мелкими движениями.

Холодок пробегает по спине, но я заставляю себя идти вперёд.

У центральной площади активность особенно заметна. Девушки плетут венки из полевых цветов, мужчины складывают огромный костёр. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу венки – такие же рассыпаются в моих кошмарах, лепесток за лепестком, падая в тёмную воду.

– Извините, – окликаю высокого мужчину, руководящего постройкой костра. – Я ищу старосту.

Он оборачивается, и я вижу суровое лицо с окладистой бородой и пронзительными голубыми глазами.

– Да нашла уже, – говорит он низким голосом. – Я Мирон, староста здешний. А ты кто будешь, красавица?

– Зарьяна, – отвечаю, стараясь звучать увереннее, чем себя чувствую. – Я художница, но сейчас путешествую… Ищу… сама не знаю что.

Боги, что я несу?

Его взгляд становится странно пристальным, изучающим.

– Художница, которая сама не знает, что ищет, значит, – медленно произносит Мирон. – И как раз перед Купалой к нам пожаловала. Интересно…

Он делает шаг вперёд, и я невольно отступаю. Что-то в его взгляде заставляет меня чувствовать себя добычей.

– Я… Знаете, наверно я ошиблась, – я отступаю. – Мне… нужно вернуться. Простите, что побеспокоила.

– Вот ещё, – Мирон качает головой, и в его улыбке мне чудится что-то хищное. – Нет, Зарьяна, не бывает таких совпадений. Если ты пришла к нам перед Купалой, значит, сама судьба тебя привела.

Он подходит ближе, и я замечаю амулет на его груди – странный символ, вырезанный из тёмного дерева. Но не понимаю, что он означает. Может оберег, которые упоминал тот мужчина в лесу?

– Тебя ведь сны привели, верно? – его голос понижается до шёпота, и я вздрагиваю. – Видения, образы, которые не дают покоя. Зов, который нельзя игнорировать.

Сердце пропускает удар. Я не отвечаю, но моё лицо, должно быть, выдаёт меня, потому что он торжествующе кивает.

– Так я и думал! У тебя дар, девушка. Боги выбрали тебя.

– Какие? – спрашиваю едва слышно. – Я… не понимаю, о чём вы.

– Древние боги, – его глаза блестят лихорадочным огнём. – Они всё ещё здесь, в лесу, в озере, в земле. И каждый год на Купалу они требуют почестей.

Он оглядывается на сельчан, продолжающих приготовления, и снова смотрит на меня:

– Мы ждали знака. И вот ты пришла, художница, ведомая снами. Это воля богов! Ты останешься и примешь участие в нашем празднике.

Звучит не как приглашение, а как приказ. Холодок страха пробегает по спине. Что-то подсказывает мне, что их «праздник» – не просто песни и танцы вокруг костра.

– Я правда не могу, – пытаюсь возразить. – Мне нужно…

– Разве не сюда вёл тебя твой зов? – прерывает меня Мирон. – Разве не здесь ты найдёшь ответы на свои вопросы?

Его слова попадают в цель. Действительно, куда мне идти? Я сама не знаю.

Мирон замечает моё замешательство и продолжает уже мягче:

– Ты устала с дороги. Агафья, – он подзывает женщину средних лет, – отведи гостью в чистую избу, накорми, пусть отдохнёт. А вечером поговорим о празднике.

Женщина кивает и берёт меня за локоть. Её пальцы цепкие, как когти.

– Мой клубочек, – вспоминаю я о магическом проводнике, который мог бы вывести меня отсюда. – Он должен быть где-то здесь…

Мирон наклоняется и поднимает с земли мой серебристый артефакт, который уже почти не светится, израсходовав почти весь заряд магии.

– Я сохраню его для тебя, – говорит он, пряча клубочек в карман. – Он тебе пока не понадобится.

Агафья уводит меня по улице, крепко держа за руку, словно боится, что я сбегу. Оглядываюсь через плечо и вижу, как Мирон смотрит мне вслед, поглаживая амулет на груди. В его взгляде – предвкушение, которое заставляет меня дрожать.

Вспоминается предупреждение незнакомца из леса. Я чувствую себя пойманной в ловушку, но самое страшное – часть меня ощущает, что именно здесь я и должна быть.

Что здесь разрешится тайна моих кошмаров.

И эта мысль пугает меня больше всего.

Глава 4. Артай

Сумерки опускаются на лес, когда я, наконец, завершаю обход последнего капища. Весь день я проверял священные столбы, обновлял защитные знаки, очищал жертвенные чаши от прошлых подношений. Всё как обычно перед Купалой, но что-то тревожит меня. Воздух словно наэлектризован, напряжён до предела. Даже лесные духи беспокойны – я чувствую их шёпот в шелесте листвы, в порывах ветра.

Моя звериная половина настороженно принюхивается, улавливая тончайшие изменения в привычном запахе леса. Что-то не так. Что-то идёт не по плану.

Тропа выводит меня к деревне, притихшей в ожидании ночи. Тусклый свет масляных ламп мерцает в окнах, создавая иллюзию уюта, но я слишком давно живу здесь, чтобы поверить в эту видимость покоя. Деревенские жители затаились, как перед бурей, и я намерен выяснить, в чём дело.

Иду прямиком к дому старосты – избе с резными наличниками, самой большой в деревне. Мирон всегда знает обо всём, что происходит на его территории. Если что-то случилось, он расскажет.

Дверь открывается прежде, чем я успеваю постучать. На пороге стоит сам Мирон – высокий, крепкий мужчина с седеющей бородой и хитрыми глазами. При виде меня его лицо расплывается в улыбке, слишком широкой, слишком радостной.

– Артай! Наконец-то! – восклицает он, хлопая меня по плечу с такой силой, что обычный человек пошатнулся бы. – Заходи, дорогой друг, заходи! Я уж думал, ты до утра в лесу задержишься.

Его приветливость настораживает меня ещё больше. Мирон всегда относился ко мне с уважением, смешанным со страхом, как и все в этой деревне. Они знают, что я не такой, как они. Знают, что я хранитель леса, что моё слово – закон в этих краях. Но сейчас в его глазах горит что-то новое… предвкушение?

Переступаю порог и останавливаюсь, поражённый. В главной комнате накрыт стол – и какой! Жареная дичь, свежий хлеб, медовуха в расписных кувшинах, даже заморские фрукты, которые привозят сюда крайне редко. Так Мирон встречает только самых важных гостей.

– Ты ждал кого-то кроме меня? – спрашиваю прямо, не трогаясь с места.

– Только тебя, Артай, только тебя, – отвечает староста, подталкивая меня к столу. – Разве нельзя порадовать старого друга после долгого дня работы?

В комнате появляется Василиса, дочь Мирона – статная девушка с русой косой до пояса. Она несёт ещё один поднос с едой и, заметив меня, улыбается так, как никогда раньше не улыбалась.

– Артай! – в её голосе звенит радость. – Как хорошо, что ты пришёл. Я пироги испекла.

Она ставит поднос на стол и отступает, но не уходит, как обычно делала в моём присутствии. Вместо этого она остаётся рядом, смотрит на меня с каким-то новым интересом. Вся эта картина кажется неправильной, фальшивой.

– Что происходит, Мирон? – спрашиваю я, не пытаясь скрыть подозрения. – Почему такие почести сегодня?

Староста и его дочь обмениваются взглядами, и Мирон наконец-то решает играть в открытую.

– Присядь сначала, выпей, – он указывает на лавку у стола. – Новости у нас сегодня хорошие.

Сажусь, но к еде не притрагиваюсь. Что-то подсказывает мне, что аппетит вскоре пропадёт. Мирон наливает медовуху в резной кубок и ставит передо мной.

– У нас гостья, – произносит он, наконец. – Городская девушка. Сама пришла, представляешь? Прямо перед Купалой.

По моему телу пробегает холодок.

Девчонка из леса. Та самая, которую я спас от русалки. Значит, она не послушалась предупреждения.

– Художница, – продолжает Мирон, не замечая моей реакции. – Говорит, что сны её привели. И знаешь что? Я ей верю! Это знак, Артай. Сами боги её послали!